Вот мы и встретились

– И напрасно, - завистница не огорчилась её признанием. – Меня абсолютно не колышет, как Аркадий Михайлович опошляет классику, а Елизавета Авраамовна играет не душой, а телесами. А вот по-доброму я им всё-таки завидую. Завидую тому, что они имеют возможность делать то, что хотят. Давай-ка не будем ссориться и злиться друг на друга и выяснять заискрившие взаимоотношения, нам делить-то нечего, мы – равны. – Мария Сергеевна перешла на своё место и улеглась, подложив руки под голову.

Пришли оживлённые мужчины, извлекли НЗ.

– Маша? – вопросительно окликнул Плаксин.

– В ауте, - она села, - только чай.

– А мы решили прикончить, чтобы не смущала в связи с сухим законом.

Когда же все успокоились и улеглись, укачиваемые не торопящимся в северную ночь поездом, Мария Сергеевна, закрыв глаза, снова и снова перебирала в памяти суматошные подготовительные дни к авантюрным гастролям обречённых на провал отщепенцев и всё больше склонялась к упрощённой мысли: будь, что будет! Да и не это её беспокоило, а сердечко саднило что-то другое. И вдруг догадалась: телефонный разговор! И даже не он, а то, что по её вине встреча не состоялась. Не состоялась потому, что она не захотела, а не захотела потому, что… вот, в этом-то и надо разобраться. То, что она дура несусветная, ясно и последнему шизику. Чего замандражила-то? А теперь, двойная дура, жалеет. Надо, надо было всё же близко столкнуться и понять, что искры из их взаимоотношений не высечешь, что все так ожидаемые разговоры – тление чувств и больше ничего. Да и какие могут быть чувства, когда они и виделись-то разок, да и то в ненормальном обличии: он – в шерсти, а она – без причёски и макияжа, в затрапезной одежонке. Нет, надо было встретиться, рассмотреть хорошенько друг друга, высказаться и разбежаться навсегда: он – на восток, она – на север. А что, если бы вспыхнуло пламя? Что тогда? Наверное, не зря ей припомнились остерегающие ахматовские строчки:

«Есть в близости людей заветная черта,

Её не перейти влюблённости и страсти…»

Её черта как китайская стена проходит через театр, его – через таёжную геологию, они параллельны и никогда не пересекутся и не сольются, никогда…

 «И дружба здесь бессильна и года

Высокого и огненного счастья…»

Да, «душа должна быть свободна и чужда медлительной истоме сладострастья», и на этом закроем последнюю страницу недописанного приключения.

Конечно, притягивает в нём таинственная неизвестность человека не её круга: геолог, тайга, горы, океан, камень… Как же она в суматохе забыла взять с собой оберег? В Иване Всеволодовиче масса достоинств: большой, основательный, умница, добряк, хозяйственный, уравновешен, хотя и фантазёр… можно и дальше перечислять, но все достоинства перевешивает один-единственный недостаток: бродяга. Для него город – тюрьма, замок Иф, а она – плохой надзиратель: сбежит. Ей – в тайгу? Исключено! Или актриса, или жена, совместить эти роли не удастся. Значит, быть ей вечной бобылкой, замужем за театром. И жить одной, в ночной тоске, ой, как не хочется! Рвать черту, рубить стену? Нет, надо повременить. Так что, дорогой Иван Всеволодович, прощайте, не поминайте лихом! Хотя, почему сразу и замуж? Можно ведь и так встречаться изредка, когда удастся, не ущемляя свободы. Для актрисы – только так. Может, ещё раз брякнуть, поболтать по-дружески без острых углов? Разве нельзя остаться друзьями между двумя стенами. Нет, ему нужна нормальная сидячая баба, и нечего пудрить мозги хорошему человеку. Хватит, пора переключиться на другой канал. Она повернулась лицом к стене, пытаясь заснуть.

В Северодвинске, городе, построенном зэками на сваях и собственных костях, их никто не встречал, никому они не были нужны, хотя и имели направление в этот город, и страсть как захотелось сесть в обратный поезд. Дневные сумерки и мокрый снег усиливали это желание. Пришлось кое-как разместиться в вокзальном зале ожидания, так не похожем на башметовский, и отгородиться чемоданами от враждебного мира.

– Не дрейфь, братья славяне, иду на «Вы», - подбодрил вождь и исчез в поисках врага, подло не явившегося на встречу.

Славяне впали в вокзальную дремоту. Примерно через час вождь появился в сопровождении рыжей дамы в очках и с неприятным брюзгливо-злобным выражением заштукатуренного лица, задубевшего от постоянного общения с лживой творческой интеллигенцией и вдвойне лживой артистической братией.

– Мы ждали вас с вечерним самолётом, - проскрипела она то ли простуженным, то ли пропитым голосом сквозь ярко накрашенные губы, светившиеся словно стоп-сигналы в здешней темноте. Пирамидон виновато кашлянул, смущённо задёргал носовой грушей.

– Видите ли, нам противопоказаны авиалайнеры – наша заслуженная артистка не переносит полётов, особенно взлётов и посадок.

Рыжая зыркнула по паре женщин в зачуханной дорожной одежонке и с лицами, помятыми твёрдыми вагонными подушками.

– Как фамилия?

– Гончарова, - быстро назвал старый врун, угрожающе взглянув на Марию Сергеевну и надеясь, что в барашковой голове рыжей найдётся какая-нибудь более-менее заслуженная с такой распространённой фамилией.

Чиновная продюсерша сузила глаза под выщипанными и нарисованными бровями, покопалась в архивах памяти, но зацепки там не нашла. И немудрено: всяких заслуженных и народных развелось в нашем отсталом государстве столько, что стало уже неприлично не иметь какого-нибудь официального ярлыка, зачастую не соответствующего таланту.

– Что-то я не припоминаю…

Пирамидон, чтобы как-то выкарабкаться из вранья, решил ещё больше запудрить ей мозги.

– Она – заслуженная Каракалпакской республики.

Рыжая недоверчиво взглянула на него, что-то туго соображая.

– Это где?

Трагик и сам толком не знал.

– Где-то у Каспия, говорят… Вы знаете, где Каспий?

Местная культорганизаторша презрительно фыркнула.

– Знаю, конечно, справа от Чёрного. – Она, очевидно, вспомнила карту страны, обязательно висящую за её спиной на стене кабинета.

– Вот и они там обитают, эти самые карла… клара… ну, в общем, калпаки. Народ степной, всё на ишаках да ослах передвигаются. Гончарова даже машин боится. – Никто не мешал старому актёру красиво врать, потому что это было не враньё, а импровизация, и всем четверым было профессионально интересно, как он из неё выпутается в реалии. – Даже хотели с собой осла прихватить в багаже.

– И прихватили, - подала голос заслуженная, весело глядя на завравшегося осла.

Культ-дама перевела взгляд с одной на другого, дотумкала, наконец, что её мурыжат, и взъярилась:

– Ну, хватит меня опрыскивать туфталином! Почему вас так мало?

– Мало? – возмутился напоследок предводитель. – Да знаете ли вы, что наш театр самый продвинутый в этом сезоне? Что наш последний спектакль номинирован на «Золотую маску»? – Не выдержав его испепеляющего взгляда, натуфталиненная особа отвела свои зачернённые глаза в сторону. – Нас буквально разрывают на куски! Вы должны радоваться, что вам достался кусок.

Но занозистую даму это счастье почему-то не обрадовало.

– Ну и куда я этот кусок вставлю? – культурподельницу не так-то просто было сбить с чиновничьего панталыку. – Все мероприятия до конца года расписаны, на большую сцену вас не выпустишь, - она критически оглядела хлипкий артистический конгломерат, заброшенный наугад резвым Аркадием Михайловичем. – Разве что пустить вас по клубам? – произнесла обидно, словно перед ней были не столичные золотомасочники с заслуженной артисткой, а какая-нибудь провинциальная попса. – Вот что, - строго взглянула на шарагу, - свалю-ка я вас флотским. – Она достал из изящной, блестящей лаком, сумочки картонку визитной карточки с золотистой каймой и подала Плаксину. – Устроитесь – звоните, я подошлю к вам кого-нибудь из морского штаба. Кстати, у вас что?

Пирамидон как-то догадался, что она спрашивает про репертуар.

– В основном классические миниатюры Чехова.

Администраторша поморщилась.

– А нет ли чего-нибудь посовременнее? Кому ваш Чехов нужен? Театр должен идти в ногу со зрителем, - изрекла наставительно. – Звоните, - и быстрой напористой походкой пошла к выходу.

Проводив её потухшими замороженными взглядами, архаики похлюпали уже засопливевшими носами, деланно равнодушно оглядываясь вокруг, чтобы не глядеть друг на друга.

– М-да, - пробасил трагик, почесав двумя пальцами потускневший на холоде нос, - нас, оказывается, не ждали. Им, оказывается, нужен Большой с балетом впридачу. – Он чувствовал вину за неудачную презентацию и пытался её смягчить.

– Зачем ты разозлил её? – помощница критически рассматривала дёргающуюся от расстройства фигуру неудачливого организатора. – Нажил плешь и не усвоил, что всякое зло аукнется. Тем более – от власти. Теперь нас потащат по кораблям и баржам. Ты умеешь плавать?