Возвращение домой

А вообще-то, свадьба – это личное дело двоих. Никто не должен вмешиваться, даже родители. Вон, Аирка усыновила человека – невиданный случай, не было такого никогда, но никто ничего не сказал. И сейчас тоже, никто ничего не скажет. Это касается только меня и его…»

Кайна опять посмотрела на Джейка. Он никуда не делся, шёл всё так же, впереди, нёс корзину сам, несмотря на отказ в помощи. Он даже в этом, в такой мелочи оставался человеком, чужаком.

Мужчина-гриффит никогда, даже ребёнком, не смешивает мужские и женские обязанности. Это заведено раз и навсегда. Мужчина строит дом, заботится о его ремонте, готовит дрова для очага, ловит рыбу, режет дерево, как Ариартис, но главная его задача – собирать знания о мире, а потом самое интересное и полезное передавать детям.

А всё-таки приятно! Приятно и легко идти вот так, налегке, чувствовать себя, как те дамы-горожанки, слабой, хрупкой, беззащитной, готовой опереться о сильное плечо любящего мужчины и видеть в нём своего защитника.

Чем больше Кайна старалась думать о том, как ей быть, тем больше понимала, что отдаётся она теперь лишь на волю чувств. О завтрашнем дне она не думала и не гадала, не пыталась гадать больше, понимая одно: что будет, то будет.

А сейчас ей нужен был парумз. Узкая лента, сплетённая невестой специально для обряда. Его можно сделать быстро, за одну ночь. Значит, надо спешить.

Кайна ускорила шаг, план дальнейших действий был намечен. А завтра праздник, танец…

* * *

Только-только светать начало, бледный серенький сумрак просачивался в окно, сквозь светлую занавесочку с вышивкой по низу, а Джейк уже проснулся, лежал на боку, обхватив рукой подушку, придавив другую руку щекой, и ни о чём не думал. Завидное состояние: ни о чём не думать, ничего не делать и никуда не спешить. Просто лежать, глядя на вышитые цветы, – и всё. Вспомнил вдруг, как не узнал жилище, в котором жил в последнее время. А-лата провела тщательную уборку, сменила всё: коврики на полу, гобелены по стенам, шторку у кровати, занавески на окнах. Чистота и свежесть витали в воздухе, даже доски пола похрустывали чисто-той.

А-лата и сейчас, в такую рань, уже была на ногах. Джейк слышал её лёгкие, почти невесомые шаги, но сам вставать не спешил, лежал не шевелясь. А-лата подошла, коснулась плеча, заговорила:

– Вставай! – И как догадалась, что уже не сплю? Джейк сдержал вздох, приподнялся, сел на кровати, сообразить ещё ничего не успел, а А-лата кинула ему в руки сложенную чистую одежду, приказала, по-сержантски строго и коротко, – На речку быстро! Искупаешься – переоденься!

И ушла, так ничего не объяснив. Джейк хмыкнул, проводив её взглядом. «Вставать, так вставать» – И потянулся за рубашкой.

…Утренний рассветный лес совсем не такой, как обычно. В нём нет вечерней и полуденной духоты. Дневные цветы только распускаются, а ночные ещё не закрылись и хранят в чашечках не исчезнувший за ночь терпкий сильный аромат.

Весь он как будто замерший, как живое существо, собирающееся с силами, готовящееся к новому рывку: встретить и прожить день, а потом – и ночь. И совсем он не похож на осенний лес. Зелень, цветы, птицы, море насекомых – всё, как всегда. Листва здесь желтеет круглый год. Одна желтеет и опадает, другая растёт тут же. Отцветают цветы, появляются новые. Не замечал Джейк никаких сезонных перемен. Может, только чуть прохладней стало по утрам, и ромсы появились по утрам, богатые ромсы. Вода на листьях, – на всём! – как после ливневого дождя. Неосторожное движение – и мокрый до нитки, ещё до Чайны не добравшись.

Скорее бы солнце взошло, что ли! Хотя, и оно не поможет, ему до земли лучами своими не достать, лишь к обеду вода эта превратится в пар, и снова дышать придётся не воздухом, а водой, как в парнике.

Над рекой ещё туман стлался, густой и вязкий, настолько плотный, что другой берег лишь смутно просматривался чуть заметными очертаниями.

Течение здесь, в заводи, почти не замечалось, даже плавающие листья с деревьев стояли в воде неподвижно. А вода чистая и прогретая, песок на дне видно у самого берега, а дальше глубоко – и там пугающая опасная чернота. Хорошая, должно быть, глубина.

Соседний берег был далеко, раза в три, наверное, шире того места, где они когда-то переходили давно группой…

Джейк даже дыхание сбил, пока добрался до берега. Ухватился за свисавшую к самой воде ветку, расслабился, отдыхая, заодно и огляделся. А Чайна-то прибавила. Вот здесь, на берегу, был небольшой песчаный пляжик, и солнцем весь день прогревался. Раньше ещё, когда начал в лес уходить, спускался к воде и смотрел всё, смотрел на соседний берег. Хотел переплыть, но боялся, слабый ещё был после ранения.

А сейчас вода здесь. Весь пляж с песком под воду ушёл, а дальше отвесная стена леса. Значит, опять по горам дожди прошли. Как Ариартис тогда говорил: «Река поднимется, отрежет от всех до самой зимы…» Выходит, ещё дожди будут, будет Чайна прибывать – наступит осень. Джейк невольно поёжился, зябко повёл плечами, вспомнив ветреную, сырую осень на Ниобе. А здесь, на Гриффите, совсем не то, намного теплее, и год короче.

Зябкость прошла, стоило в воду окунуться; тёплая вода слабо пахла листьями и сырой древесиной. Не было в ней той снеговой свежести и холода до ломоты в зубах.

Он поплыл вперёд вразмашку, далеко выкидывая руку и разрезая воду впереди себя ладонью. Аж плечи сладко заныли с непривычки. Последний раз-то когда плавал? В бассейне! Когда нормативы по спортивной подготовке сдавали. Уже полгода как… Но тело подчинялось. Каждое движение было знакомым, это как умение ходить, не задумываешься же, когда ходишь. Так и умение плавать. Ничего сложного!

Вот он, и дальний берег.

Туман уже поднялся выше, рассеивался, потянулся под защиту прибрежных деревьев, а в воздухе оставались капельки воды. Они опускались вниз утренней росой. И роса эта была холодной, как настоящий осенний дождь. Джейк нырнул под воду, поплыл вниз по течению. Плыл до тех пор, пока лёгкие не обожгло, не заныло под рёбрами и чуть сбоку, там, где теперь были две ямочки от свежих шрамов. Видимо, вправду внутри ещё не всё зажило так хорошо, как казалось. Боль ещё давала о себе знать при каждом вдохе, но боль терпимая, привычная… Терпимая, а всё-таки вселяющая тревогу. Радость от такого красивого утра, от купания и выздоровления прошла куда-то. Сразу вспомнилось всё…

«Ерунда! Подумаешь!.. Ерунда это всё!» – Джейк тряхнул головой упрямо, сгрёб мокрые волосы со лба, загладил их ладонью назад, и вдруг улыбнулся. Почему-то неожиданно вспомнилась Кайна. Но не такой, какой она была чаще всего: замкнутой и серьёзной до неприступности, как богиня, а той вчерашней, перед завтраком, у Ариартиса. Счастливой, радостной, особенно красивой!

Сердце забилось сильнее, чаще, с волнением, как обычно перед возможной и давно ожидаемой встречей. И Джейк заторопился, погрёб к берегу, забыв обо всём, о другом. Даже мысли нехорошие пропали, тревожные мысли. Не до них теперь! Не до них…

* * *

– Мама, я обошла всех, даже у Каридии была, – Кайна с усталым вздохом присела на среднюю ступеньку, – Но она не придёт, не сможет…

– Каридия? Почему? – А-лата развешивала для просушки сырые простыни, но, задав вопрос, обернулась к дочери, – Опять болеет, да?

– Да! – Кайна опустила голову, – У неё перед дождями кости ноют даже сильнее, чем обычно.

– А на праздник? Хотя бы на праздник?

– Тут она и сама ещё не знает. Но я просила, сильно просила, – Кайна поднялась, подошла, взяла из корзины вторую простынь, стала помогать развешивать.