Возвращаться – плохая примета

В какой-то момент ей захотелось плюнуть, бросить машину и уйти пешком с этого злополучного моста, поймать такси и доехать до дома. И она даже набрала Перцева, чтобы получить от него одобрительное разрешение:

– А че, Ир, поезжай на такси, а я следом. Тачку эвакуатор притащит.

Но Перцев вдруг оказался вне зоны действия сети, засранец. И пока она злилась на него, пока растерянно набирала его снова и снова и выслушивала равнодушный вежливый отказ, машины поехали.

– Ну, слава богу!!! – выдохнула Арина и потрогала кончиком пальца левую бровку, рассеянная девушка в парикмахерской трижды ущипнула ее пинцетом, с извинениями сославшись на головную боль.

Ехали все равно медленно – час пик в самом пике его, и к моменту выезда из города стемнело окончательно. А тут еще и туман.

– Да пропади все пропадом! – простонала Арина, вздрогнув от белесой лохматой лапы, мазнувшей по стеклу. – И Сашки нет! Где Сашка?!

Сашки не было. Она специально остановилась у первых домов, заехав в свой поселок, и снова набрала его в надежде, что тот ответит и порадует ее, к примеру, тем, что уже догоняет ее или что собирается вот-вот выехать из города и будет у нее минут через десять-двадцать. За это время она примет какое-нибудь решение относительно Ветрова.

Вне зоны! Вне зоны, хоть бейся головой о руль. А туман становится все гуще. И окна домов угадываются теперь с трудом тусклыми неясными квадратиками. А ее дом…

А ее дом и вовсе утопает в темноте, выглядывая из колышущегося кисельного облака огромной черной горой.

Арина заглушила мотор, потрогала плечо, разнывшееся не ко времени. Распахнула дверь и прислушалась. Было очень тихо. Так тихо бывает только под ватным одеялом, когда укроешься с головой. Когда слышно лишь собственное дыхание и бешеный стук сердца. Она вылезла из машины и поежилась. Вечерняя прохлада опалила шею промозглым холодом. Осторожно ступая, она двинулась к собственным воротам. Потрогала замок – заперто, все, как и должно быть. Она, уезжая, заперла. Через несколько минут, загнав машину, Арина пошла к дому.

Нет, ну отчего так страшно?! Неужели все из-за тумана, опеленавшего каждую ветку, каждый кустик, цепляющегося за брючины и обвивающего колени?! Или причина ее страха кроется в чем-то ином? В негорящем фонарике у входной двери? В тишине, которой встретил ее дом, когда она открыла дверь и вошла? Или в том, что ее вопрос, посланный в темноту комнат, так и остался без ответа?

– Ветров? Ветров, ты где?! – снова повторила Арина много громче и с силой вдавила выключатель на стене – свет не загорелся.

Дрожащие пальцы заскользили по стене чуть дальше, где у нее была полочка с выдвижным ящиком. В нем хранился всякий полезный скарб – спички, свечки, фонарик, кусок бечевки с бельевыми прищепками, обувные ложки и квитанции за электроэнергию. Ей сейчас нужен был фонарик. Пальцы его не находили. Она рылась, рылась и старалась при этом не греметь. Почему?! Почему эти опасения прибавились к страху?! Что угнетало? Подозрительная тишина? То, что свет не горел? Так тишина могла объясняться тем, что Ветров спит беспробудным сном. Свет у нее вырубало и раньше. Случалось такое, не часто, но случалось.

– Василий! – заорала во все горло Арина, нащупав-таки фонарик, вытащила его и с грохотом задвинула выдвижной ящик полочки. – Васька Ветров! Чего затих?! Помер, что ли?!

Он не помер. Его просто не было на том месте, где она его оставила. Не было и наручников. Сиротливо валялась подушка под батареей. Овчина пропала вместе с Ветровым.

– Сбежал, мерзавец, – ахнула Арина и досадливо прикусила губу. – Все же сбежал!

Как технически удалось ему это сотворить, она не представляла. Карманы его были пусты, она лично их обшарила и не нашла ни единой отмычки, ни крохотной проволочки. Швы? Вот швы на одежде не прощупала, тут маху дала. Может, и прятал что-то в них по какой-нибудь приобретенной тюремной привычке.

– Сбежал… – снова повторила она.

Подошла к батарее, присела, потрогала то место, куда нацепила браслет. Даже краска с металлической трубы не облупилась, так аккуратно сняли наручник. Мастер, просто виртуоз! И куда побежал теперь? Кто его где ждет? А может…

А могло быть так, что Перцев, оставив ее у кладбищенских ворот, поехал сначала по делам, а потом прямиком к ней? Прибыл, а тут такие новости в оковах. Он его сцапал и повез в отдел. А почему телефон недоступен? Так это…

Мог ведь разрядиться? Мог! Так, скорее всего, и было. А как еще? Других вариантов нет. Нет, они есть, конечно, но ужас какие отвратительные. Они отвратительнее тумана, который влепил в огромное окно ее кухни свое бородатое рыло и дышит так мерзко, так громко, так ощутимо, что она физически чувствует на своей шее, щеке этот промозглый смрад.

Или это не туманное дуновение обдает ее сзади?! Или это…

– Стой тихо, малышка, – выпал нечеловечески неестественный шепот из чьего-то рта, снова обдав ее щеку горячо и смрадно. – Стой и не шевелись.

– А то что? – спросила Арина только лишь для того, чтобы услышать себя, чтобы знать, что она не умерла от ужаса, сковавшего каждый нерв, и что этот мерзкий шепот не из преисподней.

– А то будет больно, малышка, – все тот же шепот.

– Насколько больно?

Ей нужно было разговорить того, кто стоял сзади и нашептывал ей безлико и бесполо. Кто крепко ухватил ее только что за локоть и держал, не позволяя шевельнуться. Нужно было угадать – кто это?! Ветров?!

Разобрать было нельзя, нельзя, если только по смыслу. А какой смысл в шелестящем хрипом смехе? А чудовище сзади принялось смеяться. Она чувствовала колыхание его грудной клетки, острых коленок, упирающихся в нее.

– Насколько больно? – настырно повторила она.

Фонарик в ее руке прыгал, и луч от него прыгал тоже. Небольшой светящийся угол плясал по стенам, полу. Потом целенаправленно сдвинулся влево. В этом был особый смысл. Напротив и левее того места, где она теперь стояла, приплюснутая спиной к чужаку, у нее висел шкаф. Полированная поверхность могла отразить страшилище, тискающее ее локоть.

Могла, но не отразила. Она увидела мучнисто-бледное пятно собственного лица, темное облако волос и что-то большое и темное сзади. Просто силуэт, и не более. Она чуть не расплакалась от досады.

– Насколько больно, говоришь, маленькая?.. – страшный сип стал еще более зловещим. – Насколько было больно твоей соседке Аллочке. Этой глупой серой мышке, поверившей в человеческую добродетель. Курица!

– Аллочка? Митина? – ахнула Арина, все еще гадая – Ветров сзади или нет.

– Она, сердечная, она.

Мужчина, это точно был мужчина. Женщина не смогла бы с такой силой удерживать ее тренированное тело в одном положении.

– Вы убили ее?

– Догадливая маленькая девочка, – снова сиплый смех и содрогание сзади. – Какая же ты умница! Почему ушла из милиции? Платили мало? Но на домик, смотрю, хватило.

– Это подарок, – мяукнула Арина.

Ей стало очень страшно. Безнадежно страшно. Все, это конец, мелькало в голове. Совершенный, безнадежный, без длинного темного коридора с радужно и приятно светящимся тупиком райской жизни. Ей в рай не попасть. Она грешила! Поэтому конец ее жизни будет ужасным и болезненным. Он станет убивать ее медленно, сначала четыре раза по удару вокруг сердца, а потом в самый центр.