Воспарить к небесам

И сразу после этого:

— Пип, когда закончишь, займись сервировкой барной стойки. Тарелки. Столовые приборы. Стаканы для воды.

И вслед за этим:

— Ай! — это было последнее, потому что я обожгла палец о курицу.

— Мам, успокойся, — тихо сказала Пиппа, и я посмотрела на нее, обнаружив ее рядом с ящиком, откуда она доставала зажигалку на длинной ручке. Она смотрела на меня. — Все будет круто. Он нам понравится.

Затем она схватила зажигалку, закрыла ящик и направилась к свечам.

Излишне говорить, что это был вторник, и Микки должен был скоро прийти.

Излишне также говорить, что я растеряла всякое воодушевление по поводу этой встречи и чувствовала себя совершенно разбитой.

На прошлой неделе у нас с Микки все было хорошо. Трижды после ужина я заходила к нему, когда дети еще были с ним, и мы провели вместе весь субботний день, слоняясь по магазинам на пристани Миллз, а потом вместе ужинали.

Киллиан определенно меня одобрил. Он вел себя расслабленно, непринужденно, открыто для мальчика его возраста: наполовину дурашливо, наполовину по-взрослому.

Тревожно, но Эш становилось все хуже. Она определенно не мыла волосы, по-моему, уже несколько дней. И я поняла, до этого не обращая внимания на ее одежду, что та была невзрачной. Тем не менее, видя ее образ в целом, я отметила, что волосы не только не были вымыты, но и нуждались в стрижке, она не пользовалась косметикой, и ее одежда была мешковатой и слишком большой, не совсем скрывая тот факт, что она набирала вес.

В отличие от моей матери, я не придерживалась мнения, что каждая женщина должна быть худой, наносить макияж и тратить огромную кучу времени на свою внешность, если только им это не нравится.

Но робкое спокойствие Эш, переходящее почти в неловкое молчание, и ухудшение внешности в ее возрасте вызывали тревогу.

У Микки было много дел, но я чувствовала, что не упомянуть об этом нельзя, это слишком важно.

Поэтому, накануне вечером, когда мы встретились в закусочной за ужином, я заговорила об этом.

Он тоже это заметил и был крайне обеспокоен. Но, как мужчина, понятия не имел, что делать. Кроме того, он поделился тем, что некоторое время назад обсуждал этот вопрос с Рианнон, и она не согласилась с тем, что, по всей видимости, проблема есть, но поговорила с Эшлинг и заявила, что все в порядке.

Поскольку Микки не был согласен с оценкой Рианнон, он поделился со мной тем, что в течение последних нескольких недель пытался обсудить эту тему с Эшлинг. С тех пор он отступил из-за страха, что его усилия заставляют ее отдаляться и все становится только хуже.

Очевидно, не все было хорошо. Но теперь между Микки и Рианнон не существовало отношений, при которых он мог бы обсудить это с ней, чтобы она, будучи матерью, могла вмешаться, и он, будучи отцом, оставался в недоумении, как это сделать.

— В следующий раз, когда она будет у меня, я попробую еще раз. Посмотрим, что смогу сделать. Не очень хорошо, но, детка, я должен тебя спросить, не вмешаешься ли ты, — сказал он.

Я не чувствовала, что нахожусь с Эш в тех отношениях, при которых могла бы это сделать. Мы проводили вместе время, и немного сблизились, готовя ужин несколько недель назад, но мы не были близки, и за все время, которое я провела с семьей Микки, с тех пор, как мы официально начали встречаться, ближе мы не стали. Главным образом потому, что всякий раз, когда ужин заканчивался, она исчезала в своей комнате, и я слышала в ответ только «Пока, Эми!», когда Микки кричал, что я ухожу.

Это настораживало само по себе. Она не делилась со мной открыто или даже по-девчачьи, что ей нравится, что я встречаюсь с ее отцом. Но все же, в самом начале, даже если она и не давала мне этого понять, она сообщила мне об этом.

Кроме того, в самом начале, еще до того, как мы с Микки официально сошлись, Эшлинг, казалось, приживалась в изменившейся семейной ячейке Донованов, которая теперь включала и меня. Мы сближались, но это был путь, по которому мы двигались постепенно.

А теперь не стало ничего.

Но мне было все равно. Если разговор отца с дочерью не пройдет гладко, я вмешаюсь.

Поэтому я ответила:

— Все, что нужно.

Микки не скрывал облегчения, и это ясно сказало мне, насколько он обеспокоен сложившейся ситуацией.

Однако этот разговор произошел вчера вечером.

В тот момент у меня на уме было совсем другое.

В том числе и то, что я только что вернула своих детей и теперь представляла Микки в их компании.

И после нескольких последних лет, антенны, что достались мне от матери, и настроенные на нечто подобное, подавали сигнал, что сейчас эта комбинация, казалось, не изменилась.

Но кроме появления Конрада и его мерзкого поведения, дети сами определили себе график опеки, и после нашего враждебного разговора Конрад не сказал ни слова. Они даже привезли с собой одежду, чтобы оставить ее здесь, потому что проводили время в Голубом Утесе так же часто, как и с Конрадом и Мартиной.

Мне нравилось плавать по этим спокойным водам. Я не хотела раскачивать лодку.

Я все время твердила себе, что Микки — хороший парень, и даже в самых смелых фантазиях не было ничего такого, что могло бы заставить детей не принять его.

Но это не означало, что я не волновалась.

Я подавила желание позвонить Микки, отменить ужин и перенести его на полгода, вытащила цыпленка, смешала его с соусом барбекю и поставила в духовку на режим подогрева.

Я осмотрелась вокруг, и услышала тихую музыку. Это не был мой выбор музыки для ужина, это был рок-н-ролл, но в стиле Джона Мелленкампа, от которого вы бы не уснули и который хорошо бы звучал.

Я также увидела, что барная стойка была накрыта. Я связалась с мебельной компанией, и обеденный стол должен был прибыть до конца этой недели, поэтому мы ели в баре. Пиппа сделала, как я просила, и даже наполнила водой со льдом красивый новый кувшин.

Свечи горели. Освещение было чуть менее романтическим.

Все было прекрасно.

Вот только надо было купить цветы.

— Надо было купить цветы, — пробормотала я.

— Не уверен, но поскольку твой чувак — мужчина, ему, вероятно, плевать на цветы, — сказал Оден, усаживаясь на табурет напротив меня.

Он прав.

Я улыбнулась ему, подняв руку, чтобы заправить волосы за ухо.

Именно тогда я поняла, что забыла надеть серьги.

— Черт! Я забыла серьги! — воскликнула я гораздо более драматично, чем того требовала ситуация.