Восхождение

– Кажется, ясно, чего. Уж не знаний, надо думать, а власти.

– Пропал Альфани.

Вскоре Аристей познакомился с художниками, посещая их мастерские и приглашая их к себе на вечеринки. Однажды, в самый разгар веселья, один из гостей, только что прибывший из Рима, случайно упомянул о сожжении на костре чернокнижника, обвиненного в связях с дьяволом.

– Мессер Альфани?
– Аристей переглянулся с Леонардом.

– Да. Его так именно и звали, - подтвердил художник.
– Он рассказывал...

История Альфани уже широко распространилась по свету. Все смеялись, но не без веры и страха.

– Он покаялся?
– спросил Аристей, снова переглянувшись с Леонардом, который не всегда принимал участие в пирушках художников, то есть, перекусив и выпив вина, он обыкновенно уходил бродить.

– Нет! Он ожидал, наверное, что дьявол явится за ним. Спасти или окончательно погубить. Ведь он заключил с ним договор, заложив свою душу. И дьявол действительно явился, вне всякого сомнения. Страшное дело он учинил. Переломал несчастному руки и ноги и шею свернул. Все на месте и все болтается, как у куклы на нитках. В таком виде его и выставили на всеобщее обозрение на площади и сожгли во имя спасения его заблудшей души.

– Аминь!
– два или три художника перекрестились.

– Так ему и надо, - заговорили притихшие было женщины, подружки художников.
– Мало на свете мерзавцев и насильников, ему еще сам дьявол понадобился. Будет! Вы, художники, славные ребята! Веселее глядите. Смерть придет, пусть кости целы, а жизнь оставит нас.

Днем, пока Аристей работал с натурщицами, которые стеснялись или делали вид, становясь при этом весьма невинными и очаровательными, когда входил Леонард, он предпочитал бродить по городу. Однажды перед ним промелькнуло удивительно знакомое лицо то ли с картины Тициана, то ли Джорджоне. Прекрасная модель художника ехала в коляске, взглядывая на него с улыбкой искоса, словно и наяву, как и на полотне, позволяя любоваться ею милостиво и нежно. Настоящая богиня любви и красоты, столь земная!

Леонард настолько забылся, что мигом вскочил на запятки, во все глаза разглядывая красавицу.

– О, богиня!
– воскликнул он.
– Я видел вас еще ребенком на картине чудесного художника и с тех пор, как теперь только понял, я люблю вас!

– А господин, видно, спятил, - выговорил кучер, взмахивая кнутом.

– Замолчи!
– велела госпожа своему человеку и спросила быстро, вполголоса.
– Ты, верно, из семейства Риччи?

– Нет, госпожа, - отвечал Леонард, смутившись, что далее последует вопрос, на который с ходу и не ответишь, чтобы тебя в самом деле не сочли за сумашедшего.

– А откуда ты знаешь о картине, когда никому не дано ее видеть, кроме... достойнейшего ее владельца?
– спросила она, нахмурившись, словно предостерегая его от обмана и лжи.

– Прекрасная синьора! Это длинная история, - отвечал Леонард, едва удерживаясь на запятках, поскольку кучер хлестнул вместо него лошадей.

– И ты, наверное, жаждешь рассказать ее мне?
– улыбнулась дама с легкой гримаской то ли пренебрежения, то ли досады.

Сознавая, что он впутывается в какую-то историю, далеко, может быть, не любовную, Леонард однако уж не мог отступить.

– Я жажду лишь лицезреть вас, сошедшую с полотна богиню, - сказал он с пылким отчаянием во взоре и в голосе.

– Понятно, понятно. А сравнить с картиной не хочешь?
– внезапно и превесело расхохоталась дама.

– О, это было бы самое чудесное из всего, что мне привиделось в моих странствиях по свету, - заявил он, казалось, не на шутку заинтриговав прекрасную даму.

– Сойди здесь и жди. Я пришлю за тобой, - прошептала она и сильно толкнула его в плечо, так, что от неожиданности и быстрого бега лошадей Леонард упал и чуть не разбился.

Насмеялись над ним или вправду за ним придут? А ведь похоже на то, что ему назначили свидание! Если даже хотят всего лишь посмеяться над ним, - мало ли влюбленных в нее, и как же ей с ними обходиться, - делать нечего. «Я влип!» - отряхиваясь и улыбаясь во все лицо, с предостережением произнес Леонард.

Возможно, она поначалу думала сразу рассказать о нем мужу, чтобы он сам устроил дознание, а того не оказалось дома, и Леонарда привели именно к ней, обходясь весьма грубо, как с неким злоумышленником. И все-таки он был вознагражден.

Чудесная работа художника предстала перед ним в ее первозданном виде, казалось, еще пахнущая краской и сияющая лаком, еще влажная. А о модели и говорить нечего. Она дома привыкла, видимо, ходить едва одетой. Леонард забыл все на свете, где он, что с ним, он немо, затаенно смотрел на картину с изображением молодой обнаженной женщины, лежащей на постели в самой непринужденной позе, на боку, опершись головкой об руку на подушке, вытянув длинное тело и слегка согнутые в коленях ноги, с глазами, обращенными на зрителя с нежным, дивным вниманием, как бы с вопросом: «Что? Хороша? Ну, да, не я ли прекраснейшая?»

И тут же она расхаживала по ковру босая, ножки, щиколотки - на удивленье, словно самое чудесное в ней, хотя во всем и в целом она являла собою красоту, живую во всей прелести здесь, нетленную там.

– Божество!
– воскликнул Леонард, падая на колени.

– Так, ты видел эту картину прежде?
– промолвила нежным голосом, словно смягчившись при виде его неподдельного восхищения и восторга, молодая женщина.

– Да, госпожа!

– Здесь? Когда? Здесь святилище любви моего повелителя и возлюбленного. Никто не смеет сюда входить. А вошедши, уходит без головы, - неожиданно воспылав гневом, дама выпалила.
– Художник, а он был славный, не хуже Леонардо да Винчи или Рафаэля да Урбино, поплатился жизнью за то, что смел лицезреть мои сокровенные прелести, трудясь над картиной, по заказу моего повелителя. И тебя ждет его участь.

– Прекрасно! Я думаю, художник, создавший этот шедевр, умер счастливым, - словно решаясь на смерть, заметил Леонард.

– Откуда ты все знаешь, о, дьявол?
– печальная улыбка тронула тонкие губы.
– Я одарила его моей любовью, отказав ему в имени и славе, с чем он совершенно смирился и был несказанно счастлив в ночь перед казнью.

– Какая ужасная и прекрасная участь! Скажите мне его имя, госпожа! Пусть слава его обессмертит и вас.

– Нет!

– Его создание припишут другому художнику и без того знаменитому в череде всех будущих веков.

– Ты поэт. Как жаль.

– Почему?
– выразил удивление молодой человек.

– Разве ты все еще не понял, что смерть твоя ждет за этой дверью? Но прежде ты скажешь, когда ты услышал об этой картине или видел ее, при чьем посредничестве?

– Не довольно крови? К картине она не пристанет, а вас не насытит. Еще несколько лет, смерть заглянет к вам в эту дверь.

– Ты заговорил теперь, как священник. Кто ты? Не послал ли тебя ко мне мой духовник? Он заботится не о моей душе, а о землях, какие я могу завещать церкви, раскаявшись. Может быть, я раскаюсь, но позже, когда, как ты сказал, смерть заглянет в мою дверь. А пока - здесь не монастырь, а палаццо моего повелителя и возлюбленного. Ты не знаешь, кто он. Ты, верно, чужестранец, коли не знаешь даже моего имени. Тем лучше.