Война не Мир

– А что, у нас на сексологов больше спрос?

Странно, секса в стране не было, а доктор по нему был. Деточкин говорит: «Ха».

– Одна дама вернулась из Испании. Профессорша, между прочим. Она сходила там на стриптиз и является ко мне в стрессе. У испанцев, жалуется, всю ночь стоит.

Я в изумлении замираю. Деточкин выдерживает паузу и спрашивает:

– Ты костюмчики стриптизеров видела?

Сообразив в чем дело, я прыскаю. Деточкин вдруг становится серьезным.

– Я вот вообще, сколько лет работаю, столько не понимаю, что все так озабочены этими фрикциями, эрекциями, оргазмами… Проблем мало?..
– он смотрит на меня с сомнением, - ты сейчас подумаешь, что, если я не озабочен, то у меня не стоит!

Я не выдерживаю и, глядя, как он стал похож на большого мальчика, неприкрыто весело ржу. Потом говорю:

– Так и подумаю!

Деточкин тоже смеется. У него великолепные зубы.

– Вот и я о том же: чуть что сразу все полагают, что ты давно не трахался.

Мы задумчиво улыбаемся каждый о своем, потом Деточкин начинает рассказывать, что же такое его профессия. Он говорит об отличницах, которых принуждают к сексуальным услугам за красный диплом, и о сопливых прихожанках, нарвавшихся на растлителей батюшек и о том, как им не верят родители, и о женщинах в возрасте, которые позволяют любовникам мучить свои тела… Но всех реально черпанувших личностей к Деточкину приводят друзья, потому что знают, что он не станет искать слова помощи в энциклопедических мантрах.

– А по рекламе об услугах сексолога, к тебе обычно приходит молодая помощница директора и спрашивает: «Доктор, мы съездили с шефом в командировку. Но во вторую шеф меня не взял и не прибавил зарплату, как обещал. Что я не так сделала?». Она почему-то думает, что сексолог - это такой покровитель оргазмирующих, которому нужно поставить свечку, чтобы стать половым гигантом и леди Эротика всех времен. И она хочет, чтобы я научил ее правильно делать минет.

Деточкин трагично поднимает и опускает ресницы. А мне, как почему-то повелось с мемуаров художника, лезет в голову Средняя Азия. Не вся, конечно, а только финальные дни…

…Одним блаженным нежным утром, которые обычно наступали в Мертвой Долине после густых и тихих ночей, мне нужно было лететь в Россию на занятия. Закончились мои первые вузовские каникулы. Чтобы проводить меня в аэропорт, за нами заехал на машине наш друг. За окном разливалось солнце. Я летела в зиму, и мне не хотелось лететь. Вдруг вслед за нашим другом, который приехал за мной на машине, к нам в квартиру забежал его брат и, запыхавшись, сказал моей маме:

– Лопухова. Военное положение, бери паспорт.

Мама села на мой чемодан.

Я была, видимо, девочка с поздним развитием. Мы молча погрузились и молча поехали, но мне не было страшно. Войну я видела в кино и читала по книжкам. От документального приложения к Молодой Гвардии про зверства фашистов над комсомольцами, которое нас заставили прочитать, как я помню, тошнило весь класс, половина слегла с болезнями. Но печатную действительность, пусть даже документальную, я никак не переносила на настоящую. Может, в прошлой жизни я была Шекспиром (надеюсь, настоящим, а не поддельным) и с тех пор смотрела на мир слегка из-за кулис. «Вся жизнь - игра» я, должно быть, сказала в сезон падения цен на билеты, только чтобы поднять интерес к подмосткам.

Дороги в аэропорт были пустынны. Собственно, ранним утром так и должно было быть. Я смотрела в окно во все глаза и пыталась увидеть военное положение. Мы проехали мост, с которого часом позже сбросили машину - в ней ехал мой приятель с родителями сватать его невесту. Погибли все.

Проехали дом, у которого двумя часами позже попала под обстрел моя бывшая одношкольница и полгода потом не могла разговаривать.

Мы приехали в аэропорт. Из стеклянных дверей выходили и входили обратно кинопленочные фигурки с автоматами и лицами за прозрачным пластиком. Из-за углов зданий торчали потешные части военных машин, типа танков. В общем, военное положение было похоже на недодолбанный пазл.

– Ничего не бойся, - напутствовали меня друзья, - ты уже большая, прилетишь, сразу дай телеграмму.

Я не боялась. Я спокойно добралась до Ташкента и собиралась пересесть на другой самолет, чтобы лететь в Россию. Я даже думать забыла о ВП и СА. Регистрация закончилась. Посадку задерживали. На улице было тепло. Я сидела на лавочке под фонариком и время от времени слушала объявления диктора. Про мой рейс диктор молчал. Я наведывалась к табло. Рейс все не был объявлен. Когда время дошло до крайней обещанной точки, я стала бесперывно бегать от табло к справочному окошку и обратно. Посадки не было. Я занервничала.

Не помню как, но через полчаса я выяснила, что мой самолет уже улетел. То ли диктор объявил, что посадка закончена, то ли в окне справок мне сказали: «Девушка, что же вы, бегите скорей» и указали номер ворот. Когда я добежала, ворота на посадку уже были закрыты. Мой чемодан улетел, а я нет. Хотя мы вместе с чемоданом прошли регистрацию.

Я вышла на улицу и познакомилась с каким-то иностранцем. Он возмутился, послушав мою историю. Он сказал: «такого не может быть» и потащил меня в кассы. Все, чем мне могли там помочь - предложили сдать билет.

– Как мне лететь?
– спросила я, считая деньги за вычетом процентов за опоздание.

Кассирша пожала плечами.

– Билетов нет.

Неделя в Ташкенте была сумбурной. Первую ночь я спала в кресле вип-зала (иностранец уговорил девиц на ресепшн пустить меня). На утро перед стойкой регистрации, где я накануне сдала чемодан, и к которой меня потянуло словно преступника на место, выстроилась толпа таких же отставших от моего самолета числом 50 человек. Никто не понял, как опоздал. Все тараторили примерно одно и то же. Посовещавшись, отставшие пассажиры направили небольшую делегацию осаждать директора аэропорта.

Делегация долго не возвращалась и, в конце концов, от стойки регистрации мы все переместились к директору. Директор принимал по одному. У кого-то с собой была телеграмма о похоронах, у кого-то грудные дети, у кого-то что-то еще, худо-бедно толпа редела. Народ пристраивали на ближайшие рейсы. Я успокоилась. Мало ли что бывает, сбой в табло…

Подошла моя очередь.

Директор аэропорта спросил, куда я лечу.

– К бабушке, - ответила я. И еще зачем-то сказала, откуда.

– Из Душанбеее?
– директор почему-то нехорошо улыбнулся и вспотел головой, - ну приходи сегодня ко мне в кабинет после рабочего дня.

Я спросила, почему нельзя заняться моим билетом сейчас. Чем я хуже?

– Ты лучше. Приходи, будем заниматься индивидуально!

Вторую ночь я спала на скамейке под фонарем. А потом я улетела в Учкудук-три-колодца - билет туда стоил копейки, и делать все равно было нечего. Никогда не думала, что попаду в хит. Из Учкудука я вернулась в Душанбе и там узнала, что к рейсу из Ташкента в первый день военного положения свозили администрацию республики и прочих «шишек», пытавшихся удрать от войны. А в аэропорт Душанбе в тот день приезжал живой комиссар Катанья из Италии и из танка вкрадчиво убеждал людей прекратить беспорядки…