Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

Керн улыбнулся.

– Ты не учитываешь одного: панического страха, воспитанного в нас за несколько тысяч лет погромов и гетто. Если принять их в соображение, то евреи – просто отчаянно смелый народец. И в конце концов, я всего лишь жалкий полукровка.

Штайнер ухмыльнулся.

– Ну ладно, тогда пошли есть мацу. Мы собирались отпраздновать праздник кущей. Лило – отличная повариха.

Заведение Поцлоха состояло из трех аттракционов: карусели, тира и панорамы мировых сенсаций. Штайнер сразу же, с утра, ввел Керна в курс его обязанностей. Он должен был чистить бронзовые части лучших лошадей карусели и подметать карусель.

Керн принялся за работу. Он вычистил не только лошадей, но и оленей, которые качались в такт, и свиней, и слонов. Он так углубился в это занятие, что не услышал, как к нему подошел Штайнер.

– Пойдем, малыш. Пора обедать!

– Уже опять пора есть?

Штайнер кивнул.

– Уже опять. Немного непривычно, а? Ты оказался в артистической среде; здесь царят самые буржуазные на свете нравы. Даже полдник бывает. Кофе и пирожные.

– Как в сказке! – Керн вылез из гондолы, привязанной к киту. – Господи, Штайнер! – сказал он. – В последнее время все складывается так удачно, что прямо страшно становится. Сначала в Праге, а теперь здесь. Вчера я еще не знал, где буду ночевать, а сегодня у меня работа, жилье и приглашение на обед. Я еще не могу в это поверить!

– Принимай все как есть, – ответил Штайнер, – без размышлений! Старое правило странствующих и путешествующих.

– Хоть бы это счастье продлилось еще немного.

– Место солидное, – сказал Штайнер. – Месяца на три. До холодов.

Лило поставила на траве около вагончика колченогий стол. Она принесла большую миску с овощным супом и мясо и присела к Штайнеру и Керну. В воздухе чувствовалось легкое дыхание осени, день был ясный, на лужайке трепыхалось развешанное для сушки белье, в том числе несколько желто-зеленых клоунских балахонов.

Штайнер с наслаждением потянулся.

– Что значит здоровый образ жизни! А теперь пора в тир.

Он показал Керну, как заряжать ружья.

– Существует две категории стрелков, – сказал он. – Тщеславные и жадные.

– Как и в жизни, – проблеял пробегавший мимо директор Поцлох.

– Тщеславные стреляют по картам и номерам, – развивал свою мысль Штайнер. – Они неопасны. Жадные хотят кое-что добыть. – Он показал на несколько этажерок у задней стены тира, заваленных игрушечными мишками, куклами, пепельницами, бутылками, бронзовыми фигурками, предметами домашнего обихода и тому подобными вещами. – Им нужно дать выиграть. А именно то, что лежит на нижних полках. Но если такой стрелок подбирается к пятидесяти очкам, это значит, что он хочет взять приз с верхних полок, где призы идут по десять шиллингов и больше. Тут ты подсовываешь ему волшебные пули оригинальной конструкции директора Поцлоха. Они выглядят точно так же, как и остальные. Они вот здесь, с этой стороны. Клиент весьма удивится, когда выбьет всего лишь двойку или тройку. Немного меньше пороху, понятно?

– Да.

– Главное, никогда не менять ружье, молодой человек! – пояснил вновь оказавшийся у них за спиной директор Поцлох. – Ружье вызывает у клиентов подозрения. Пули – никогда! И потом – соблюдать баланс! Пусть люди получат свой выигрыш. Но надо же и заработать. Вот здесь-то и необходимо установить баланс. Если вы умеете это сделать, вы художник жизни. Не говорите лишнего. Если клиент приходит часто, он, конечно, имеет право на третью полку.

– Тот, кто просадил пять шиллингов, пусть выиграет бронзовую богиню, – сказал Штайнер. – Она стоит шиллинг.

– Молодой человек, – вдруг с патетической угрозой воскликнул Поцлох, – я должен обратить ваше внимание на одно обстоятельство: на главный приз. Его выиграть нельзя, вы поняли? Это частная собственность из моей квартиры: роскошная вещь.

Он указал на серебряную корзину для фруктов весьма почтенного вида, в которой помещались двенадцать серебряных тарелочек и приборов.

– Вы должны скорее умереть, чем допустить попадания в шестидесятку. Обещайте мне это!

Керн обещал. Поцлох вытер со лба пот и подхватил пенсне.

– Подумать страшно! – пробормотал он. – Жена меня убьет! Семейная реликвия, молодой человек, – закричал он, – семейная реликвия в наше безнравственное время! Вы знаете, что такое семейная реликвия? Бросьте, откуда вам это знать…

Он усвистал прочь. Керн посмотрел ему вслед.

– Не так все скверно, – сказал Штайнер. – Наши ружья все равно были изготовлены во времена осады Трои. И кроме того, если станет горячо, Лило тебя выручит.

Они прошли к «Панораме мировых сенсаций». Панорама представляла собой будку, обклеенную пестрыми плакатами. Будка возвышалась на трехступенчатом постаменте. Спереди была пристроена касса в форме китайской пагоды – идея Леопольда Поцлоха.

Штайнер указал на плакат с изображением мужчины, чьи глаза метали молнии.

– Альваро, чудо телепатии, – это я, крошка. А ты будешь моим ассистентом.

Они вошли в полутемное и душное помещение. Несколько рядов пустых стульев, расставленных в художественном беспорядке, напоминали привидения. Штайнер поднялся на сцену.

– Ну, слушай внимательно! Один из зрителей прячет у кого-то некий предмет; обычно это пачка сигарет, коробок спичек или, как ни странно, французская булавка. Бог знает, откуда эти люди всегда извлекают булавки! Я должен их обнаружить. Заинтересованному зрителю полагается выйти на сцену, я беру его за руку и начинаю шустрить. Либо этим зрителем оказываешься ты, тогда ты просто ведешь меня куда надо, сжимая мне руку тем сильнее, чем ближе мы к спрятанному предмету; легкое похлопывание средним пальцем означает, что предмет обнаружен. Это просто. Я ищу, пока ты не просигналишь. Движение руки вверх или вниз означает, что искать надо выше или ниже.

Директор Поцлох с грохотом возник в дверях.

– Усваивает?

– Мы как раз репетируем, – отозвался Штайнер. – Садитесь, господин директор, и спрячьте что-нибудь у себя. Есть у вас булавка?

– Разумеется! – Поцлох схватился за лацкан пиджака.

– Разумеется, у него есть булавка! – Штайнер отвернулся. – Спрячьте ее. Теперь, Керн, подойди и веди меня.

Леопольд Поцлох с хитрым видом взял булавку и воткнул ее в подметку своего ботинка.

– Давайте, Керн, – сказал он.

Керн приблизился к сцене и взял Штайнера за руку. Он подвел его к Поцлоху, и Штайнер начал искать.

– Я боюсь щекотки, Штайнер, – прыснул Поцлох и зашелся визгом.

Через несколько минут Штайнер нашел булавку. Они повторили эксперимент еще несколько раз. Керн усвоил сигналы, и время, за которое Штайнер обнаруживал у Поцлоха коробок спичек, становилось все короче.

– Очень хорошо, – сказал Поцлох. – Потренируетесь еще, после обеда. Ну а теперь главное: выступая в качестве зрителя, следует робеть, понимаете? Публика не должна учуять подвоха. Поэтому извольте робеть! Давайте попробуем, Штайнер, я покажу ему, как надо!

Он уселся на стул рядом с Керном. Штайнер поднялся на подмостки.

– Итак, я прошу кого-нибудь из почтеннейших господ, – провозгласил он трубным голосом, заполнившим пустую будку, – подняться сюда, на сцену! Только через соприкосновение рук, без единого слова, произойдет передача мыслей, и спрятанный предмет будет обнаружен!

Директор Поцлох подался вперед, как будто собирался встать и что-то сказать. Потом он начал робеть. Он ерзал на стуле, сдергивал с носа пенсне и смущенно оглядывался. Потом он, как бы извиняясь, улыбнулся, немного приподнялся со стула, снова быстро сел, наконец собрался с силами и сосредоточенно, смущенно, колеблясь и сгорая от любопытства, двинулся к изнемогавшему от хохота Штайнеру.