Воющие псы одиночества

–  И ты шмакодявка, только Ника добрая, а ты злая.

Он неожиданно рассмеялся и ухватил Настю под руку.

–  Ладно, пошли.

Дверь им открыли сразу. То ли ждали, то ли квартира была маленькой, а может, хозяйка в этот момент за какой-то надобностью находилась в прихожей. Настя уже разговаривала с ней по телефону и знала, что зовут ее Элеонорой Николаевной, что Андрея Николаевича, отца Кристины, и среднего сына, Ярослава, дома не будет, но зато будет старшая девочка, Дина, так что на все вопросы она надеялась получить более или менее полные ответы.

Элеонора Николаевна оказалась миниатюрной симпатичной женщиной, как Насте показалось, чуть за пятьдесят, с фигурой статуэтки и с точеными ногами, высоко открытыми довольно короткой трикотажной юбкой.

–  Здравствуйте, - говорила Настя, проходя в квартиру и снимая куртку, - спасибо большое, что согласились встретиться с нами. Со мной вы уже знакомы, я - Каменская Анастасия Павловна, а это наш сотрудник…

Она собралась было представить Никотина, но он перебил ее и представился сам.

–  Полковник Бычков, - коротко назвался он, и Настя несколько удивилась такой официальности. Почему звание и фамилия вместо имени и отчества? Ведь не в служебном кабинете они встречаются, а в домашней обстановке, Впрочем, у Никотина всегда были причуды, он вообще ни на кого не похож, такой особенный, не всегда понятный и всегда неожиданный. Ладно, ему виднее, пусть представляется как хочет. Бычков так Бычков, полковник так полковник, хоть генерал.

В прихожей было темновато, но Насте вдруг почудилось, что Лозинцева сильно побледнела и даже покачнулась. Чего она испугалась? Неужели разговоров о погибшей племяннице? Странно… Прошло три с половиной года, за такой срок уже и родные родители перестают падать в обморок при воспоминаниях о постигшем их горе, а уж тетка-то… Что-то тут неладно.

–  Вы извините, у нас тесновато, общей гостиной нет, так что нам придется устроиться в моей комнате, - неуверенным, дрожащим каким-то голосом произнесла Элеонора Николаевна.
– Или вы предпочитаете на кухне? Там есть стол, за которым мы все поместимся, и чай можно пить…

Голос ее сорвался, и Насте стало не по себе. Что это с дамочкой-то творится? Если уж ей так тяжело говорить о племяннице, то могла бы не соглашаться на, встречу, и дело с концом.

–  Я думаю, на кухне будет в самый раз, если мы никому там не помешаем, - бодро взял дело в свои руки Никотин.
– Разговор у нас с вами, Элеонора Николаевна, будет долгим, так что ваше предложение насчет чаю звучит очень привлекательно.

Они расселись вокруг стола в относительно просторной, очень светлой и уютной кухне, сверкающей чистотой и радующей глаз продуманностью и изяществом каждой мелочи. Здесь не было ничего дорогого, мебель не из натурального дерева, а из шпона и пластика, и плита стояла наша, отечественная, «Де Люкс», из самых дешевых, не какой-нибудь там навороченный «Электролюкс» или «Бош». В материалах по убийству Кристины Лозинцевой Настя нашла указание на то, что отец девочки работал в крупной финансовой корпорации ведущим аналитиком, стало быть, зарабатывал отнюдь немало. А живут-то они небогато. Долги, что ли? Или Лозинцев потерял работу и теперь получает куда более скромную зарплату?

Или пагубные пристрастия? Проблемные дети? Квартирка, хоть и четырехкомнатная, но из самых-самых дешевых, в панельном доме на окраине города. И хотя Настя, кроме прихожей и кухни, никаких других помещений не видела, она отчего-то была убеждена, что в квартире все остальное такое же, как на кухне: идеально чистое, практичное и дешевое, и ни одной лишней вещи.

Насте очень хотелось получше разглядеть Элеонору Николаевну при ярком дневном свете, льющемся из широкого идеально промытого окна, но Лозинцева хлопотала у плиты, стоя спиной к гостям. Кстати, почему она Лозинцева? Неужели старая дева? А если была замужем, то почему не меняла фамилию? В том, что именно «была», Настя не сомневалась, ибо в противном случае Элеонора Николаевна никак не смогла бы постоянно жить в семье брата.

Она бросила взгляд на Никотина и поразилась тому, с каким пристальным вниманием Назар Захарович изучает спину и ноги хозяйки дома.

Это ж просто неприлично так разглядывать женщину! И в его-то годы!

–  Вот, прошу вас.
– Лозинцева поставила на стол красивые чашки, заварочный чайник, сахарницу, молочник и вазочку с домашним рассыпчатым печеньем.

Теперь взгляд Никотина был прикован к ее рукам, и Насте казалось, что он по очереди ощупывает глазами каждый палец, очертания ладони, запястья, необычной формы кольцо из белого золота и такой же браслет на правой руке. Руки у Лозинцевой были ухоженными, с безупречным маникюром. Настя невольно посмотрела на свои ногти, попыталась вспомнить, когда в последний раз покрывала их лаком, и с огорчением поняла, что вспомнить не может. Значит, давно. Даже очень.

А руки- то у Элеоноры Николаевны, хоть и ухоженные, а дрожат…

Неужели в убийстве ее племянницы есть какая-то тайна, которую она изо всех сил пытается скрыть и смертельно боится, что она выплывет наружу?

Хорошо, что Никотин здесь, как чувствовал, что его знания и опыт снова пригодятся.

Настя открыла блокнот, нашла страницы с вопросами и начала разговор. Назар Захарович все больше молчал, только изредка вставлял какую-нибудь незначащую реплику. К сожалению, Элеонора Николаевна могла дать ответы далеко не на все вопросы.

–  Кристина росла не у меня на глазах, - словно оправдываясь, говорила она, - брат жил своей семьей, а я - своей. Лучше бы вам, конечно, поговорить с ним, но он так много работает, у него совсем не бывает свободного времени.

–  Лучше бы нам поговорить с матерью девочки, - заметила Настя.
– Она ведь жива, не так ли?

–  Это невозможно! Она действительно жива, но ее нет в Москве.

–  А где она?

–  В Германии, - раздался прямо у Насти за спиной ехидный громкий голос, - в прекрасном курортном городе под названием Баден-Баден. Там еще во времена Тургенева русская интеллигенция тусовалась, нервы лечила. У них с крепостными крестьянами столько проблем было, столько нервотрепки, что нигде, кроме как в Баден-Бадене, они в себя прийти не могли. Очень, знаете ли, большая нагрузка на психику у них была в России. Вот они в казино и расслаблялись. Водички попьют - и за рулетку.

Настя вздрогнула и обернулась. На пороге кухни стояла девушка, до того некрасивая, что даже не верилось. Близко поставленные глаза, длинный нос, узкие злые губы - и все это на непропорционально широком лице с обвисающими, как у хомячка, щеками. На девушке был длинный балахон с широкими рукавами из какой-то яркой материи с цветными разводами.

–  Дина!
– с упреком воскликнула Лозинцева: - Ну зачем ты так? Познакомьтесь, это наша Дина, старшая дочь…

Она не успела договорить, потому что девушка довольно невежливо ее прервала:

–  Я не ваша. Я вообще ничья. И не надо делать вид, что я для тебя родная.

Настя ошеломленно молчала, переводя глаза с тетки на племянницу.

Она ничего не понимала. Лозинцева резко поднялась, уронила чайную ложку, нагнулась, чтобы поднять ее. Дина даже не пошевелилась, чтобы помочь тетке. И снова на помощь пришел Бычков.

–  Ну, положим, чья ты есть - это не наше дело. Дело это ваше семейное, вот между собой и разбирайтесь. А вот скажи-ка, что ты можешь рассказать о Кристине? Ты же ее с самого рождения видела, она росла рядом с тобой. Элеонора Николаевна нам тут мало чем помогла, папы твоего дома нет…