Воспоминания забытой богини

Тьма простиралась надо мной. Во все стороны. Надо же было выбрать такую дыру, чтобы поселиться. Самой Тьме глаз выколи. Дом, деревянный, покосившийся от дождей, походил на глыбу черного мрамора. Его окружал кусок возделанной земли. Но она была неплодородна, и давала редкие, сухие, скрюченные всходы. Похожие на ствол одной дикой яблони, что когда-то произрастала на девственно прекрасной земле. Нет больше того сада. Нет яблони. Нет прежнего Адама, который славился искусным хозяином.

В доме была все та же тьма. Повсюду пыль, остатки еды на столе, кости на полу. Если бы я шла, то уже бы раз десять обо что-нибудь споткнулась, наступила бы в мусор или поскользнулась. Стены точили жучки. Щели свистели сквозняком. Фантазией Адам не отличался, поэтому планировка дома была стандартной, большая комната - с ней все понятно - и имелась еще спальня.

Хозяева спали вповалку на тюфяках из отсыревшей соломы. Я заглянула в лица. Вот и ты, Адам, осунувшийся, черноволосый. Твои руки сбиты тяжелой работой, которая не приносит должных плодов. Это доводит до отчаяния. И очень быстро, если ты привык, что все дается легко, и не умеешь проигрывать, считая себя единственным человеком на земле. Как же больно падать с пьедестала, который сам же воздвиг. А это Ева. Милая Ева... Я до сих пор чувствую боль от удара ножом. Пусть у меня и нет тела. Раны на душе очень плохо заживают. Почти никогда. А на лице уже нет той приветливой улыбки. Это что, угрюмые морщины? Что такое? Не знала ты раньше, что замужем так плохо? Из-под одеяла свисает белая рука, но кожа ее груба. Приходится тяжело работать. Чего не сделаешь ради любимого. Я вот, например, умерла. Но каждому свое, конечно, каждому свое.

Иду дальше. У окна подвешена люлька. В ней спит замечательный малыш.

– Эй! Парень! У тебя вид получше, чем у предков, а?

Детёныш человека проснулся, но не заплакал, увидев меня. Его глаза, такие светлые, будто светились в темноте комнаты. Или это Луна вышла? Я выглянула в окно - нет. Небо темное. А глаза ребенка сияют, как два фонаря.

– Ты не так прост, парень, - и я пощекотала его под подбородком.

Он радостно засмеялся, и попытался ухватить меня за палец. Я сначала не давала ему себя поймать, а потом поддалась. Малыш потянул мой палец к себе в рот.

– Ну и замашки!

И тут он как грызанул меня! Достаточно больно, даже для духа повышенной плотности.

– Качественно новый вид боли? Уже успел отрастить клыки в таком юном возрасте? А мы с тобой поладим!

И я слегка укусила его в плечико в ответ. Он так залился смехом!

– Каин! А ну угомонись!

Это Ева поднялась с постели. Хорошо, что сработал рефлекс, я тут же стала невидимой. Она поправила его одеяльце, поколыхала люльку, пока он не заснул. И тоже легла. Я тенью скользнула к ребенку.

– Еще увидимся, Каин.

И растворилась во мраке.

И вот снова ночь! Полнолуние! Как я его люблю! Столько силы просыпается во мне. Самое время навестить друзей. Дом, таинственный в лунном свете, хранил безмолвие. Дверь. Большая комната. Тлеет очаг. Спальня. Возлежит Адам. Надо присесть рядом с ним. Хотя о чем это я? Конечно на него. Ева подвинется. Да она даже не услышит. Эх, мой несостоявшийся эдемский муж. Помнишь ли ты тот поцелуй?.. Я нагнулась к нему. Мои волосы касались его груди. Кончиком языка я провела по его губам. Он застонал во сне. Спи. Побудь в Раю. Хотя бы во сне. А я уже стояла возле люльки.

– Привет, Каин!

Малыш открыл ясные очи. Какой осмысленный взгляд, как у взрослого человека. Или нечеловека. Мне нравился этот ребенок, он вызывал у меня интерес. Так как я дух, у меня не может быть детей, какие бы слухи не распускал Самаэль. С ним я еще разберусь. Попробовал бы он разобраться со своим детищем. Так нет, приходится мне.

– Знаешь, я могу многому тебя научить, показать и объяснить. Уж побольше, чем твой папашка. Что один, что второй. Не говоря уж о маманьке. Она ведь убила меня, представляешь?

Малыш широко улыбнулся и загулил.

– Да, сама в шоке от этой семейки. Знаешь что? Давай-ка я тебя заберу отсюда. Ты еще сможешь стать человеком. Я в тебя верю. Хочешь пойти с тетей Лилит?

Он потянул ко мне ручки.

– Да? Хочешь?

И я тоже протянула руки, чтобы взять его. Но меня обожгло словно огнем. Над люлькой засветились знаки, означающие имена Сеной, Сансеной и Саменгелоф.

– А это привет от дяди Гавриила.

Она тогда все-таки заметила меня. И нажаловалась папашке. Тому другому.

Я разочарованно опустила руки.

– Горе роду человеческому.

Так за мной закрепилась слава "пожирательницы детей".

С тех пор я не люблю красный цвет.