Воющие псы одиночества

–  Ну и что? Она девочка умненькая и красивая, и, между прочим, наш маленький Заточный на нее со страшной силой запал. Он - оперативник, она - будущий юрист, они оба из приличных семей, родители - не проходимцы какие-нибудь, так чем не пара?

Настя расхохоталась:

–  Юрка! Старый ты сводник! Ты знаешь, что с тобой Стасов за это сделает? Он же сумасшедший отец, а все сумасшедшие отцы не могут представить себе, что их куколка принадлежит кому-то, кроме них самих.

–  А Стасов ничего не узнает. Кто ему скажет? Ты?

–  Нет, я не скажу.

–  Ну и я не скажу.

–  А Лилька?

–  Ой, я тебя умоляю! Как будто ты нашу Лильку не знаешь. Она сроду с родителями ничем не делилась, из нее вообще лишнее слово не вытянешь.

В этом Коротков был прав. Настя помнила, как Стасов много раз жаловался на Лилину скрытность и корил в этом себя и свою первую жену, Лилину мать. Когда девочка родилась, они были слишком молодыми, чтобы с удовольствием заниматься дочерью, поэтому быстренько научили ее читать и уже с пяти лет оставляли одну в обществе книжек и бутербродов.

Лиля привыкла быть одна, и потребность делиться с родителями своими переживаниями, чувствами или просто информацией о собственной жизни у нее так и не появилась. И еще Настя вспомнила, как Стасов переживал, когда выяснилось, что с его второй женой, Татьяной, Лиля куда более откровенна, чем с ним самим.

–  Да, Стасову Лиля, конечно, ничего не скажет, а вот Татьяне может рассказать, - заметила она.
– Так что головы тебе так или иначе не сносить.

–  А у меня и на этот случай спасательный круг припасен, - рассмеялся Юра.
– Я уже с Таней заранее все обсудил. И она мне обещала ничего Стасову не говорить, даже если Лилька с ней поделится. Но я думаю, до этого еще далеко.

–  Почему?

–  Так это ж маленький Заточный на Лилю запал, а не она на него. Она его, по-моему, даже не заметила.

–  Уф-ф!
– Настя с облегчением перевела дух.
– А я уж испугалась, что там все серьезно.

–  Да ты чего! Чего ты испугалась-то? Ничего с твоей Лилей не сделается, Макс - хороший парень, он ее не обидит. Тоже еще… Испугалась она… Дуэнья в джинсах. Вот вечно так: хочешь людям добро сделать, а они… Коротков с обиженным видом принялся натягивать куртку в прихожей.

–  Да я не за Лильку испугалась, а за обоих Заточных.

–  Это почему же?

–  Потому что у Лили матушка - ой, не подарок! Ей на язычок попадешься - считай, калека. Без рук без ног останешься.

Коротков задумчиво оглядел угол прихожей, в котором стояли Настины и Лешины ботинки, и кивнул:

–  Вообще-то да. Она обалденно красивая. И обалденная стерва. Значит, неделя, говоришь?

–  Неделя.

–  До двадцать шестого?
– уточнил он.

–  До двадцать шестого. И давай молиться, солнце мое, чтобы этот странный тип до двадцать шестого никого больше не убил. Иначе я себе не прощу. И тебе тоже, - добавила на прощание Настя.

***

–  Ну вот, это мой дом.

Элеонора Николаевна быстро прошла по квартире и включила всюду свет. Назар Захарович с любопытством огляделся.

–  Не бедствуешь, Элка, - с одобрением произнес он, пройдя по всём трем комнатам и заглянув в кухню и ванную.

–  Я всегда неплохо зарабатывала, - улыбнулась она, - а мои мужья еще лучше. Они были хорошими мужиками и при разводе имущество не делили. Я, честно признаться, пыталась отдать им часть, не квартиры, конечно, но хотя бы вещей, картин, денег…

–  Не взяли?
– усмехнулся Бычков.

–  Не взяли. Как-то так получалось, что я хотела развода, стремилась к нему, а уходили они сами, да еще к другой женщине. Потому и не брали ничего. Наверное, начинали в какой-то, момент чувствовать, что мне этот брак в тягость, искали утешения на стороне… В общем, все логично.

–  Логично, - согласился Бычков.
– И все это роскошество хочет заполучить твой Петюнчик? И заплатить за это своим хорошо работающим мужским достоинством. Ты когда попросила его прийти?

–  К двенадцати. Наджар, а что будет, если он не придет? Когда я ему позвонила, он как-то вроде растерялся… Не ожидал, наверное.

–  Придет, - уверенно сказал он, - никуда не денется. Когда ты в последний раз обнаруживала следы его пакостей?

–  Месяца два назад… Да, в, конце февраля. Засунул в дверь записку с омерзительным текстом.

–  Дурак. Он же жениться на тебе хочет, а не довести до нервного срыва. Цветы надо приносить и любовные письма писать, а не пакости делать.

–  Ну, в его поведении тоже есть свой смысл. Он пытается довести меня, до нервного срыва, хочет, чтобы я решила, что лучше уступить, чем терпеть эти издевательства до конца дней.

–  Все равно дурак. Ты не беспокойся, он придет. Если он еще два месяца назад не отступился от своих планов, то придет. Давай пока чайку, что ли, выпьем.

Звонок в дверь раздался, когда чайник только-только закипел.

–  Сиди, - строго произнес Назар Захарович, увидев, что Аля направилась к двери.
– Я сам открою. Надо сразу лишить его всех иллюзий.

Аля покорно села за стол и внутренне сжалась. Она не любила драматических сцен и истерических выяснений отношений, всегда старалась их избегать. Взгляд ее упал на металлическую планку с круглыми магнитами, к которым крепились ножи. Вон он, тот самый нож, которым она защищалась от Петра. Здесь, на этой кухне… Нет, лучше перетерпеть один раз и покончить с этим. Назар сказал, что сперва надо попробовать уладить конфликт своими силами, а если уж не получится, тогда нанимать людей, которые делают это, как он выразился, «быстро, четко и профессионально».

–  А Элеонора где?
– послышался из прихожей голос Петра.

–  Здесь. Но говорить с тобой буду я, - ответил Назар Захарович.

–  Ты? А кто ты такой?

–  А я жених Элеоноры.

При этих словах Аля едва не прыснула, но сдержалась.

–  Да-да, чего ты так смотришь? Я женюсь на ней, через месяц у нас свадьба. Так это я к тому веду, что тебе надо бы перестать сюда приходить и гадить.

–  Да пошел ты!

Аля услышала быстрые уверенные шаги Петра, он направлялся из прихожей в гостиную. Шагов Назара она не услышала, решила, что он остался стоять в прихожей, и очень удивилась, когда голос его раздался именно из гостиной. Надо же, как бесшумно он ходит!

–  Да я-то пойду, сынок, мне нетрудно, - миролюбиво заговорил, словно зажурчал, Бычков.
– Только с тобой как быть? Все твои пакости в протоколах зафиксированы, Элеонора Николаевна с самого первого раза милицию вызывала и жалобы на тебя писала. Сперва обивку на двери порезал. Это раз. Потом дверь поджег, ее менять пришлось, это два. Слова нехорошие писал на белой стене, Элеонора Николаевна краску покупала и маляров нанимала, чтобы эту красоту убрать. Это три. Бросил с улицы камень и стекло разбил, пришлось мастеров вызывать и новое стекло вставлять. Это четыре. Коврик перед квартирой вместо туалета три раза использовал, коврики выбросили, новые купили. Это четыре плюс три уже семь получается. И чеки с квитанциями к протоколам приложены, материальный ущерб ты нанес в размере восьмидесяти пяти тысяч рублей. Платить придется, сынок. Иначе никак не получается.