Воющие псы одиночества

Отца и сына Лозинцевых они увидели сразу. Сын стоял за пределами поля и отчаянно «болел» за своих, а отец с поднятым вверх маркером в этот момент выходил из игры.

–  Андрей Николаевич?
– обратилась к нему Настя.

–  Да, слушаю вас.

Лозинцев снял маску, взял со столика бумажный платок, вытер вспотевший лоб. Сын тут же подошел и встал рядом. Одно лицо. Конечно, между ними почти тридцать лет разницы, старшему сорок четыре, Настин ровесник, младшему шестнадцать, но в том, что они отец и сын, не смог бы усомниться никто.

–  Меня зовут Анастасия Павловна, я из…

–  Да-да, - перебил Лозинцев, не давая ей договорить, - мне Эля говорила про вас. Вы насчет Кристины?

–  Да. Вы сможете уделить мне время?

–  Пожалуй…

Он вопросительно посмотрел на сына. Тот неопределенно пожал плечами.

–  Мы же еще играть собирались, - сказал Ярослав неожиданным для его возраста басом.

–  Не обязательно прямо сейчас, - поспешила заверить его Настя.
– Мы подождем, пока вы закончите.

–  У нас еще три игры, потом обед, - Лозинцев посмотрел на часы.
– Давайте в два, хорошо? Мы на два часа как раз шашлыки заказали. Вы найдете нас в зоне отдыха.

Настя молча кивнула.

–  Не рвется он с тобой разговаривать, - заметил Леша, когда они отошли от поля.
– Так что все твои ухищрения пошли прахом: если ему есть что скрывать, то за три игры он вполне может подготовиться.

–  Я же не знала, что здесь так все устроено, - виновато пробормотала она.
– Я вообще плохо представляла себе, что такое пейнтбол и как в него играют. Думала, одна большая игра, а потом она заканчивается - и человек свободен и доступен контакту. Подойти к нему после игры и сразу можно разговаривать. Кто ж знал, что они длятся всего по десять-пятнадцать минут и идут подряд.

–  Кто знал?
– сердито откликнулся Леша.
– Да я знал! И ты могла бы у меня спросить, а не разводить тайны мадридского двора.

–  Ну Леш, не злись. Я дура, не спорю. И на меня тоже бывает проруха.

Настя поскребла мужа ногтем по ладони - она всегда так делала, когда хотела мириться. Чистяков безнадежно махнул рукой и знак примирения принял. Они выпили в буфете чаю с бутербродами, заказали шашлык на половину второго и отправились гулять по лесу.

Шашлык и впрямь был восхитительным, мягким и сочным, Лешка не обманул. Настя умяла свою порцию с такой скоростью, что сама испугалась.

–  Что это со мной?
– ошарашенно спросила она, глядя на пустую тарелку.
– Я что, все это съела?

–  Ну не выбросила же, - заметил Леша.
– На полу вроде ничего не валяется, значит, съела. И как тебе знаменитые Сашины шашлыки?

–  Не то словечко, - она с трудом переводила дыхание.
– Смерть диетам, удержаться невозможно. Дай мне слово, что в следующее воскресенье ты снова привезешь меня сюда. И еще я возьму из дома термос с широким горлом, одну порцию съем, а вторую заберу домой.

–  Планов - громадье, - засмеялся он.
– Я еще посмотрю, как в следующее воскресенье ты начнешь ныть, что тебе нужно работать, а не прохлаждаться за городом.

В начале третьего они зашли в зону отдыха. Лозинцевы сидели со своей командой, обедали. Настя и Леша принялись кружить неподалеку, чтобы не упустить момент, когда Андрей Николаевич и Ярослав закончат есть и можно будет к ним подойти. Обед не затянулся, спиртного на столе не было, только вода и соки, и очень скоро игроки поднялись и стали надевать шлемы с масками и готовить оружие. Похоже, начиналась послеобеденная серия игр. Лозинцев тоже встал, огляделся, заметил Настю и помахал рукой.

–  Славик, иди играй!
– крикнул он сыну.

–  А ты?

–  А мне уже достаточно.

–  Ну пап…

–  Я устал, сынок. Ты все-таки не забывай, что я старше.

Славик ушел вместе с командой, и Лозинцев пригласил Настю и Чистякова в шатер.

–  Что вы хотели узнать о Кристине?

Он, кажется, действительно очень устал. Или это была усталость не физическая, а от жизни вообще? Настя теперь могла спокойно рассмотреть Андрея Лозинцева. Высокий, немного нескладный, худой, с длинным лицом, глубокими мимическими морщинами на лбу и ярко-синими глазами. Под глазами синева, уголки губ горько опущены. Его сестра говорила, что Лозинцеву приходится очень много работать, чтобы восстановить утраченное благосостояние и выполнить обещание, данное жене при разводе: дети будут жить в комфорте и достатке, в противном случае она заберет их к себе. А может быть, это усталость от переживаний, от мук совести? Ведь труд-то нелегкий: знать, что кто-то из твоих любимых детей совершил страшное зло, и молчать, и виду не подавать.

Настя раскрыла блокнот и начала задавать вопросы. Лозинцев отвечал почти не задумываясь, он хорошо помнил, как протекала беременность его жены, какой вес был у девочки при рождении, в каком возрасте она стала держать головку, начала ходить, когда отняли от груди, когда прорезался первый зубик.

–  Ваша сестра сказала, что вы знали, кто является отцом Кристины, - осторожно заметила Настя, боясь показаться бестактной и нарваться, на резкую отповедь.

Лозинцев, против ожиданий, отреагировал спокойно. Даже голос не дрогнул.

–  Да, я знал, что Кристина не моя дочь. И что это меняло? Она ребенок, живое существо, прелестное, невинное. Я любил ее только за это, а вовсе не потому, что она дочь Веры.

–  То есть жену свою вы не любили?

–  Какое это имеет значение, - он налил себе воды, сделал несколько глотков.
– Любил, не любил… Меня вырастили в представлении, что человека любят потому, что он - человек, а не потому, что в нем течет твоя кровь. Каждый человек достоин любви.

–  Так уж и каждый?
– усомнилась Настя.
– И Семагин тоже?

–  Семагин?
– переспросил он.
– Ах, этот… Ну, ведь наверняка на этом свете были люди, которые его любили. Он был кому-то сыном, братом, другом, мужем. Но я ведь не об этом говорю. Я не утверждаю, что мы должны любить всех, мы имеем право кого-то любить, а кого-то не любить. Я хочу только сказать, что кровное родство не является обязательным условием любви. Можно не любить родного человека и любить совершенно постороннего, это нормально. Мы не обязаны во что бы то ни стало любить тех, в ком течет одна с нами кровь. Но и никто не может запретить нам любить тех, кто для нас неродной. Я для своих родителей был чужим, меня усыновили, и что? Они и Эля вырастили меня в такой любви, какой иной раз в кровной семье не встретишь. Так почему вас так удивляет, что я одинаково любил всех троих, и Дину, и Славика, и Кристину, хотя родным по крови для меня является только Славка? Откуда эта косность? Миллионы детей вырастают в приемных семьях, и никто не удивляется, что их любят.

–  Но в приемных семьях отношение к ребенку не окрашивается фактом супружеской измены, - возразил Чистяков.
– У вас другая ситуация, ваша жена родила Кристину от другого мужчины, находясь в браке с вами. Это обязательно должно было отразиться на вашем отношении к девочке!

–  Как видите, не отразилось, - сухо ответил Лозинцев.
– Мы кого обсуждаем, Кристину или меня?

–  Ваше отношение к ней. Характер ребенка формируется под воздействием множества факторов, и одним из главных является отношение к нему родителей и близких, братьев и сестер, бабушек и дедушек, - объяснила Настя, не прекращая записывать в блокнот ответы Лозинцева.
– Мои вопросы могут показаться вам странными, но только получив на них ответ, я смогу нарисовать психологический портрет ребенка, который решился уйти неизвестно куда с незнакомым мужчиной. Так что я еще буду спрашивать вас о том, как относились к Кристине ваши старшие дети.