Воющие псы одиночества

Она неожиданно расплакалась, судорожно сжав Дедка в кулаке.

Плакать Настя собралась всерьез, со вкусом, надолго, но помешал телефонный звонок. Она вскинула мокрое покрасневшее лицо и исступленно замотала головой, напоминая мужу: если это Коротков, я сплю.

–  Да, добрый вечер, - голос Чистякова, отвечающего на звонок, был немного растерянным.

Это явно не Коротков.

–  Спасибо, и вас также. То есть извините, воистину воскресе. Нет, не спит. Да, пожалуйста.

Он протянул Насте трубку с выражением полного недоумения на лице.

–  Мухомор твой, - произнес он одними губами. Настя схватила трубку, зажала ладонью микрофон и прошипела в ответ:

–  Он не Мухомор, а Никотин, балда. Мухомор - это у «Ментов».

Сделала глубокий вдох, тыльной стороной руки, сжимающей трубку, вытерла глаза, пару раз хлюпнула носом и уже громко сказала:

–  Да, Назар Захарович, слушаю вас.

–  Христос воскрес, православная, - задребезжал в трубке голос Никотина.
– Ладно, не отвечай, все равно не умеешь. Я тебя чего побеспокоил-то… Напомни-ка мне, как фамилия тех людей, у которых девочку убили?

–  Вы про соседей Шустовых?

–  Ага, про них.

–  Лозинцевы. А что?

–  Да так, ничего… А Шустова эта еще вроде бы имена какие-то называла. Не припомнишь?

Настя поднялась с пола и прошла в кухню, где на столе лежал открытый блокнот с записями.

–  Сейчас скажу, - она перелистала странички.
– Вот, отец девочки Андрей и его сестра Эля, которая у них хозяйство ведет. Имени матери Шустова не назвала, по-моему, она его просто не знает. А что случилось-то?

–  Да так, ничего, - загадочно повторил Назар Захарович.
– Ты завтра к ним собираешься?

–  Пока не знаю, Шустова обещала поговорить с Элей и утром мне позвонить. Если Лозинцевы не возражают против встречи, то поеду, конечно. Я уже готовлюсь, со специалистами проконсультировалась, выяснила, какие сведения надо собирать, сижу, вопросы формулирую. Дядя Назар, что-то вы, по-моему, голову мне морочите посреди ночи.

–  Да нет, дочка, это тебе показалось. Слушай, если Шустова тебе позвонит и даст добро, не сочти за труд, возьми меня с собой к этим Лозинцевым, а?

–  Господи, да зачем?
– изумилась Настя.
– Насчет Шустова вы были совершенно правы, я без вас с ним не справилась бы, но Шустов - прожженный мент, у меня против таких зубки действительно слабоваты. А там-то что? Тоже милиционеры, судьбой обиженные? Или вообще фээсбэшники? Или контрразведчики?

Никотин тяжело вздохнул в трубку.

–  Ты, дочка, не понимаешь.

–  Чего я не понимаю?

–  Ничего ты не понимаешь, потому что молодая еще. Какие твои годы? Смех один. У тебя муж, мама с папой, родственники всякие, работы выше головы. А я - одинокий, никому не нужный старик. Ты не подумай, что я жалуюсь, ни в коем разе, я всем доволен. Но и мне порой бывает скучно. Особенно в воскресенье. Я по воскресеньям частенько к Юрке своему в гости напрашиваюсь, его подружка сердечная уж больно вкусно готовит, да и поболтать с ней есть о чем, но завтра так складывается, что Юрка дежурит, так что в гости мне идти не судьба. Вот я и подумал, схожу-ка я вместе с тобой, и мне развлечение, и тебе, глядишь, пригожусь. Мало ли какие там люди попадутся.

–  Мало ли, - согласилась Настя.
– А фамилию и имена зачем спрашивали?

–  Для поддержания разговора, - скрипуче захихикал Бычков.
– Надо же было с чего-то начинать, так почему не с фамилии? Ну так что, возьмешь меня с собой?

–  С удовольствием, дядя Назар. Как только Шустова мне позвонит, я дам вам знать.

Настя положила трубку поверх бумаг, разжала кулак, поставила перед собой Дедка.

–  Какие наши с тобой годы, Дедочек?
– вполголоса сказала она.
– Смех один. Правильно дядя Назар говорит. И комплексное монографическое исследование мы с тобой сделаем. И диссертацию напишем. И даже защитим ее. И завтрак утречком приготовим, вкусненький такой завтрак, чтобы Чистяков был доволен и чтобы у меня появилась вера в то, что я еще что-то могу начать сначала и чему-то научиться. И знаешь, что мы еще сделаем?

Она выдержала паузу, словно давая Дедку возможность ответить.

–  Мы с тобой завтра попросим у Чистякова машину и поедем к Лозинцевым на личном автотранспорте. Если, конечно, они согласятся меня принять. А если не согласятся, то я придумаю, куда можно поехать, на рынок, например, или в большой супермаркет за продуктами, и все равно поеду на машине. Потому что водить машину я умею, но страшно не люблю. А с этим надо как-то бороться. В конце концов, все же ездят, а я что, не могу? В семье есть машина, а я вечно делаю из Лешки извозчика. Это не дело.

–  Ася, - раздался из комнаты голос мужа, - у тебя что, приступ шизофрении? Тихо сам с собою?

–  Нет, - откликнулась она, - это мы с Дедочком беседуем.

–  И о чем же, позволь узнать?

–  Строим планы на завтра.

–  Но ты уже не ревешь?

–  Нет, я в порядке.

–  Тогда ладно, - успокоился Чистяков и вернулся к своему докладу.

***

На следующий день, в воскресенье, 11 апреля, ровно в час дня Настя Каменская, с трудом разогнув затекшую с непривычки спину, вылезла из машины, припарковав ее в том самом дворе, где накануне они разговаривали с Инной Семеновной Шустовой. Бычков уже ждал ее, сидел на лавочке, дымил неизменным своим «Беломором». Однако если вчера он был в весьма потертом и видавшем виды плаще, надетом поверх джинсов и свитера, то сегодня Настя углядела под все тем же плащом нечто, напоминающее костюм. Подойдя ближе, она убедилась, что глаза ее не обманули, Никотин и в самом деле был при костюме и даже при галстуке. Одежда его не была сверхмодной даже лет десять назад, но зато тщательно вычищена и отглажена.

–  Ну что, дочка? Готова?
– спросил он, поднимаясь со скамейки.

–  Готова. Можем идти. Да, пока не забыла, вот, держите.
– Она вынула из сумки и протянула Бычкову кассету с фильмом «Слепая ярость».
– Вы хотели на Хауэра посмотреть.

Никотин повертел кассету в руках, с любопытством вглядываясь в фотографии на обложке.

–  И который тут Хауэр?

–  Вот этот, - Настя ткнула пальцем в фотографию кадра.
– Как, ничего?

–  Ничего, - протянул Назар Захарович, - знатная рожа. А я его, оказывается, много раз видел, только не знал, что это он. Ну и скажи ты мне, что между нами общего? Чего эта шмакодявка, Юркина подружка сердечная, мне голову морочит? Глаза, глаза… - заворчал он, пряча кассету в безразмерный карман плаща.
– Ничего похожего. У него глаза вон какие, голубые, яркие, бабы за одни только глаза должны за ним табунами ходить. А у меня что?

–  А ну повернитесь, - нахально скомандовала Настя.
– И кассету давайте сюда.

Она остановилась, внимательно всмотрелась в лицо Никотина, потом перевела глаза на фотографию актера.

–  Все ясно, - наконец изрекла она с умным видом.

–  Чего тебе ясно?

–  У вас глаза победителя. Глаза человека, который не может проиграть по определению, потому что даже когда он проигрывает, он в конечном итоге все равно выигрывает. Кстати, у вашего сына глаза точно такие же. Неужели не замечали?

–  Вот, и эта шмакодявка то же самое говорит… Сговорились вы, что ли?

–  Да бросьте, дядя Назар, я с ней даже не знакома, и имени ее не знаю. Ее что, так и зовут Шмакодявкой?

–  Никой ее зовут, - буркнул непонятно отчего рассердившийся Никотин.
– Вероникой то есть. А шмакодявка - потому что молодая еще.

–  Малолетка, что ли?
– прищурилась Настя.

–  Да прям, ей лет тридцать пять, что ли, или тридцать шесть, что-то около того.

–  Интересно у вас получается. Если она в тридцать пять лет для вас шмакодявка, то я-то в свои почти сорок четыре кто?