Вот мы и встретились

А Иван Всеволодович и на самом деле задумался. Пожалуй, прав Жорж, и им с Верой, прежде чем зарегистрироваться, стоит пожить пробно, чтобы лучше понять друг друга, смириться с обоюдными требованиями и привычками и определить границы свободы. Ну, а если забеременеет, то ждать не станем, ни от матери, ни от ребёнка, он никогда не откажется. Вот Жорик! Взбаламутил без причины. Зря каркал, всё у них с Верой будет как надо, а любовь придёт, оба постараются. Интересно, как там у Маши с режиссёром? Неужели любовь? Не верится, не хочется верить. Иван Всеволодович тяжко вздохнул, тоже залез в мешок, но не застегнулся. Сколько ни думай, а всё же он прав, что позвал Веру. Ей нужен он, Иван, и только он, а той – только МХАТ, а Иван – впридачу. Могла бы, если уж так любит театр, приехать и здесь организовать драмкружок, а потом, если постаралась бы, и народный театр, а потом… что потом? Потома не будет. Смеху бы было, если бы он, верзила Иван, сыграл чеховского дядю Ваню. Иван Всеволодович рассмеялся заранее, закутался в полы мешка и заснул.

Вернуться на базу из-за долгой непогоды удалось только под вечер последнего дня июня. Пока летел, обдумал план действий: позвонит, договорится о вылете – деньги он ей отослал ещё перед отлётом в поле и тогда же на всякий случай подробно объяснил как добираться – приведёт в порядок квартиру и двинется навстречу, чтобы встретить у трапа «Боинга» на краевом аэродроме. Но, как показывает практика, чем совершеннее план, тем меньше вероятность его реализации – так уж повелось у нас, у русских. Уже подходя к дому, заметил неладное: крыльцо его квартиры в двухквартирном доме было как никогда тщательно выскоблено и вымыто, а у дверей распластался чистый половичок, обычно валявшийся на земле в пыли. Пошарив сбоку крыльца под половицей, где обычно прятал ключ, сейчас его там не обнаружил. «Что за чёрт! Кто это у меня без спросу хозяйничает?» Толкнул дверь – не заперта, вломился в коридор, с грохотом сбросил рюкзак, подался к дверям в кухню, а там… Вера! Стоит русая русская красавица с тёмными нерусскими глазами, повернувшись спиной к столу, смущённо улыбаясь и розовея мраморными щеками, растопырив оголённые по локоть руки, измазанные в муке и тесте.

– Вера?! – вскричал Иван Всеволодович в приятном изумлении. – Вот сюрприз! Сама добралась? Ну, молодчина! – шагнул к ней, хотел обнять, но помешали её испачканные руки, и пришлось, изогнувшись, ограничиться приятельским поцелуем в запламеневшую, но холодную щеку.

– Удалось вырваться раньше, - объяснила она, не очищая рук и не делая встречного движения. – Решила тебя, занятого в тайге, не утруждать заботами о встрече, - и, увидев огорчение на его лице, тревожно спросила: - Ты не доволен? Я сделала не так?

– Что ты, что ты! – поспешил успокоить, досадуя, что говорят они не о том и не так, как надо. – Всё так, - хотя чувствовал, что вовсе не так, не такой ожидал встречи, хотелось крепко обнять, ощутить близость её тела, расцеловать в полные губы, а он, остолоп, побоялся мучных рук, и теперь подходящий момент упущен. – Как добралась-то? – задал дежурный вопрос.

Она повернулась к столу и продолжила раскатывать тесто.

– Нормально, - ответила, всё ещё смущаясь, наверное, тоже в разочаровании от прохладной встречи. – Вчера утром прилетела, а к вечеру была уже здесь, - повернула голову и улыбнулась. – Ты так хорошо объяснил, что я продвигалась словно спортсмен по ориентированию. – Тёмные глаза её необычно блестели, выдавая скрытое, удерживаемое волнение. – А здесь сразу встретила Зину, она показала тайник с ключом, и я влезла в дом без спросу, - и опять улыбнулась. – Не прогонишь? – и, не ожидая ответа: - Хочу сделать ваши сибирские пельмени, будешь?

– Ещё как! – приятно было сознавать, что о тебе заботятся. – Сейчас переоденусь, умоюсь и помогу.

– Нет, нет, - запротестовала Вера, - я сама. А ты пока приведи себя в божеский вид, - оглядела его критически.

– Тогда, пожалуй, смотаюсь в баню.

– Вот и хорошо, и я успею к твоему приходу.

Иван Всеволодович наконец-то сбросил опостылевшие разношенные и драные кеды, грязные, задубевшие от пота, носки, приятно пошевелил освобождёнными пальцами ног и прошёл в комнату, чтобы собрать бельё. А там, бог ты мой – чистота и порядок! Пол вымыт, постель тщательно застелена, мебель расставлена и даже окна вычищены и вылизаны от многолетней пыли, а на письменном столе чинно покоятся в аккуратных стопках бумаги и книги. Всё незнакомо и опрятно, словно в хорошем гостиничном номере. Как здесь жить? Ладно, как-нибудь приобвыкнем и приобживёмся. Быстро собрал бельишко, полотенце, сунул в сумку, торопясь, банные принадлежности.

– Я пошёл, - уведомил хозяйку. Она проводила его улыбкой.

Но прежде бани заскочил в парикмахерскую, попросил отскоблить начисто. Но знакомая мастерица, как и та, московская, наотрез отказалась.

– Не буду, Иван Всеволодович, хоть убей. Тебе густая поросль идёт, ты в ней выглядишь настоящим русским богатырём. Не настаивай, не порть мужественной мужской внешности, - и предложила слегка укоротить везде на шотландский манер.

Он спорить не стал, даже приятно стало от похвалы, решил: «Вере тоже понравится». В бане в темпе смыл полевую коросту, даже в парилку сходил всего раз и заспешил в семью, где его ждала любимая жена и не менее любимые пельмени. А когда пришёл, то понял, что спешил не зря: на кухонном столе торжественно сияла в хрустальном блеске бутылка водки и рядом с ней примостились пажи-рюмашки, о которых он и забыл забытьём. Вот это да! И хотя давно совсем ничего не пил, кроме редкого пива, сейчас придётся изменить строгому правилу, чтобы не огорчать заботливую хозяйку. А она, сияя улыбкой, тоже блестела в своём театральном, тесно облегающем, серебристом платье, и он не удержался, чтобы не выдать комплимента:

– Вера, ты бесподобна! Так и кажется, что богиня сошла с древнегреческого пьедестала. – Правда, женские прелести её, подчёркнутые теснотой, больше соответствовали русской, а не греческой красавице.

Она, довольная произведённым эффектом, улыбнулась, и ему ничего не оставалось, как наконец-то заключить то ли невесту, то ли уже жену в тесные объятья. Вера не сопротивлялась, но и не делала встречных движений, а когда он полез с поцелуями, не прятала глаз, как это обычно делают женщины, а смотрела прямо в его глаза неподвижным тёмным взглядом, и не ответила на его жаркий поцелуй. «Стесняется», - решил он и попытался крепче обнять, но она откинула голову и предложила спокойно:

– Садимся, - и высвободилась из объятий, - а то пельмени остынут. – Какие пельмени? Да пусть они пропадут пропадом! Ему до нестерпения захотелось схватить её, сжать до боли, стащить серебристую броню и отнести в постель, а там… - Ваня, ты меня слышишь? – отошла на другой конец стола. – Фу, совсем исколол! Тебе надо было бы сбрить бороду и подстричь волосы, а то выглядишь как старорусский помещик, неприлично для современного интеллигента.

«Вот тебе и понравился!» - с огорчением подумал Иван Всеволодович, остывая. Когда, раскрасневшись по-юношески, уселись-таки за стол, взял подрагивающей рукой бутылку, свинтил пробку.

– Будешь?

Она чуть поморщилась:

– На донышке.

– Зачем тогда брала? – забрюзжал по-стариковски.

– Тебе, - поставила на угол стола кастрюлю с пельменями и начала раскладывать по тарелкам. – Побольше?

– Вали, - разрешил, - не ошибёшься. Только я не любитель алкоголя.

– Я тоже, - присоединилась Вера, не обделяя духмяными пельменями и себя.

– Смотри-ка, - деланно обрадовался он, - как удачно устроились – есть на чём сэкономить, - улыбнулся ей, восстанавливая дружелюбие, и она заулыбалась в ответ. Иван Всеволодович вдруг, удивившись, сообразил, что никогда не слышал её смеха, только – улыбки. «Ого!» - понял, - «серьёзный характер, сдержанный, без излишних эмоций – трудно будет соврать». – Сейчас, однако, дербалызнем, не экономя. – Ему-то, во всяком случае, нужен был допинг, нужны были развязность и нахальство, уверенность в мужском превосходстве и силе, иначе… Ему не нравилась встреча, не нравилось, что она отстраняется от ласк и не нравился он сам, что пытался лезть нахрапом. «Потерпи», - урезонивал инстинкт, - «не лезь как пацан буром на тело, ей не по душе грубые наскоки, потерпи – целая ночь впереди, и тогда…». – Ну, давай, - поднял наполовиненный стопарь и придвинул к её начетвертённому, - за встречу, за долгий и счастливый союз, - чинно чокнулись, выпили и принялись за пельмени. – Что родители, как приняли твой внезапный отъезд? – начал он спокойный семейный разговор. Она аккуратно вытерла губы салфеткой, и Иван Всеволодович обнаружил такую же рядом со своей тарелкой.

– Нормально. Мои очень огорчились, что ты не зашёл перед отъездом познакомиться, а твои обрадовались и строго наказали, чтобы свадьба была у них и как можно скорее.

Услышав наказ, он тоже обрадовался зацепке, позволяющей оттянуть бумажные отношения. Притворно вздохнул и тоже чинно утёр губы салфеткой.

– Придётся ублажить старичков, ты как считаешь?

Вера неопределённо пожала плечами.

– Как скажешь, - ответила как послушная супруга, а он, воодушевлённый тем, что важное решение можно отложить, запланировал:

– На следующий год весной поедем в отпуск, тогда и сварганим свадьбу на радость всем родителям, - не упомянув о своей радости. Но она почему-то не воодушевилась, оставаясь безучастной, и было непонятно: то ли одобряет мужское решение, то ли вынуждена согласиться с ним. – А завтра пойдём знакомиться с нашими. Зину ты уже знаешь.

– Мне она показалась какой-то странной.

– Почему? – удивился Иван Всеволодович, не заметив за бойкой женой Николая никаких особенностей, кроме, разве, неумеренной стервозности.