Вот пришел папаша Зю…

— Не знаю даже… Дык… — неуверенно сказала Ниловна.

Раиса Максимовна поняла, что лёд тронулся, и командовать парадом будет она.

Сделка была заключена. Оформление и юридическую сторону дела Гробачёвы брали на себя. Напоследок Раиса Максимовна попросила Ниловну до поры до времени ничего не говорить соседям. Та согласно кивнула.

И вот, накануне официальной купли-продажи, вечером, Михаил Сергеевич в очередной раз выгреб содержимое своих карманов, а Раиса Максимовна достала заветную коробку «Salamander», чтобы произвести последнюю инвентаризацию имеющихся у них в наличии средств.

Оказалось, что средств хватит даже на маленький скромный евроремонт в их будущих отдельных апартаментах.

— Ну что ж, Раиса Максимовна, — официальным тоном произнёс Михаил Сергеевич. — Наш второй этап коммунальных квартир, я думаю, завершён. Пора строить суверенное гнёздышко, заключив договор с союзным государством по принципу взаимовыгодной заинтересованности.

Тут неожиданно раздался такой грохот в дверь, что оба вздрогнули. Михаил Сергеевич быстро схватил подушку и накрыл ею домашний сейф, усевшись сверху и поджав под себя ноги.

— Кто там?! — испуганным голосом спросила Раиса Максимовна.

— Гости пришли! — раздался из-за двери громовой голос Вовчика Железо. — Открывайте! Разговор есть!

Раиса Максимовна поправила волосы, запахнула халат и внимательно посмотрела на Михаила Сергеевича: надёжно ли прикрыты подушкой их потенциальные кухонька и ванная. Едва она отодвинула защёлку, как дверь широко распахнулась, и в комнату хозяином вошёл Вовчик Железо. Раиса Максимовна отскочила и посмотрела на мужа. Тот сидел, будто колом подавился.

Вовчик внимательно осмотрел комнату и уставился на Михаила Сереевича. Тот попытался проглотить кол, но неудачно.

— Что, господа Гробачёвы, — рявкнул непрошеный гость, — решили осуществить собственный перестроечный лозунг: «К 2000-ому году каждой семье отдельную квартиру» в единоличном порядке?

Раиса Максимовна испуганно смотрела на мужа, восседающего на подушке, как китайский император. Михаилу Сергеевичу вдруг показалось, что драгоценные банкноты под ним зашевелились.

— Они отделяются! Вы только посмотрите на них: они отделяются! — воззвал к кому-то Вовчик Железо, хотя смотреть на господ Гробачёвых, кроме него самого, было некому. — Отдельную квартиру они захотели! Устроили мне тут Беловежскую Пущу! — грознее прежнего рявкнул Вовчик. — А вот это вы видели?! — он смачно скрутил из своей лапищи огромный кукиш и показал поочерёдно перепуганной чете, жаждущей отделиться. — Если ещё будут какие-то поползновения… — Вовчик, сделав лёгкую перестановку пальцев, превратил кукиш в огромный кулак размером с кувалду и снова показал его поочерёдно чете Гробачёвых, — будете иметь дело со мной персонально. Всё ясно?

Михаил Сергеевич кивнул.

— Но позвольте! — опомнилась Раиса Максимовна. — Мы покупаем эти метры у Пелагеи Ниловны на законном основании. Мы привлекали юриста.

— Вы меня забыли привлечь! Здесь я вам закон! И юрист с нотариусом в одном лице! И приведу закон в исполнение тоже я! — рявкнул юрист-универсал. — Усекли?!

По лицам супругов Гробачёвых Вовчик понял, что они усекли.

— И чтоб не вякали у меня больше! Кранты! — заключил свои вливания рассерженный гость. Он ещё раз весомо зыркнул на китайского императора с супругой и, не прощаясь, вышел.

В комнате Гробачёвых повисла тяжёлая пауза.

Когда прошла первая волна шока, Раиса Максимовна посмотрела долгим взглядом на мужа, устремившего в задумчивости свой потухший императорский взор в пол, и сказала:

— Ми, теперь ты понял свою основную ошибку в декабре девяносто первого года?

Жив курилка!

В один раннесентябрьский вечер Татьяна возвращалась домой в приподнятом настроении: она продала сегодня шесть утюгов — невероятная удача! Дачники, вернувшиеся в городские квартиры, не стали тащить с собой перегоревшие утюги, а раскошеливались на новые. Да и в учебных заведениях начинались занятия, приезжие студенты обзаводились своим хозяйством.

Войдя в прихожую, Татьяна услыхала необычные, но, вместе с тем, знакомые ей постукивания и переливы, выводящие мелодию. В радостном предчувствии она распахнула дверь комнаты: так и есть — Борис Николаевич играл на ложках!

— Папка! — широко, по-ёлкински улыбнулась Татьяна. — По какому такому случаю праздник?

— А вот по такому! — в тон дочери ответил Борис Николаевич, продублировав её улыбку. — И случай есть, и праздник есть, — лукаво и загадочно сказал он, выдав особенно заковыристое коленце.

Татьяна села на стул напротив отца. Она особенно любила его в такие минуты. Любила смотреть, когда он вот так был весел и играл на ложках. Дома ложки были сувенирные — деревянные, расписные, настоящая Хохлома. Их конфисковали. Сейчас отец играл на обеденных мельхиоровых, но всё равно получалось здорово. Прикрыв от удовольствия глаза и блаженно улыбаясь, он то выигрывал рулады на ладони, то стукнет о локоть, то переходил на колени, не забывая про пятки.

Татьяна любовалась отцом, и он щедро ей это позволял. Вот Борис Николаевич сделал заключительный пассаж, снова лукаво взглянул на дочь и поманил пальцем:

— Ну-ка, иди сюда…

Он подошёл к своей кровати, опустился на колени, потом на четвереньки и снова молча поманил дочь. Та, недоумевая, проделала то же самое.

— Глянь-ка, чё у нас есть-то, — проговорил Борис Николаевич и жестом фокусника приподнял свисавший с кровати край покрывала.

Татьяна заглянула под кровать. Радостный вопль вырвался из её груди: там, в подкроватном полумраке стояли ящики с шампанским!

— Папка! — завопила она. — Живём!

— Живём, Танюха! — завопил в тон ей Борис Николаевич.

Оба нырнули под кровать и, ликуя, не могли оторвать взгляда от своего спасения. И не только своего.

— Где достал? — деловито осведомилась Татьяна, когда прошла первая волна ликования.

— Э-э-э, места надо знать, — снова лукаво ответил Борис Николаевич.

— Да ладно, раскалывайся уж.

— Вовчик этот, Железо который, достал.

— Папка, мы с ним по гроб жизни не рассчитаемся.

— А чё нам с ним рассчитываться-то? — невозмутимо удивился Ёлкин. — Махнём в свой девяносто восьмой, и поминай как звали.

— Эх, махнём, — мечтательно вздохнула Татьяна. — Даже не вериться, что мы когда-нибудь выберемся из этого ада.

— А шампанское-то французское, — Борис Николаевич любовно похлопал по коробкам. — Говорит, то ли приём, то ли презентация какая-то была во французском посольстве. Вот он и того… презентовал сам себе часть угощения, понимаешь, — рассмеялся Ёлкин.

— Ох, папка, как бы нам это французское опять беды не наделало, — тревожно заметила Татьяна.

— Где же мы нашего-то достанем? Тем более в таком количестве…