Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Шрифт:
Процесс подготовки рукописи к публикации мог бы пройти куда легче, позволь Пегги «Макмиллану» прислать ей в помощь профессионального редактора, или попроси она перенести срок выхода книги с весны 1936 года хотя бы на осень, что дало бы ей дополнительные шесть месяцев.
В одном из писем Лэтем даже сам предложил ей сделать это, но Пегги с самого начала была убеждена, что она может и должна сделать все, чтобы книга попала в весенний список новинок издательства Макмиллана.
В своей задержке Пегги винила тот «психологический блок», который сковал ей мозг во время работы над разными вариантами первой главы, хотя скорее можно сделать вывод, что возник этот самый «блок» от внезапного осознания ею, что она связана обязательствами, и страха, что не сможет довести работу до конца, если у Джона не будет времени помочь
В конце концов Джон был вынужден взять еще отпуск в январе, но тогда же между супругами была заключена весьма удачная сделка: независимо от того, сколько книг она намерена еще написать в будущем (хотя уже в тот момент Пегги дала обет не писать больше вообще), сама она будет, прежде всего миссис Джон Марш и, кроме того, поскольку Джон был мужчиной в доме, интересы его карьеры будут стоять в их семье на первом месте.
Правда, выполнить эти условия впоследствии оказалось невозможно по той простой причине, что успех романа полностью изменил их жизнь. В дальнейшем Пегги всегда старалась поддерживать иллюзию главенства Джона в семье, не позволяя ему уйти с работы и отказаться от карьеры, даже рискуя его здоровьем, поскольку с этого момента и до конца их совместной жизни Джон Марш всегда нес на своих плечах двойную нагрузку — до тех пор, пока вообще был в состоянии работать.
Днем Джон Марш — директор по рекламе компании «Джорджия Пауэр», а по вечерам — секретарь своей жены, ведущий все дела с зарубежными издателями и большую часть деловой переписки. Спать он ложился не раньше двух часов ночи.
Джон утверждал, что сам предпочитает работать именно в таком режиме, а Пегги никогда не делала попыток убедить мужа, что подобные нагрузки ему, возможно, не по силам.
Работа по редактированию рукописи так утомила Пегги, что в начале 1936 года она две недели провела в постели, предоставив Джону заканчивать всю работу, правда, под ее руководством. Рода Уильямс заходила к ним до и после работы, чтобы отдать отпечатанные страницы и взять новые, а днем приходила Маргарет Бох.
19 января 1936 года три четверти рукописи были отосланы «Макмиллану», и Джон в письме на одиннадцати страницах, адресованном Лу Коул, писал, что «Пегги совсем упала духом, когда готовые части были отправлены».
И тут до Маршей дошел слух, что Лу намеревается пригласить Пегги в Нью-Йорк для участия в церемонии выхода книги в свет. Джон тут же встал на защиту здоровья и спокойствия своей жены. Следует сказать, что и в дальнейшем, с одной стороны, Джон охранял Пегги от любых посягательств на ее время и силы, а с другой — именно с его подачи была принята такая схема взаимоотношений Пегги с внешним миром, из-за которой она попадала как раз в те ситуации, напряженные и требовавшие массы времени, которых Джон, по его утверждениям, старался избежать любой ценой.
Джон Марш был надежным человеком, и Пегги всегда знала, что может положиться на него. Августа Диаборн Эдвардс утверждала, что она чувствовала эту надежность Джона в течение многих лет и что он был таким же надежным и в отношениях с Редом Апшоу в течение их двухлетней совместной дружбы.
Но даже с учетом его преданности жене необычное письмо, отправленное им Лу Коул от имени Пегги, кажется излишне враждебным; он намекает в нем, что именно «Макмиллан» несет ответственность за ухудшение здоровья Пегги:
«Вполне возможно, что она (Пегги) никогда не приедет в Нью-Йорк, а если приедет, то не раньше того дня, когда сможет и захочет сделать это. Причины этого — частично финансового характера, но главным образом связаны с ее здоровьем. После пережитых ею меньше чем за год двух автокатастроф она не в состоянии предпринять что-либо, требующее напряжения… а поездка в Нью-Йорк впервые за многие годы явилась бы огромным испытанием для нее. Причина того, что последние две недели она провела в постели, заключалась в том, что работа над книгой, отправленной вам, повлекла за собой самое продолжительное напряжение, которое Пегги когда-либо испытывала. Она еще не оправилась от раны в спине, полученной в первой аварии. И потому сидеть днями напролет, печатая и редактируя рукопись, листая тяжелые справочники и тому подобное, было едва ли не худшим занятием для нее. Она держалась до последнего, пока вся работа не была закончена, за исключением проверки напечатанного экземпляра и исправления ошибок, то есть такой
работы, которую мог делать и я под ее руководством. От переутомления она свалилась, и врачи прописали ей постельный режим.Врач считает, что ей все же понадобится операция, которую могли бы сделать еще пару месяцев назад, если бы не книга, и ее единственное желание — отдохнуть и отложить операцию по крайней мере до того, пока не будет готова корректура и завершена вся работа. Это нисколько не поможет ее отдыху, если она будет думать, что «Макмиллан» строит какие-то планы с учетом ее приезда в Нью-Йорк, в то время как она, возможно, будет не в состоянии приехать».
Джон пообещал Лу, что заключительные главы могут быть готовы в течение недели, поскольку осталось лишь окончательно отделать их. С некоторым удивлением он заметил, что не знал, что издательства имеют своих редакторов по работе с рукописями и что Пегги не хотела бы, чтобы кто-то посторонний делал с ее рукописью нечто большее, чем простое исправление запятых (которых, как она признавала, она использовала в книге чрезмерно много, особенно в первой ее части). Она также не могла позволить никому и ни при каких обстоятельствах изменять диалект черных, потому что домашние негры говорят иначе, чем занятые тяжелым трудом. Пегги, объяснил он, старалась передать речь черных максимально похоже, но не все подряд и без разбору, что сделало бы такие страницы трудными для чтения. Диалект, таким образом, был осторожным компромиссом между тем, что он назвал «настоящая речь ниггеров», и тем, что можно было с практической точки зрения использовать как символ речи черных. «Пожалуйста, не меняйте этого», — писал Джон Лу.
Лу, ясное дело, застигнутая врасплох этим письмом, писала в ответ:
«Уверяю вас, что мои высказывания были вызваны тем гостеприимством южан, которое я испытала на себе, будучи в Атланте. Я считала само собой разумеющимся, что автор первого и при этом удачного романа пожелал бы — иметь несколько незабываемых воспоминаний, связанных с его успехом… Знай мы, что здоровье Пегги так серьезно подорвано работой над книгой, мы бы не стали настаивать на том, чтобы закончить ее к весне. Это вполне можно было отложить на год. Но поскольку вопрос с публикацией был решен, постольку и установление конечного срока было неизбежным».
Этот конечный срок был теперь отодвинут и с 5 мая перенесен на 30 июня. Но теперь Лу столкнулась с еще большей проблемой: Лэтем на два месяца отбыл в Европу, оставив ее присматривать за романом на время своего отсутствия, и когда Лу получила от Маршей рукопись, она запаниковала.
Лу, конечно, знала, что Пегги написала длинный роман, но в связи с тем, что в первоначальной рукописи, отданной Лэтему, было много дублирующих глав, никто не мог даже предположить, каков ее окончательный размер. И теперь, с получением 8 февраля последнего пакета из Атланты, худшие опасения Лу подтвердились. Рукопись содержала более четырехсот тысяч слов. Несмотря на то, что Лу и раньше подозревала, что книга будет не из самых коротких, окончательные размеры рукописи привели ее в шоковое состояние.
Она срочно пишет Пегги, что из-за своего объема книга должна будет продаваться по три доллара за экземпляр, а не по два с половиной, как первоначально планировалось. И даже в этом случае, утверждала Лу, компания не сможет надеяться на получение ни пенса прибыли до тех пор, пока не будет продано по крайней мере десять тысяч экземпляров, а потому она просила Пегги согласиться на уменьшение размеров ройялти до 10 % за все проданные экземпляры, в противном случае книгу придется резко сократить.
Конечно, были уже бестселлеры типа «Табачной дороги» или «Приключений Энтони», расходившиеся сотнями тысяч экземпляров, и в издательстве могли надеяться на подобный успех и с «Унесенными ветром», но не было единодушия в том, будет ли какая-либо книга продаваться в нужном количестве экземпляров по такой высокой цене — три доллара! — в те спартанские дни Великой депрессии. Вот почему, трезво оценивая ситуацию, «Макмиллан» поставил целью сбыть по крайней мере 27 500 экземпляров, печатая их постепенно: первый тираж в 10 000 экземпляров, за ним, если все пойдет нормально, 7 000, а уж потом еще два тиража по 5 000 экземпляров каждый. В издательстве все по-прежнему были убеждены в огромных возможностях романа Пегги, но не могли утверждать, что он непременно станет бестселлером.