Восьмой круг ада

– Но это было не здесь?

– Нет. В Варшаве.

– Варшава... город? Такой же, как и этот?

– Раз в шесть больше! Ты не слышал о нем?

– Слышал. Сигизмунд... король польский, защитник веры католической, двор свой туда перенести собирался. Так говорили.

– И перенес. В самой древней части Варшавы есть даже памятник этому королю.

– Я хотел бы побывать там...

– Можем полететь в Варшаву хоть... завтра. Обычной машиной. А может, полетим втроем: ты, я и Стеф Микша?

– Да... Втроем... Тебя зовут Кама?
– неожиданно сменил он тему.

– Кама. А почему ты спрашиваешь?

– Что это за имя?

– А, понимаю. Это целая история... Отец моей матери родился далеко отсюда, в городе на реке Каме. Мама очень любила моего деда. Я его плохо помню, я видела его всего несколько раз, да и то, когда еще была ребенком. Он погиб во время второй Марсианской экспедиции.

– Марсианской?

– Да. Он полетел за пределы Земли на планету Марс. И не вернулся.

– И твое имя - это река?

– Да.

– Твое имя... языческое?
– докончил он по-латыни.

– Существует обычай давать детям имена, позаимствованные от названий рек, озер, цветов... "Кама" может быть также сокращением от "Камила", уклончиво ответила она.

– Но ты не язычница?
– тревожно спросил он.

– Это определение давно потеряло смысл. Когда ты лучше узнаешь наш мир - убедишься. Ты был поражен, узнав, что больше уже нет королей и подданных, нет богачей и бедняков. А ведь потом ты понял, что это хорошо. Наша жизнь еще очень далека от совершенства, но уже многое исправлено на Земле. Ценность человека определяется не его происхождением и именем, а прежде всего знаниями и работой, приносящей пользу не только ему, но и другим... Ты считаешь, что должно быть иначе?

– Томас Мор, святой мученик единой церкви божьей, писал об острове таком... Христос тоже так учил... Это я понимаю... Это не противоречит вере и заветам господа бога нашего... Но тут... нечто иное...

– Так об этом ты и хотел меня спросить?

Он поднял на нее глаза и некоторое время смотрел ей в лицо.

– Нет. Не только об этом... Я хотел, чтобы ты рассказала мне... о себе. О своей жизни. Почему ты такая...

– Какая?

– Не такая... как...

– Как кто?

– Как я. Ты не... обычная.

– Я не совсем тебя понимаю. Я такой же человек, как и ты. Только родилась я позже, чем Модестус Мюнх, и мир, в котором я воспитывалась, другой: более мудрый, хороший, а прежде всего свободный от страха.

Он беспокойно пошевелился.

– Не знаю... лучше ли этот мир. Не знаю... пока еще, - поправился он. Но ты другая. Знаю. Это я знаю наверняка. Ты говорила: "Я была обыкновенной девочкой. Я обыкновенный человек... Как ты". Я тебе верю, но это... не так. Ты не хочешь себя возвеличивать. Понимаю, грех высокомерия. Ты не можешь... иначе.

– О чем ты?! Может быть, тебе кажется странным, что я, женщина, ученый, доктор? Но в наше время таких женщин-ученых миллионы. А впрочем, и столетия назад, в твое, как ты говоришь, время, тоже были женщины образованные. И даже раньше. Ты, наверно, слышал об Элоизе?

– Элоиза? Я...
– он замолчал.

Вдруг, словно ослепленный ярким светом, он прикрыл глаза рукой.

– Не говори так...
– едва слышно прошептал он.

– Я не поэтому... Не потому, что ты мудрости полна... или прекрасна, как... ангел. Не в этом дело. Я знаю, бывали прекраснолицые и мудрые. Но ты другая! Скажи, почему ты такая... добрая... ко мне? Почему?

Она не знала, что ответить.

– Но... Я такая, какая есть.

В его глазах появился какой-то непонятный блеск.

– Да. Ты говоришь, а я слушаю. И верю. Верю тебе. Хотя... порой ты говоришь странные вещи... Даже страшно. Ты говоришь, а я чувствую, что это правда. Смотрю на тебя, и... мне хорошо. Так, словно я...
– он осекся и только спустя минуту добавил: - Когда тебя нет, мне плохо. Профак Гарда, Стеф Микша, Сап и даже Ром Балич тоже добры ко мне. Но это не то. Скажи, почему именно ты?

– Не понимаю. Я... просто я помогаю тебе приспособиться к жизни в нашем мире. Забочусь о тебе. Такова моя задача. Я стараюсь делать это как можно лучше, вот и все.

– Кто приказал тебе это делать? А может быть, об этом нельзя спрашивать?
– неожиданно смутился он.

Она улыбнулась.

– Почему же! Тут нечего скрывать. Я сама добывалась, чтобы мне поручили наблюдение за тобой. Ученый Совет Института согласился, поэтому я...

– Ты сама хотела?
– живо подхватил он.

– Хотела. Не удивляйся. Твой случай очень интересен... Совершенно необыкновенен!

– Случай? Необыкновенный? Да. Необыкновенный! И ты тоже...

Прозвучал сигнал визофона.

– Пять!
– произнесла Кама пароль, и на экране появилось лицо доктора Балича.

– Привет тебе, о Кама, далекая река!

– Не глупи! Что тебе?

– Не могла бы глубокоуважаемая мадам быть столь любезной и передать мне на часок своего подопечного?

– Сейчас?

– Осмелюсь покорнейше просить... Ты могла бы пока сбегать в бассейн. Я как раз оттуда. Вода и солнце... мечта. Кроме того...
– он многозначительно понизил голос, - я встретил там Микшу. Стеф был бы в восторге...

– Не знаю, смогу ли.

Она взглянула на Мюнха вопросительно, но тот лишь опустил глаза. Она подумала, что в принципе хорошо бы прервать беседу и продумать дальнейшую тактику.

– Вижу, я выбрал не совсем удачный момент, - вздохнув, заметил Балич, решив, что молчание Камы означает отказ.

Однако он ошибся.

– Слушай, Мод! Ты можешь сейчас побеседовать с доктором Баличем? спросила Кама монаха.

– Будет так, как ты пожелаешь, - ответил уклончиво Мюнх. Он не очень симпатизировал Баличу, но боялся показать это в его присутствии.

– Я думаю, мы могли бы сейчас прервать нашу беседу. Доктор, видно, хочет сообщить тебе что-то интересное.

– Я хотел бы поговорить об... аде, - сказал Балич.
– А может, у тебя нет желания, брат Модест?

Мюнх беспокойно пошевелился.

– У меня есть желание, - поспешно согласился он.
– Ты можешь прийти сюда?

– Уже иду!

– А может быть, мне тоже остаться?
– спросила Кама, но Ром недовольно поморщился.

– Нет. Пожалуй, нет. Об аде лучше разговаривать с глазу на глаз, многозначительно сказал он.
– Не правда ли, брат Модест?