Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

Михайловна Шитова.

«Гражданин Базеев стоял около моей комнаты с мешком картофеля

примерно в 25 кг. Я на него начала кричать: “Зачем ты у нас украл картофель?"

Он ответил, что это не ваше. Мы у него начали отбирать мешок с картофелем, он

сопротивлялся и за пазухой под пиджаком тоже был накладен картофель. Я ему

сказала, что пойду за председателем. Базеев бросил весь картофель и бросился

бежать по огородам, где и скрылся.

Приговорить Базеева А.В. по статье 1. Ч. 1 Указа от 4 июня 1947 г. и

подвергнуть заключению в исправительно-трудовой лагерь на 5 лет».

Из протоколов Озврского нарсуда за 1948 год (фамилия изменена).

АОР. Ф. 51. Народный суд (необработанные дела).

Однако некоторые из опрошенных переселенцев категорически утверждают,

что воровства в те годы вообще не было, даже двери квартир не запирали.

Случилось и одно большое недоразумение, хорошо еще, что обошлось без

потерь: «В сорок седьмом году на наш поселок с самолета сбросили бомбы.

Перепутали поселок с полигоном, находившимся поблизости. Летчик, капитан по

званию, управлявший самолетом, был уволен из армии. В поселке разрушения

были, но без жертв»,рассказал Савва Николаевич Васильев из поселка Ново-

Московское Багратионовского района.

Несколько раз заходила речь и о «лесных братьях» из Литвы. Аф- роим

Ехилеевич В а й к у с работал шофером, и ему приходилось делать частые рейсы

в соседнюю республику:

— Один раз осенью сорок седьмого года поехали в Литву за картошкой для

детей в ремесленном училище. В лесу между Таураге и Скудвиле мы увидели

грузовую машину с надписью большими буквами на борту: «ЦБК-2». Машина

съехала в канаву, ее шофер был убит. Потом наши машины из Калининграда на

этом участке дороги сопровождали пограничники. Нам в кузов сажали трех

пограничников и на крышу ставили ручной пулемет. Той же осенью, когда мы

ездили в Литву покупать корову на мясо для учащихся, нас обстреляли из

автоматического оружия, когда я притормаживал у моста... В августе сорок

восьмого я с директором училища Штокмейстером поехал в Вильнюс для

получения 400 комплектов обмундирования для наших учеников. В одном месте

на дорогу (а дело происходило уже на территории Литвы) вышли четыре

человека, из них двое с обрезами. Штокмейстер, еще только заметив их, сполз с

сиденья и притворился спящим. Один из подошедших спросил: «Коммунисты

есть?» <— Я ответил, что коммунистов нет. Они показали на Штокмейстера,

притворившегося спящим, и спросили опять: «А это кто?» -^Я ответил, что это

97

клиент. Тогда нас отпустили. Мы чудом вывернулись: у обоих в карманах лежали

партбилеты! Стоило им нас обыскать, и я бы не давал этого интервью.

Житель пограничного с Литвой города Краснознаменска Николай Иванович

Чу динов так высказался по поводу этой проблемы:

— Они сейчас считают, что воевали за независимость Литвы. Это же самые

настоящие лесные бандиты! Тут у нас есть улица Антипенко- ва. Это милиционер

был, они его убили. Потом тракториста одного убили в «Победе», а второго

тяжело ранили, когда они пахали. А сколько они в леспромхозы приезжали,

сколько магазинов грабили! А почему еще их трудно было взять: у них оружие

наше, обмундирование наше. День работал, а ночью переоделся в нашу форму и

поехал. Но там повсюду были наши отряды, которые вылавливали их.

А вот Раиса Кузьминична Е ж к о в а, жившая в Нестеровском районе, тоже у

самой границы с Литвой, на вопрос о литовских бандах ответила: «Нет, не

слышала что-то...».

Письмо в ЦК

Беседуя с переселенцами о первых годах жизни в области, мы неизменно

задавали вопрос: коснулись ли их самих, родственников и знакомых

политические репрессии? Большинство в ответ пожимало плечами и не могло

вспомнить ничего определенного. Те, кто вспоминал,

говорили в основном о репрессиях 1937—1938 годов, еще на старом месте

жительства.

— Нашу область это как-то миновало, я не знаю о репрессиях в области, —

говорит Юрий Михайлович Феденев. — Люди пришли с фронта, у них было

настроение работать. Если кого и вылавливали, так это бывших полицаев,

которые стремились слиться с прибывающим трудовым населением.

— У нас в семье репрессий не было, — отвечает на вопрос Зинаида

Иосифовна Опенько. — Это же касалось видных людей, а у нас таких не было.

Крестьяне работают — и работают. Нас не трогали.

Мария Павловна Тетеревлева вспомнила, как однажды ночью году в 1949

чекисты забрали мужа ее подруги, который работал в военной комендатуре

Калининграда. Подруга говорила, что арест был след- I ствием доноса, и после

короткого разбирательства арестованного отпус- I тили домой через несколько

месяцев. «Репрессий в том виде, как они мне запомнились в тридцать седьмом и

тридцать восьмом годах, здесь я не видела, — говорит Мария Павловна. — То

есть я не видела, как исчезают люди. А именно так мы ощущали репрессии у себя

на родине, в Архангельске, до войны».

А вот авторитетное свидетельство бывшего работника госбезопасности

Николая Сергеевича Крылова:

— В новую область выезжали из бывших оккупированных территорий страны

разные преступные элементы: уголовники, власовцы, прислужники немцев.

Поэтому у работников милиции и госбезопасности было очень много работы по

розыску, выявлению и обезвреживанию этих преступников.

Но были в самой западной области страны и случаи политических репрессий,

об этом также свидетельствуют воспоминания первых переселенцев и ряд