Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Вояж вокруг моей комнаты. Повесть
Шрифт:

– Вы уходите? – мне сказала она, поворачиваясь так, чтобы увидеть себя в профиль. Я не ответил ничего; но я еще пытался услышать некоторое время у дверей, какой эффект произведет мой неожиданный уход.

– Не кажется ли вам, – сказала она своей горничной после минутного молчания, – не кажется ли вам, что это какару слишком велико для моего роста, особенно в нижней части и там следует сделать оборку с иголками?

Как и почему эта роза засохла и находится на пюпитре моего письменного стола, этого я наверное не скажу.

Заметьте

себе хорошо, мадам, что я не делаю никаких размышлений по поводу увядшей розы, навроде Пушкина, который изошел целым стихотворением насчет цветка засохшего, безымянного. Я совсем не сказал, хорошо или плохо поступила мадам де Хоткастль, предпочтя мне свои украшения, ни того, имею ли я право быть принятым иначе.

Я стараюсь не торопиться делать обобщающие выводы о реальности, силе и длительности дамских чувств по отношению к их приятелям.

Я удовольствуюсь тем, что бросаю эту главу (потому что она всего лишь одна из многих), брасаю, говорю я, в мир, бросаю до конца путешествия, не адресуясь ни к кому и не рекомендуя ее никому.

Я добавлю только один совет для вас, мсье: примите в душе как должное, что в один прекрасный момент бала ваша любовница, уже не ваша.

В момент, когда начинаются украшения, возлюбленный уже не более чем муж, и только бал снова делает его возлюбленным.

Все знают вдобавок, чего может добиться муж, чтобы принудить себя любить; поэтому относитесь к вашему несчастью с терпением и со смешком.

И не стройте себе иллюзий, мсье: если вас видят с удовольствием на балу, это не из-за ваших качеств возлюбленного, потому что вы – это муж; но это потому что вы составляете часть бала и, следовательно, необходимый знак ее нового успеха; вы одна десятая возлюбленного.

Или же, возможно, это потому что вы хорошо танцуете и потому что вы можете дать ей новый блеск, наконец, – что может быть наиболее лестно для вас в оказываемом вам внимании, – это то что она надеется, декларируя вас человеком с достоинствами, поднимать вас как предмет ревности для ее подруг; вот только вы-то здесь ни при чем.

Вот то что и должно быть; нужно стушеваться и ожидать того естественного и неприятного момента, что ваша роль мужа уже прошла. Я знаю более чем одного такого, кто желал бы быть покинутым по-хорошему.

Глава XXXVI

Я обещал диалог между моей душой и моим животным; но некоторые главы как пить дать куда-то выпали или скорее другие стекли с моего пера и меняют курс моих проектов: это главы о моей библиотеке, которые я постараюсь сделать как можно более короткими.

Даже сорок два дня пролетят, а и целого пространства времени не хватит, чтобы закончить описание богатой страны, где я с приятностью путешествую.

Моя библиотека составлена из романов, поскольку их стоит читать, да – романов, к которым в наше время конца XVIII века все еще относятся как к второстепенной развлекательной литературе – и нескольких избранных поэтов.

Как будто бы у меня не было достаточно своих бед, чтобы я делил еще добровольно беды тысяч воображаемых персонажей, но я чувствую их так же живо, как и свои собственные: сколько слез пролил я ради этой несчастной Клариссы

из одноименного романа Ричардсона и несостоявшегося любовника Шарлотты, урожденной Буфф.

Но если я ищу таким образом выдуманных печалей, я нахожу в отместку в этом воображаемом мире добродетель, доброту, бескорыстие, которых я не нахожу в полном объеме в том реальном мире, где мы с вами, дорогой читатель, вынуждены существовать.

Я нахожу там женщину, которую желаю видеть, без норова, без легкомыслия, без коварства. Я уже ничего не говорю о красоте; можно в этом довериться моему воображению: я наделяю ее такой, что отрицать красоту никак невозможно.

Наконец, закрывая книгу, которая не отвечает более моим идеям, я беру ее в руку, и мы вместе проезжаем страну в тысячу раз прекраснее Эдема.

Какой художник может представить завораживающий пейзаж где бы я поместил божество моего сердца? и какой поэт может когда описать живые и разнообразные чувства, которые я бы испытал в этих возвышенных регионах?

Сколько раз я не обвинял этого Кливленда, который всякий раз садится на корабль на встречу к новым несчастьям, которые он мог бы избежать! Я не могу вынести этой книги и упоения несчастьями; но если я ее открываю по рассеянности, я уж прочитываю ее до конца.

Как оставить этого бедного человека у абаков из романа Прево? что станет с ним у дикарей? Я осмеливаюсь еще менее подвергнуть его путешествию, которое ему нужно было бы совершить, чтобы освободиться из своего пленения.

В конце концов я так поглощен его муками, я интересуюсь так сильно им и его несчастной семьей, что неожиданное появление бешеного Руинтона буквально вздымает мои волосы: я покрываюсь холодным потом, читая этот пассаж, и мой ужас так жив, так реален, будто бы я сам должен быть поджарен собственной персоной и поужинан этой канальей.

Когда я достаточно наплакался и налюбился, я ищу какого-нибудь поэта, и вот я уже отправляюсь в другой новый мир.

Глава XXXVII

Со времен экспедиции аргонавтов до ассамблеи нотаблей, состоявшейся в 1787 году и послужившей прелюдией 1789 года, ибо там было принято несчастное решение о созыве Генеральных штатов, начиная от самых глубин ада до последней зафиксированной на Млечном пути звезды, до конца вселенной, до ворот хаоса, вот оно обширное пустое пространство, где я гуляю вдоль и поперек, и все в охотку, потому что и времени у меня навалом и пространства.

Именно здесь я продлеваю свое существование до времен Гомера, Мильтона, Вергилия, Оссиана и т. д.

Все эти события, которые имели место между двух этих эпох, все страны, все миры и все существа, которые только жили в этом временном промежутке, все это – мое, все это принадлежит мне по праву, подобно судам, которые входили в пирейскую гавань, принадлежали афинянам.

Я предпочитаю поэтов, которые возвращают меня в самую раннюю античность: смерть честолюбивого Агамемнона, неистовства Ореста и вся трагическая история семьи Атреев, преследуемых небом, внушают мне ужас, которым нынешние события со всей жестокостью якобинского террора и вандейского мятежа не способны отозваться в моей душе.

Поделиться с друзьями: