Воспарить к небесам

— Конрад, — поздоровалась я.

— Ты не позвонила моему секретарю, — ответил он.

Никакого «здравствуй». Он даже не произнес моего имени в знак приветствия.

Начало не предвещало ничего хорошего.

— Извини. Ты позвонил во время важного вечера, и это вылетело у меня из головы, — солгала я.

Он проигнорировал мое упоминание о важном вечере и спросил:

— Теперь, я тебе напомнил, когда мы можем встретиться?

— Может, сначала скажешь, зачем мы встречаемся, — предложила я.

— Нам нужно поговорить.

— Это я поняла. Но о чем же?

— Эта ситуация с детьми не работает.

— Мне жаль, что ты так думаешь, но для меня работает.

— Могу представить. Но не для Мартины.

Будто мне было не все равно.

Должно быть он знает, что я чувствую, поэтому я не сказала ему об этом.

— Они уже в том возрасте, когда могут сами решать, где им проводить время, — сообщила я ему то, что он и так знал, поскольку заставил их принять это решение законным путем. — Но более того, судя по их поведению, они наслаждаются этой свободой. Полагаю, как их родители, поставив их в положение, когда они должны делить свое время между нами, мы должны дать им возможность делать это так, как они хотят.

— Дело в том, Амелия, что Мартина не знает, будут ли они дома к ужину. Нужно ли ей собирать для них ланчи. Это влияет на покупку продуктов…

— Я сталкиваюсь с тем же самым, — перебила я его. — Однако я легко справляюсь с внесением изменений в последнюю минуту. И им не шесть и не восемь лет, Конрад. Они могут сами собрать свои обеды, так, как они делают в моем доме.

— Мартине нравится быть уверенной, что они едят здоровую пищу, — ответил он. — Тебе легко, поскольку они твои дети, так что ты, конечно, вносишь коррективы. Мы не можем забывать, что они не дети Мартины, их дом — это ее дом, и эту путаницу нужно взять под контроль. Пока это не очень хорошо получается сделать.

Путаницу нужно взять под контроль?

Все это вызвало у меня беспокойство.

— Конрад, тебе не нужно напоминать, что твоя жена решила дать клятву верности мужчине с детьми. Таким образом, она поучила готовую семью, и мне жаль, если ты не согласен, но я считаю, что это ей нужно приспособиться, чтобы вписаться в эту семью, сделать так, чтобы детям было комфортно в доме, который она с ними делит, и не делать его своим домом, а поступать так, как лучше для них. Если это означает, что ей придется терпеть ужас от того, что мясное ассорти испортится, потому что кто-то его не съест, уверена, она, в конце концов, найдет в себе силы выжить.

— Нет нужды вести себя мерзко, — отрезал он.

— Ты тратишь мое время на то, чтобы поделиться тем фактом, что твоя жена раздражена тем, что не может предугадать, какие продукты ей нужно купить на неделю, Конрад. Я очень занята. У меня своя жизнь. У меня нет времени на такие пустяки. Хорошо?

— Наши дети не пустяки, Амелия, — отрезал он.

— Мы не обсуждаем наших детей, — парировала я. — Мы обсуждаем твою жену. А для меня она — пустяк. А сейчас, если нет какой-то реальной причины, по которой эта ситуация с детьми не может продолжаться так, как она идет, которую ты хочешь обсудить, дискуссия окончена. Все остается, как прежде, и Мартина должна найти в себе силы справиться с этим.

— Черт возьми, почему я думал, что тебе будет не наплевать на то, как решить проблему с нашими детьми?

— Потому что здесь нет проблемы с нашими детьми, — прошептала я в ответ. — У тебя проблемы дома с женой.

Это было предположение, но с учетом нелепого разговора, с учетом того, как я теперь знала, мои дети убегают из этого дома, и с учетом того, что я знала о моем бывшем муже, это предположение, как я подозревала, было правильным.

— Ты делаешь это моей проблемой, потому что не можешь разобраться сам. Я не принимаю во внимание твою жизнь, Конрад. Я не хочу вмешиваться в твою жизнь. Я не позволю втягивать себя в твои домашние проблемы с женой. Так что не звони мне, когда у тебя что-то не ладится, если это не касается наших детей.

— Предполагаю, это твой способ сказать мне, что хотя ты, наконец, успокоилась и взяла себя в руки, ты не хочешь прилагать совместных усилий по воспитанию наших детей.

Как он мог вынести подобное заключение из того, что я сказала?

— Я что говорю не по-английски? — спросила я.

— Иди нахрен, Амелия, — отрезал он и отключился.

Боже, ну и мудак.

Я уставилась на телефон, понимая, что у Конрада с Мартиной не все в порядке.

Мне было на это наплевать.

Я беспокоилась о детях.

Дерьмо.

*****

Позже тем же утром я толкнула дверь «Дома Голубки», и мой взгляд упал прямо на стойку приемной, где сидела Рут.

— Привет, — поздоровалась я.

Я была удивлена, что она здесь. Рут по-прежнему оставалась волонтером, но время от времени, в основном потому, что мои три дня в неделю, три часа в день превратились в четыре дня в неделю, четыре-пять часов в день, и так как я часто там бывала, Дэла не нуждалась в другом волонтере.

Помощь нам нужна была всегда, так что Рут заполняла пробелы то тут, то там, но не постоянно.

— Привет, Амелия, — ответила она.

— Рада тебя видеть, — сказала я, снимая пиджак.

— И я тоже, — ответила она. — Но… Дэла тоже хочет тебя видеть. В своем офисе.

Я пригляделась к ней внимательнее и увидела, что на ее обычно милом, доброжелательном лице лежала какая-то тень.

— Все в порядке? — спросила я.

— Дэла хочет поговорить с тобой, дорогая, — повторила она.

Я пристально посмотрела на нее, кивнула и направилась к двери, ведущей в административное крыло. Мне не пришлось набирать код, потому что Рут меня пропустила.

Перекинув пиджак через руку и сумочку на плечо, я прошла по короткому коридору к кабинету Дэлы, и остановилась у открытой двери. Я постучала по косяку, и когда она подняла голову и посмотрела на меня, сказала:

— Дэла, привет. Рут хотела, чтобы я к тебе заглянула.

— Да, Амелия, входи, пожалуйста. Садись.

Она указала рукой на стулья перед заваленным бумагами столом, и я осторожно двинулась к одному из них, чувствуя себя странно.

Я проработала здесь достаточно. Хорошо знала окружение. Знала свои обязанности. Знала, когда, где и как нужно вмешаться. Знала субординацию. Мне приходилось встречаться с трудностями. Если только кто-то не думал, что я нацистка, все постояльцы меня любили. Я полагала, что хорошо выполняла свою работу.

Я не могла представить, что сделала что-то не так.

Изучая лицо Дэлы, когда я села и положила сумочку и пиджак на колени, я не могла понять, говорит ли оно о том, что я попала в беду или о чем-то еще.

Я просто знала, что бы оно ни говорило, это было нехорошо.

— Что происходит? — спросила я, как только устроилась.

— Амелия, дорогая, это худшая часть этой работы, но у меня для тебя плохие новости, девочка.

Я напряглась.

— Миссис Макмерфи скончалась прошлой ночью.