Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

– Да, – ответила она, сразу погрустнев, – боюсь, это верно.

– Да не грусти же, – сказал Керн. – Ты недавно еще так радовалась!

Она беспомощно взглянула на него.

– Не слушай меня, – промолвила она тихо. – Иногда я совершенно теряю голову. Может, это из-за вина. Ты думай, что это вино так действует. Идем, у нас есть еще немного времени.

Они сели на скамью в сквере. Керн обнял ее за плечи.

– Не унывай, Рут. Это бесполезно. Это звучит глупо, но не для нас. Нам позарез нужно немного радости. Именно нам.

Она глядела прямо перед собой.

– Мне бы хотелось радоваться, Людвиг. Но со мной так трудно. Мне так не хватает мягкости. Я бы хотела все делать по-хорошему. А все всегда выходит нелепо и трудно.

В ее словах звучали гнев и досада, и Керн вдруг увидел, что все ее лицо было залито слезами: она плакала беззвучно – сердито и беспомощно.

– Я не знаю, почему плачу, – сказала она, – ведь как раз сейчас так мало причин плакать. Но, может, именно поэтому. Ты не смотри… не смотри на меня…

– Буду смотреть, – ответил Керн.

Она приблизила к нему лицо и положила руки ему на плечи. Он притянул ее к себе, и она его поцеловала – слепо, закрыв глаза, жесткими сомкнутыми губами, страстно и гневно, словно отталкивая прочь.

– Ах… – она стала спокойнее. – Если бы ты знал… – Ее голова упала на его плечо, глаза оставались закрытыми. – Если б ты знал… – Ее губы раскрылись и стали мягкими, как плод.

Они пошли дальше. На вокзале Керн исчез и купил ей букет роз. Мысленно он благословил человека с моноклем и хозяина «Черного поросенка».

Рут совершенно растерялась, увидев его с цветами. Она покраснела, и выражение озабоченности вдруг пропало с ее лица.

– Цветы, – сказала она. – Розы! Я уезжаю как кинозвезда.

– Ты уезжаешь как жена весьма преуспевающего коммерсанта, – гордо возразил Керн.

– Коммерсанты не дарят цветов, Людвиг.

– Дарят, младшее поколение опять вводит это в моду.

Он положил ее чемодан и пакет с пирожными в багажную сетку. Она вышла с ним из вагона. На перроне она взяла его голову в свои руки и серьезно заглянула ему в глаза.

– Хорошо, что ты есть. – Она поцеловала его. – А теперь уходи. Я вернусь в вагон, а ты уходи. А то я опять зареву. И ты подумаешь, что я только на это и способна. Уходи…

Он остался стоять.

– Я не боюсь расставаний, – сказал он. – У меня их было много. Это – не расставание.

Поезд тронулся. Рут махала ему из окна. Керн стоял на перроне, пока поезд не скрылся из виду. Тогда он пошел обратно. Ему казалось, что весь город вымер.

Перед входом в отель ему встретился Рабе.

– Добрый вечер, – сказал Керн, вытащил пачку сигарет и протянул Рабе. Тот отпрянул и поднял руку, словно хотел защититься от удара.

– Простите, – смущенно сказал Рабе. – Это я нечаянно… непроизвольный рефлекс…

Он взял сигарету.

Штайнер уже две недели работал официантом в кафе «Зеленое дерево». Была поздняя ночь. Хозяин ушел спать два часа назад, в кафе оставалось всего несколько посетителей.

Штайнер опустил жалюзи.

– Закрываемся! – сказал он.

– Выпьем еще по стакану, Иоганн! – ответил один из посетителей, столяр, с физиономией, похожей на огурец.

– Ладно, – ответил Штайнер. – «Миколаш»?

– Нет, венгерского больше не надо. Дай-ка нам теперь доброй сливовицы.

Штайнер принес бутылку и стаканы.

– Выпей с нами, – пригласил столяр.

– На сегодня хватит. А то напьюсь.

– Ну и напейся. – Столяр потер свою огуречную физиономию. – Я тоже напьюсь. Ты представь: третья дочь! Сегодня утром выходит акушерка и говорит: «Поздравляю, господин Блау, третья здоровая дочка!» А я-то думал, что наверняка будет парень! Три девки, а наследника нет! Как тут не спятить? Как не спятить, Иоганн? Ведь ты же человек, можешь понять!

– Как не понять, – сказал Штайнер. – Стакан побольше?

Столяр грохнул кулаком по столу.

– Дьявольщина, ты чертовски прав! Вот в чем дело! Стаканы побольше – это идея! И как это я не додумался!

Они взяли стаканы побольше и пили целый час. После чего столяр окосел и начал клясться, что жена родила ему трех парней. Он с трудом расплатился и, шатаясь, отбыл в сопровождении собутыльников.

Штайнер убрал посуду. Он налил себе еще один полный стакан сливовицы и выпил. В голове у него гудело.

Он сел за стол и глубоко задумался. Потом встал и пошел в свой чулан. Порывшись в вещах, он извлек фотографию жены и долго глядел на нее. Он ни разу ничего не слышал о ней. Он никогда ей не писал, поскольку знал, что ее переписка перлюстрируется. Он думал, что она, наверное, уже развелась с ним.

«Дьявольщина! – Он встал. – Может, она давно уже с другим и забыла меня! – Он разорвал фотографию пополам и бросил обрывки на пол. – Надо выбраться из этой западни. Иначе я пропал. Я мужчина, я живу один. Я – Иоганн Губер, больше не Штайнер, и точка!»

Он выпил еще стакан, потом запер кафе и вышел на улицу. Недалеко от Ринга к нему пристала какая-то девица.

– Пойдешь со мной, котик?

– Да.

Они пошли рядом. Девушка испытующе наблюдала за Штайнером со стороны.

– Ты даже не взглянул на меня.

– Взглянул, – возразил Штайнер, не поднимая глаз.

– Непохоже. Я тебе нравлюсь?

– Да, ты мне нравишься.

– Что-то скоро у тебя получается.

– Да, – сказал он. – Это скоро получается.

Она взяла его под руку.

– А что ты мне подаришь, котик?

– Не знаю. Сколько ты хочешь?

– Ты на всю ночь?

– Нет.

– Как насчет двадцати шиллингов?

– Десять. Я работаю официантом, зарабатываю не много.

– Ты не похож на официанта.

– Есть люди, не похожие на президентов, а они – президенты.

Девушка засмеялась.

– Ты веселый. Люблю веселых. Ладно, пусть десять. Комната у меня красивая. Слушай, я тебя осчастливлю.

– Вот как? – сказал Штайнер.

Комната была красным плюшевым логовом с гипсовыми фигурками и салфетками на столах и креслах. На софе разместилась целая компания мишек, нарядных кукол и матерчатых обезьян. Над софой висела увеличенная фотография усатого фельдфебеля в полной парадной форме с вытаращенными глазами.