Возвращение примитива. Антииндустриальная революция

Интеллектуально активисты нового левого движения — самые покорные конформисты. Они принимают как догму все философские убеждения предков: что вера и чувства превыше разума, что забота о материальном достатке — зло, что любовь побеждает все, что самый благородный способ существования — слияние с родом или обществом. Нет ни одного основополагающего принципа сегодняшнего истеблишмента, который бы они ни разделяли. Вовсе не являясь бунтовщиками, они воплощают в себе тенденцию развития философии за последние 200, а то и больше лет: ось мистицизма — альтруизма — коллективизма, которая доминирует в западной философии, начиная с Канта, продолжаясь Гегелем, Джеймсом и т. д.

Но эта философская традиция несостоятельна. Она рассыпалась в прах после Второй мировой войны. Разочаровавшись в своих коллективистских идеалах, американские интеллектуалы отреклись от интеллекта. Политическая система, которую мы имеем сейчас, не капитализм, а смешанная экономика, взрывоопасная смесь свободы и контроля — это их наследие. Несправедливость, неуверенность, замешательство, война групп влияния, которую ведут все против всех, безнравственность и пустота случайных, прагматических, сиюминутных политических решений — совместное произведение смешанной экономики и философского вакуума.

В обществе действительно существует огромное недовольство, но новые левые не являются его рупором; многие испытывают чувство горечи, непонимания и бессильного негодования, величайшее беспокойство за морально-интеллектуальное состояние страны, отчаянную потребность в философском руководстве, которое ориентированные на церковь и традицию консерваторы никогда не могли предоставить народу и от которого отказались либералы.

Не имея противников, новые левые выползают из-под интеллектуальных руин. Они устраивают антииндустриальную революцию, бунт первобытной дикости — нет, не против капитализма, но против его корней, против разума, прогресса, технологий, достижений, реальности.

Чего хотят эти активисты? Ничего. Их не влечет какая-либо цель, а толкает панический безумный ужас. Жестокость, ненависть, разрушение ради разрушения — их способы сиюминутного спасения. Это отчаявшееся стадо, жаждущее фюрера.

Они не стремятся к установлению какой-то конкретной политической системы, потому что не могут заглянуть за пределы «сейчас». Но в головах у разного рода мелких фюреров, использующих их в качестве пушечного мяса, имеется определенная система: тоталитаризм с коммунистическими лозунгами и фашистской политикой. Это их последняя лихорадочная попытка выиграть, сыграв на интеллектуальном вакууме.

Есть ли у них шанс на победу? Нет. Но они могут ввергнуть страну в слепую, безнадежную гражданскую войну, и никто не будет противостоять им, кроме продуктов той же антирациональности вроде Джорджа Уоллеса.

Можно ли это предотвратить? Да. Самое разрушительное влияние на мораль нации оказывают не юные головорезы, а цинизм публикаций в уважаемых изданиях, где этих головорезов называют идеалистами. Иррациональность — это не идеализм; наркомания — это не идеализм; теракты в общественных местах — это не идеализм.

Стране необходима философская революция, бунт против кантианской традиции во имя самого первого из наших отцов-основателей — Аристотеля. Это подразумевает восстановление превосходства разума и всего, что из этого следует: индивидуализма, свободы, прогресса, цивилизации. Какой же общественный строй должен быть установлен в результате? Тот, которого еще не было: подлинный laissez-fair-капитализм. Но для этого потребуется нечто большее, чем борода и гитара.

9. «Политические» преступления

Айн Рэнд

Сегодня в нашу культуру проникает одна очень вредная идея. Первоначально она была представлена как собственная противоположность, в форме, казавшейся обратной ее истинному значению и логическим последствиям. Эта форма — симпатия к преступникам, которые объявляют мотивы своих действий политическими; сама идея — законодательно утвержденная категория «политических преступлений».

При американской законодательной системе не может быть никаких политических преступлений. Так как у каждого гражданина есть право иметь и проповедовать любые идеи по своему выбору (в том числе, естественно, и политические), правительство не может вмешиваться в это; оно не может ни наказывать, не поощрять его за идеи; никакая идеология не может стать причиной юридического разбирательства.

Исходя из того же принципа, правительство не может как-то по-особому относиться к человеку, совершившему преступление, руководствуясь некой идеей.

Преступление — это насильственное (или мошенническое) нарушение прав других людей. В свободном обществе преступлением может считаться только применение физической силы в отношении других людей, если оно не является самообороной (в этом отличие уголовного преступления от административного нарушения). В свободном обществе никакие идеи не могут считаться преступлением, равно как и не могут служить оправданием совершенному преступлению.

Если ясно представлять себе нравственно-юридический контекст (и иерархическое происхождение) любого политического принципа, то очень легко применить его к любому конкретному случаю. Например, американские граждане имеют право на свободу вероисповедания; однако, если некая секта начнет исповедовать верования и приносить человеческие жертвы, это будет считаться убийством. Совершенно ясно, что это не является вмешательством в религиозные установки членов секты; это адекватное применение принципа, согласно которому первичным является право на жизнь, и нарушающие его не могут требовать защиты своих интересов, то есть права на нарушение права.

Совершенно аналогичным образом и по тем же самым причинам отвратительные мелкие обдолбанные чудовища, прибегающие к насилию и перешедшие, не встречая практически никакого сопротивления, от студенческих сидячих забастовок к поджогам и терроризму, должны по закону считаться преступниками, а не политическими недовольными.

С моральной точки зрения они хуже, чем обычные уголовники: те по крайней мере не вторгаются в сферу идей и не выставляют себя защитниками прав, закона и свободы. Но закон должен быть одинаков и для тех и для других. Там, где в дело вступает оружие, идеям места нет.

Моральное банкротство сегодняшней либеральной верхушки (в том числе и его прямое следствие — разрушение концепции личных прав) — это основная причина поступков, совершаемых малолетними бандитами. Они становятся все более активными потому, что их называют «диссидентами» и «идеалистами». Экономическое оправдание, которое они находят для своих насильственных действий, — бедность — могло бы быть непростительным злом, если бы было правдой; но в свете растущего количества свидетельств того, что у этих юнцов в основном совершенно благополучные в материальном плане семьи, оно выглядит просто нелепым.