Возвращение Эмануэла

Когда мы вошли в гараж, Жануария, сказав, что забыла что-то взять, вернулась в дом. Я хотел пойти вместе с ней, но уже издали она попросила открыть ворота, на которые я раньше не обратил внимания.

Гараж находился под домом. Ворота были большими и тяжелыми. Одна створка открылась легко, а вторая заупрямилась. Я надавил на нее руками и она, заскрежетав, сдвинулась с места. Этот звук поверг меня в ужас, так как, оглянувшись, я увидел расплывчатые очертания чьей-то фигуры возле другого угла здания. Через несколько секунд до меня дошло, что это Жануария. Какого черта она могла там делать? Но ни о чем не спросив, я подложил камни под обе створки ворот, а она торопливо села в машину и вывела ее наружу.

Закрыв ворота, я тоже сел в машину и, с силой захлопнув за собой дверцу, посмотрел на Жануарию. Она была готова отпустить сцепление, однако в глазах чувствовалась тоска. Возможно, это был прощальный взгляд. Я тоже посмотрел в сторону дома и увидел, что свет всюду потушен. Только у входа горела лампочка. «Ах, вот оно что, — подумал я про себя, — она возвращалась, чтобы выключить электричество и закрыть двери».

Внутри оставалось брошенное на произвол судьбы тело старого Кастру или, по выражению Жануарии, «бедного Кастру». И я вспомнил, — она отказалась попрощаться с ним. Причины такого ее поведения можно было понять: «Я предпочитаю запомнить его живым, Эмануэл». И все же вместо того, чтобы позаботиться об убитом, она убегала. Этот факт обращал на себя внимание. Я не придал этому значения сразу, но потом, приведя свои мысли в порядок, даже сказал самому себе: «Конечно же, никто не в состоянии помочь тому, кто уже мертв, даже если сделать все, что в таких случаях положено делать; пусть он останется живым хотя бы в ее памяти». А в тот момент, честно говоря, у меня не было другого желания, кроме как убраться оттуда, и чем быстрей, тем лучше. Я облегченно вздохнул, когда она нажала на педаль газа и машина тронулась с места. Утренний, еще прохладный воздух устремился в узкую щель приоткрытого ветрового стекла.

Я никогда не думал, что между нами без единого слова установятся такие доверительные и дружеские отношения. Но в ее лице чувствовалось некоторое напряжение. По-видимому, боль от раны усилилась; Поэтому, пространно рассказывая о несчастьях, выпавших на мою долю в Сан-Паулу, о тяжелой участи безработного, о том, как трудно приходится, когда не знаешь, что происходит с твоей семьей, о своих мытарствах в пансионе и о других мелочах, показывающих, как нелегка жизнь мигранта, я умышленно не касался пережитого совсем недавно, решив, что будет благоразумнее не ворошить неприятных событий, свидетелями которых нам пришлось стать в эту мучительную ночь. «Клин клином вышибают», — говорится в старой пословице. Однако когда речь идет о смерти, уже ничего не поделаешь.

В присутствии Жануарии я не мог смотреть по сторонам. На руках у нее были черные перчатки. Длинная цветная шаль, обмотанная вокруг шеи, доставала до самой талии. Даже когда она бросала короткий взгляд на меня, нервно объясняя, как я должен себя вести, выйдя из машины вблизи Барра-Мансы, ее глаза не переставали щуриться от отблесков светящихся указательных знаков, автомобильных фар и габаритных огней. И вдруг она произнесла:

— Однажды мы еще увидимся, и довольно скоро, так как даже камни встречаются, Эмануэл.

Это было настолько неожиданно, что я не успел прочесть слова на растяжке, висевшей над автострадой. Но помню, что сбоку промелькнул знак со стрелкой, указывающей направление на Рио-де-Жанейро.

Убедившись, что никому не мешает, она прижалась к обочине и, как только остановилась, засунула руку в свою сумку и вытащила достаточно толстую, по ее мнению, пачку банкнот разного достоинства. Не пересчитав, она вложила их в мои руки:

— Держи, Эмануэл, думаю, что тебе понадобятся деньги.

Я попытался возразить, но как раз в тот момент вдалеке показалась машина. Автомобиль стремительно приближался. Все шоссе осветилось, и она поспешно, как будто скрывалась, совершив преступление, отпустила ручной тормоз и воткнула первую передачу, оставив ногу на выжатом сцеплении. Готовность стартовать в любую секунду. Но автомобиль промчался мимо и она успокоилась. Не глядя, я положил деньги в пакет, на ощупь определив, что их было много.

Мне показалось, что неприятности закончились. Теперь даже не придется шагать по шоссе, как будто отбывая наказание, или как скороходу, которого на каждом шагу со всех сторон подстерегает опасность. Я подумал, что мы переосторожничали и что в конце концов это заставило нас нервничать. Вернулось относительное спокойствие. И я вновь погрузился в созерцание красоты Жануарии, тоже овладевшей собой. Жгучие глаза, спадающие на лоб волосы…

Из той же сумки она достала листок бумаги и начала что-то на нем записывать. Получилось нечто похожее на цифры. Они вышли неуклюжими и огромными, но я без труда прочитал номер. Возможно, это был ее телефон и ей просто мешали перчатки? Она быстро пояснила:

— Это номер полицейского участка Барра-Мансы, Эмануэл. Позвонишь, как только найдешь телефон! Лучше телефон-автомат!

Я взял листок и сказал, что уже запомнил номер. Однако она запротестовала:

— Нет, Эмануэл! Когда речь идет о смерти, не должно быть никакой ошибки. Возьми листок с собой, и с этим покончили. Да, чуть не забыла, оставь мне свой телефон в Сеара, потому что когда-нибудь… Кто знает? Мы встретимся там.

Она записала, как меня найти. Что еще? Все указания мне были даны. До сих пор слышу ее сбивчивые и торопливые слова.

Я еще раз мысленно перепроверил: ничего не упустили? По-моему, ничего. Все предусмотрено. Возможно, я слишком много наговорил о себе. В таком случае пора помолчать. У меня есть деньги. У нее — мой адрес. Мы находимся далеко от дома, где было совершено преступление. Наступало утро, и мы не могли стоять на обочине всю оставшуюся жизнь. Уже открыв дверцу, прежде чем выйти из машины, я поцеловал ей руку. Неожиданно она притянула меня к себе и поцеловала. Это был последний, незабываемый момент, венчающий мое приключение. Или злоключение?

Она была горячей и задыхалась от нервного напряжения. От нее исходил все тот же аромат. Но это был запах не ее дорогих духов, а разгоряченного эмоциями тела. Поэтому он пьянил меня. В ее объятьях я мог бы провести там целую вечность. Однако судьба легко и неожиданно распоряжается по-своему. Позади вспыхнули фары, осветив нас полностью. Этого было достаточно, чтобы Жануария отпустила меня и отодвинулась. Ничего другого не оставалось. Я открыл дверцу и нащупал ногами землю, держа в одной руке чемоданчик, а в другой — пластиковый пакет со своими вещами.

Я помахал ей рукой, и она уехала. Автомобиль вписался в плавный поворот развязки и вырулил на полосу встречного движения. Он быстро набрал ход, и через мгновения можно было различить лишь красный огонек, который скоро затерялся среди множества точно таких же. Поскольку мне не хотелось, чтобы другие переживания стерли впечатление от последнего поцелуя Жануарии, я пересек шоссе и, если ничего не путаю, зашагал в сторону Барра-Мансы. Я снова стал скороходом. Цель была прежней: дойти до Сеара.

Утро только начиналось и было холодно. Я застегнул куртку на все пуговицы и ускорил шаг, чтобы согреться. И сразу же стало ясно: три километра до города (расстояние, обозначенное на дорожном указателе) будут пройдены максимум за полчаса. Этого времени для Жануарии хватит, чтобы отъехать достаточно далеко от злосчастной фазенды.

Машины проносились мимо на полной скорости, но я не замечал их, вспоминая ее горячие губы, поцелуй, нежную гладкую кожу. Казалось, время остановилось, а вечность материализовалась в исполнившейся мечте. Оглядывался назад, наивно воображая, что, может быть, она решила вернуться и приласкать меня или, как знать, дать еще одно наставление. Вспоминал габаритные огни автомобиля, рокот его двигателя, цвет и вдруг почувствовал всем телом силу ветра. Я был один на шоссе. Святая простота! Во мне жила надежда однажды снова увидеть эту женщину.