Воздух, которым он дышит
Шрифт:
— Я все еще чувствую слабость. Почти каждый день я чувствую слабость.
Она взяла мое лицо в ладони и прижалась своим лбом к моему.
— И все-таки, ты чувствительная. Я была бесчувственной. Я не чувствовала ничего. Но ты чувствуешь. Нужно знать, каково это — быть слабым, чтобы найти свои собственные силы.
— Майк… он действительно делает тебя счастливой? — спросила я.
Ее лицо засияло.
Она действительно любила его.
Я даже не знала, что нам вновь позволено любить.
— Тристан, — спросила она. — Он делает тебя счастливой?
Я медленно кивнула.
— И это пугает
Я кивнула еще раз.
Она ухмыльнулась.
— А, тогда это значит, что ты все делаешь правильно.
— Делаю правильно что?
— Влюбляешься.
— Это так быстро… — сказала я, мой голос задрожал.
— Кто сказал?
— Я не знаю. Общество? Какое количество времени должно пройти до того, как ты начнешь снова влюбляться?
— Люди разное говорят и дают тебе всевозможные непрошенные советы и подсказки, как надо скорбеть. Они говорят тебе не встречаться ни с кем годами, дать пройти времени, но в том, что касается любви — определенного времени не существует. Единственная вещь, в которой можно посчитать любовь — удары сердца. Если ты любишь его, не преграждай этому путь. Просто позволь себе снова чувствовать.
— Есть кое-что, о чем я должна ему рассказать. Кое-что ужасное, и я думаю, что потеряю его.
Она нахмурилась.
— Что бы это ни было, если заботится о тебе так же, как и ты о нем, он поймет.
— Мама, — слезы катились из моих глаз, и я смотрела в глаза, которые были зеркальным отражением моих. — Я думала, что потеряла тебя навсегда.
— Прости, что покинула тебя, детка.
Я притянула ее в объятия.
— Это уже не важно. Ты вернулась.
Тристан вез нас домой после того, как я выпила слишком много бокалов вина на свадебной вечеринке, а Эмма уснула в своем кресле сразу после того, как мы уехали. Мы не говорили друг с другом, но так много было сказано, когда моя рука, которая была одинокой так долго, переплелась с пальцами Тристана.
Я не могла отвести взгляд от нашего соприкосновения. Подняв наши сплетенные руки, я легко коснулась губами его руки. Как я могла рассказать ему о Стивене и аварии?
Как я начну прощаться?
Он посмотрел на меня и подарил мне свою полуулыбку.
— Ты пьяна?
— Немного.
— Ты счастлива? — спросил он.
— Очень.
— Спасибо, что пригласила меня. Правда, думаю, мои ноги немного в синяках от того, что Эмма так много наступала на них, но мне нравится это.
— Она сходит по тебе с ума, — сказала я, глядя на его губы.
Его глаза изучали темную дорогу, когда он ответил.
— Я обожаю ее.
Ох, мое сердце. Оно остановилось. Или ускорилось. Может быть, все сразу.
Я поцеловала его руку еще раз. Мои пальцы проследили каждую линию, что пересекала его ладонь.
Когда мы добрались до моего дома, Тристан поднял Эмму и отнес ее в спальню. Пока он укладывал малышку, я наблюдала за ними, стоя в дверном проеме. Он снял с нее обувь и поставил рядом с кроватью.
— Наверное, мне стоит пойти домой, — сказал он, шагая ко мне.
— Ага, наверно.
Он улыбнулся.
— И еще раз спасибо за сегодня. Было здорово, — он запечатлел легкий поцелуй на моем лбу и прошел мимо, покидая меня. — Спокойной ночи, Лиззи.
— Нет.
— Что нет?
— Не уходи. Останься сегодня.
—
Что?— Останься со мной.
Тристан нахмурился.
— Ты пьяна.
— Немного.
— Но ты хочешь, чтобы я остался?
— Очень.
Его пальцы легли на мою спину, и он притянул меня ближе к себе.
— Если я останусь, то захочу обнимать тебя до утра, и я знаю, что это пугает тебя.
— Меня многое пугает. Но твоих объятий я больше не боюсь.
Я приоткрыла рот, когда он пальцем провел по моей нижней губе. Тристан мягко приподнял мой подбородок вверх так, чтобы целовать меня медленно и нежно.
— Я обожаю тебя, — прошептал он напротив моих губ.
— Я обожаю тебя, — ответила я.
Его пальцы легли на мою грудь, он мог почувствовать мое сердцебиение. Я положила свои руки на его грудь, чувствуя его.
— Мне нравится это, — прошептал он напротив моих губ.
— Мне тоже это нравится, — ответила я.
Он распахнул глаза и вдохнул воздух вокруг меня. Я тоже вдохнула его, попадая в зависимость от него. Он пах, как ветер, который прошел через самые прекрасные сосновые деревья в лесу: свежий, успокаивающий, умиротворяющий. Как дом. Прошло много времени с тех пор, когда я чувствовала себя, как дома.
Мы вдыхали дыхание друг друга, молчаливо моля о большем. Мы отправились в мою спальню, где наша одежда была снята, а наши губы соединились.
— Каждый в этом городе думает, что это неправильно. Каждый думает, что мы, как тикающие бомбы, готовые взорваться в любую секунду, — объяснила я. — И я абсолютно уверена, что собираюсь как-то справиться с этим беспорядком. Тогда каждый скажет: «Я же говорил».
— На секунду, давай представим, что они правы. Давай представим, что наша история не будет иметь счастливый конец, — он вздохнул напротив моей кожи, кружа губами по моему обнаженному животу. — Но до тех пор, пока воздух наполняет мои легкие, — языком он провел линию по краю моих трусиков. — Так долго, пока я дышу, я буду бороться за тебя. Я буду бороться за нас.
Глава 33
Элизабет
Сначала я влюбилась в саму идею его. Я влюбилась в идею мужчины, который может иногда заставить меня смеяться, улыбаться и плакать одновременно. Я влюбилась в идею его, любящего меня со всей моей сломленностью, с моим разбитым сердцем. Я влюбилась в идею его поцелуев, его прикосновений, его теплоты.
Затем, одним промозглым утром, я вышла на крыльцо с кружкой дымящегося кофе в руках. Он лежал вместе с Эммой на покрытом снегом газоне, делая снежных ангелов и глядя в облака. Они спорили все время по самым глупым поводам. Этим утром они спорили о том, каких животных они видят. Тристан видел облако-жирафа, пока Эмма клялась, что это был пингвин, но немного позже он признался, что тоже видел пингвина.
Губы Эммы растянулись в усмешке, они оба лежали тихо, легко шевеля руками и ногами ради прекрасных снежных ангелов.
В этой тишине я поняла, что люблю его. Я люблю его. Люблю его очень, очень сильно. Это больше не была мечта, как и не была просто идея любить его.
Это была реальность.
Это была правда.
Он был любовью.
Тристан заставлял меня улыбаться. Он делал меня счастливой. Он заставлял меня смеяться в мире, который был решительно настроен заставить меня плакать.