Возвращение в Полдень

Они были на высоте, Кратов только что отметил как изученный десятый по счету сектор на глобусе Чагранны, когда Кит послал ему возбужденное сообщение: «Внизу интересно!»

6

Посреди окруженной знакомыми уже домами-коробками площади, занимая собой почти все свободное пространство, громоздилась диковатая конструкция. В ее сплетениях угадывались противотанковые ежи, гигантские кристаллические друзы и распущенные гирлянды перекаленной металлической стружки. Здесь явно порезвился, заливаясь сатанинским хохотом, безумный архитектор-авангардист. И это бредовое сооружение работало. То есть испускало снопы фосфорического света, двигалось и производило жутковатые технологические звуки в диапазоне от пульсирующего гула до отвратительного человеческому уху скрежета.

Крадучись, едва ли не на цыпочках, что в скафандре было весьма затруднительно, Кратов приблизился, насколько было возможно, и затаился за углом ближайшего к механическому монстру здания.

Теперь он окончательно убедился, что прибыл по нужному адресу.

Вокруг бесновавшейся конструкции сидели тахамауки. Прямо на глинистом грунте, подавшись вперед и понурив громадные головы. Их насчитывалось никак не меньше сотни, и даже в сумерках было видно, какие они ветхие. Тот, что сидел ближе всех, облачен был в утративший форму и цвет сюртук старинного покроя, с потемневшими позументами и осыпавшейся перламутровой чешуей, что во время оно символизировала родство с драконами. На прочих были просторные грубые балахоны безыскусного серого цвета с откинутыми капюшонами. И еще несколько державшихся наособицу от остальных были небрежно замотаны в куски грязно-белой материи. Выглядели они совершенно древними, потусторонними, было в их облике нечто от мумий, которых извлекли из гробниц и в злую насмешку заставили изображать жизнь. Хотя жизни во всем этом странном собрании было немного.

Инфернальные звуки, производимые несуразным агрегатом, были музыкой тахамауков. Очень старой, под стать слушателям. Кратов не считал себя меломаном, но кое-что в этом смыслил. Были в его практике моменты, когда не удалось избежать одаривания шедеврами современной музыкальной культуры тахамауков. Будучи ответственным исследователем, он даже пытался проникнуться творческими исканиями братьев по разуму, в каковом подвиге заручился дружеской поддержкой. Милая девочка Марси первая уснула под ритмическое бульканье и «вздохи сквозняка в пустых оконных рамах», как она обозначила для себя главную музыкальную тему опуса. Кратов продержался до финала второй части, которая с большой долей условности могла сойти за анданте… Так вот, шумовой полог, под которым они сладко дрыхли в гостиной уединенного коттеджа на Питкерне, не раздражал, а напротив, успокаивал и располагал к медитации. Но если вслушаться, то становилось ясно, что он был прямым наследником разносившегося над поселком уханья и скорготания, равно как хрустальные трели виолиры наследуют бесхитростному треньканью античной кифары.

И эта классика находила отклик у аудитории. Нельзя было сказать, что живой, но вполне очевидный.

Вначале Кратов заметил, что умощенные на коленях иссохшие кисти рук обладателя сюртука подрагивают вослед особенно тяжким ударам. По внимательном рассмотрении обнаружилось, что балахоны слегка покачиваются в такт пульсациям, а кое-кто даже пытается перебирать незримые струны длинными корявыми пальцами.

Внезапно мумии в белых тогах легко и бесшумно вскинулись на ноги и закружились на месте подобно призрачным дервишам, воздев к темным небесам костлявые длани. Зрелище, на первый взгляд комичное, вселяло в душу неосознанную потустороннюю жуть.

«Живым здесь не место», – в сотый уже раз подумал Кратов.

Те, кто создал этот мир и заселил его пережившими свой век мертвецами, поступил весьма расчетливо. У всякого стороннего существа, кто попущением судьбы использовал шанс на миллион, дабы очутиться здесь, спустя короткое время оставалась единственная мысль: поскорее убраться. А если убраться не получится, то стать таким же, как местные обитатели. Жалкой безмолвной тенью себя прежнего.

«Ни черта у меня не получится».

На подгибающихся ногах Кратов протиснулся в ближайшую халупу и сполз по стенке тут же возле двери. Его мутило, в голове порхали черные птицы. Скафандр заботливо снабдил его через трубочку витаминным коктейлем по рецепту доктора Мурашова, прохладным, пузырящимся, на сей раз с привкусом свежего огурца, а дендриты системы жизнеобеспечения, нечувствительно приникшие к венам, поддержали угасающие силы тонизирующими питательными смесями. Это не сильно помогло. Сухой холодный воздух давил, как негреющее одеяло. В глазах не прекращали свой макабрический танец белые мумии. Бежать, бежать отсюда со всех ног…

Идиотская была затея: отыскать тахамаука на громадной пустой планете.

Кратов закрыл глаза.

А когда открыл, все вокруг изменилось.

7

Не было больше голых стен и сумрачных сводов. Не было спертого могильного воздуха.

А был дом. Небольшой, уютный, на одного.

Осколок застывшего времени.

Стены задернуты были мягкой бархатистой тканью темно-зеленого цвета с золотым узором: какие-то аллегорические картины исторического содержания, всадники в латах, крылатые твари со змеиными башками, копья, стрелы, но все нестрашное, незлое, мультяшное, как бы понарошку. Через равные промежутки на стенах укреплены были светильники-чаши, в которых стояли дыбом языки теплого желтого огня. Потолок выгибался красивым куполом, на черно-бархатном полотне рассеяны были незнакомые созвездия. Повинуясь неосознанному порыву, Кратов протянул палец к самой яркой белой звезде, и та прянула навстречу, обернулась плазменным клубком, а вокруг затанцевали по кругам своим пестрые шарики планет. «Унаканасабасви, – зазвучал в его голове значительный, величавый голос. – Империя завоевала этот мир восемь тысяч лет тому назад. Это я помню. Одна из планет, Хатхиралачита, была обитаема. Население не готово было дать нам достойный отпор, но и сдаваться они не пожелали». – «Как вы с ними обошлись?» – спросил Кратов одними губами, но был услышан. «Уничтожили всех до единого. Это была легкая война. Вязкая, но нетрудная». – «И что там теперь?» – «Никто не знает. Мы ушли из этого мира и продолжили экспансию». – «Оно того стоило?» – «Ни одна война не стоит потраченных усилий. Но чтобы понять это, нужно проиграть хотя бы одну битву». – «И когда же это случилось? Когда проиграна была битва?» – «Ни один тахамаук не ответит на такой вопрос. Ни времени, ни места, ни подробностей. Да это и не важно». – «А что важно?» – «Цена жизни. Жизнь, вообще не имеет цены. Ничего нет важнее жизни. Мы это поняли и остановились. Приятно быть империей, которой никто не дает сдачи. Император же, чьи подданные не возвращаются с поля битвы в свои дома, не заслуживает поклонения». Вдоль стен расположились старомодные кресла из темного дерева, изящные этажерки с амулетами и трофеями, высокие мраморные вазы с сухими стреловидными стеблями, от которых исходил запах незнакомых мертвых цветов, в то время как на тростниковых жардиньерках лежали корзины с цветами вполне живыми и даже на вид несколько хищными. В дальнем темном углу укрылся массивный буфет с приоткрытыми дверцами, за которыми угадывались фигуристые емкости со старыми винами, а позади обтянутого пурпурным шелком дивана высились от пола до потолка стеллажи с инкунабулами. Кратов сидел на полу, понимая, что выглядит глупо. Он все еще не знал, кто хозяин этой антикварной роскоши и не сочтет ли означенный хозяин ниже своего достоинства беседовать со столь непрезентабельным визитером. Обитатель дома неторопливо, почти невесомо вплыл в поле его зрения и с комфортом расположился на диване, разметавши бесконечной протяженности руки по спинке. Ветхого сюртука не было и в помине, теперь это был ослепительный, богато украшенный шитьем и шнуровкой партикулярный костюм сложного устройства, ноги в свободных бежевых панталонах с черными лампасами были покойно скрещены едва ли не на середине помещения, а над жестким стоячим воротником царила огромная вытянутая и сплюснутая с висков голова в слабой седой опушке, с характерным клювастым носом на пол-лица, глубокими морщинами возле рта и прозрачными запавшими глазами. «Кто правит Империей?» – спросил тахамаук. «Что?» – потерявшись, переспросил Кратов. «Кто Император?» – повторил вопрос тахамаук. «Это важно?» – «Это единственное, что может быть важным». Кратов предпринял вялую попытку подняться и обнаружил, что ноги окончательно превратились в вату. Неприятное открытие, что и говорить, если пытаться воспринимать происходящее как реальность, а не сон – хотя бы и ни в чем не отличный от реальности. Таких снов он еще не видел. В вещих снах, что навевало ему «длинное сообщение», все же сохранялся особенный фантасмагорический флер, детали были размыты, дабы ничто не отвлекало от сути. Сейчас этими условностями решено было пренебречь. Он видел каждую трещинку на полу, покрытом деревянными плашками, мог разобрать символы архаичной письменности на корешках инкунабул, а вытянутые лица в высоких меховых шапках с презрительной величавостью взирали на него с испещренных кракелюрами холстов в обрамлении тяжелой потемневшей бронзы. Желтое пламя в светильниках стояло недвижно, как нарисованное, потому что не было и намека на движение воздуха, сквозь него можно было различить нагар на стенках чаш и какой-нибудь там остервенело выкаченный глаз поражаемой копьем крылатой твари на обоях. Цветок на жардиньерке вдруг повел головкой в лохматых лиловых лепестках и дернулся вслед невидимой мошке, явно намереваясь подзакусить. Если все происходившее было очередной забавой «длинного сообщения», то на сей раз оно превзошло себя. Но сохранялось все же подозрение, что эта старозаветная фата-моргана была частью концепции Скрытого Мира, фантоматикой, которая должна была погрузить его обитателей в привычный уют и порядок, скрасив таким образом вечное бытие-неумирание. «Тахагаурарен Тахиттин Тинахтахаун, – сказал Кратов, благословляя свою профессиональную память на заковыристые инопланетные имена. – Император Двадцать седьмого Правящего дома». Его собеседник пожевал серыми губами и не без труда изобразил отвыкшей от подвижности мимикой разочарование. «Ничего не меняется, – сказал он опечаленно. – Все, кто приходит, называют одно и то же имя. Неужели время и вправду остановилось?» – «Я бы не стал утверждать…» В тусклых, как у выброшенной на берег рыбы, глазах забрезжил фитилек интереса. «Ведь ты быстроживущий, – промолвил тахамаук. – Странно одет, странно выглядишь. Похож на Строителя. („Ну, спасибо!“ – мысленно сыронизировал Кратов.) Я забыл, что в таких случаях положено удивляться. И задавать сердитые вопросы. Например: как ты сюда попал?!» Он попытался насупить брови, но сделался лишь комичнее прежнего. «Пустое. Мне безразлично, кто ты, как здесь оказался и с какой целью. Ты уйдешь из моего дома, и я снова останусь наедине со своими книгами». Сухая длань приподнялась над спинкой дивана и совершила некое подобие указующего жеста. «Это я сочинил. Все, что на этих трех полках. Остальное не мое. Но тоже недурно состряпано. Кто сейчас властитель дум в Империи?» Кратов не знал. Он представления не имел, в каких сферах и каким способом можно было бы овладеть думами серых медлительных гигантов. «Хорошо, не отвечай. Спрошу кого-нибудь другого. Пока они еще появляются. Однажды они перестанут приходить. И спросить будет некого. Мы будем совершенно забыты. Всеми и навсегда». Кратов снова попытался встать, с прежним успехом. «Нфебетнехп, – произнес он. Губы не слушались, из чего следовало, что все же то был сон. – Вам знакомо это имя?» Тахамаук усмехнулся краем рта. «Все имена остались в Империи. Здесь только телесные оболочки. Я и своего-то имени не помню, а ты спрашиваешь о ком-то, кто может быть на другом конце этого мира. Хотя… – Он вдруг зашевелился, затрепетал, зашерудил конечностями, намереваясь подняться с дивана. – Свое имя… забавно. Ведь я могу прочесть, кто сочинил книги на этих трех полках…» Пора было как-то выпутываться из этого бреда. Никакого в нем не было смысла, никаких скрытых ключей. Кратов несколько раз энергично зажмурился и открыл глаза в надежде, что морок рассеется. «Кьенгитр Ксиннантара! – звучно возгласил тахамаук. – Слыхал? Вот мое имя…» Кратов подобрал ноги, с громадным трудом оторвал себя от пола и, словно куль, вывалился сквозь тростниковую занавесь наружу. Какое-то время он просто лежал, таращась пересохшими глазами в темное небо. Он что, грезил с открытыми глазами и напрочь забыл мигать на протяжении всей беседы с древним литератором?! Во всяком случае, его тело принадлежало ему и повиновалось, он мог встать и двигаться дальше. Если бы, конечно, захотел.

Перед тем как уйти, Кратов все же отважился сдвинуть тростник и заглянуть внутрь еще разок.

Мираж сгинул, как и не бывал. Стены снова были голы, воздух мертв и недвижен, и лишь в самом дальнем и темном углу едва различалась бесформенная куча какой-то рухляди.

В сером сплетении пожухлых мертвецких эмо-фонов вспыхнула вдруг живая яркая комета.

Мысленно усмехаясь, Кратов обернулся. «Что так долго?» – подумал он.

8

…«Вы с ума сошли, Консул», – сказал советник Правящего дома Кьейтр Кьейрхида. Он сидел на раскладном стульчике напротив входа, затянутый в свое обычное ртутное трико, а позади него по-прежнему фонтанировал струями огня адский музыкальный агрегат. «Я знал, что вам не достанет терпения наблюдать за моими мытарствами», – сказал Кратов. «А я знал, что вам не достанет здравого смысла, – парировал советник. – Обойти миллион домов на поверхности этого шарика, выслушать миллион историй от существ, которые даже собственного имени не помнят, и миллион раз ответить на один и тот же вопрос, кто сейчас Император. Как там у вас, людей, говорят… вы чокнутый псих, доктор Кратов». – «Но упрямый, черт побери!» – не без гордости возразил тот. «Все же стоило бы выждать, когда вы решите сдаться. И насладиться моральным превосходством». – «Тахамауки большие зануды. Однако упрямство не входит в число их несовершенств». – «Определенно так. Мы умеем ждать бесконечно долго, время нас, как вы понимаете, не поджимает, но обычно не пользуемся этим преимуществом. Посему давайте уже покончим с этим… гм… занудством». Что-то было не так. Перед тем как войти в дом, он видел другую картину. Конструкция посреди площади не только светилась, но и лязгала всеми сочленениями. Сейчас она вела себя чересчур тихо. И слушатели куда-то убрались. Нельзя было исключить, впрочем, что так и бывало, когда представление заканчивалось. «Знаете, кого вы мне напомнили? – спросил Кратов. – Бога из машины. Не первого и, подозреваю, не последнего в моей жизни». – «Обычное дело для тех, кто играет с судьбой в подвижные игры, – проворчал Кьейтр Кьейрхида. – Что вам не нравится? Машина налицо, – он указал пальцем себе за спину. – Следовательно, к ней прилагается бог. Уж какой есть, не обессудьте». – «Но вам здесь не положено быть, советник. В конце концов, это мой…» – «…сон? – уточнил тот, развлекаясь. В его пальцах из ниоткуда вдруг возникла дымящаяся сигара. – Но вы ведь давно уже превратили свои сны в проходной двор. Не мог же я упустить такую возможность! Вы разочарованы?» – «Еще бы, – сказал Кратов. – В первые мгновения сохранялась слабая надежда на вашу добрую волю. Но теперь я вижу, что помощи от вас не дождусь». – «Как легка была бы ваша жизнь, – усмехнулся тахамаук, – если бы воображаемые собеседники всякий раз прихватывали с собой внятно читаемые инструкции! Легка и незамысловата. Вы пропустили бы половину выпавших на вашу долю приключений. И не обогатили бы свой жизненный опыт замечательными открытиями». – «Без некоторой части приключений… не говоря уж об открытиях… я свободно мог бы обойтись», – уверенно промолвил Кратов. «Ах, не ропщите, доктор. Вы только в начале пути. Долгого и путанного. И, как вижу, вы не намерены срезать ни единого поворота». – «Чтобы заплутать в придорожном кустарнике?! Нет уж, избавьте». – «Вот было бы замечательно, – сказал тахамаук, задумчиво пуская колечки дыма одно сквозь другое, – окажись в ваших руках какой-нибудь путеводитель. Вроде тех, какими обзаводятся туристы, отправляясь на поиски приключений в джунгли Амазонии или, там, в Долину Смерти без проводника». – «Разве существуют путеводители по Скрытым Мирам?» – саркастически спросил Кратов. «Нет. Во всяком случае, мне таковые неизвестны, даже с учетом моего уровня компетенции. Но ведь есть и другие способы дойти туда, незнамо куда, и отыскать то, незнамо что…» Кратов выжидательно молчал. «Ну да, разумеется, – хохотнул советник. – Сами расскажем все свои планы, сами ответим на все вопросы. – Он провел широкой, как лопата, ладонью по своему колену, затянутому в зеркальную ткань. – Есть такой металл, что плавится при обычной температуре…» – «Ртуть, – кивнул Кратов. – Продолжайте». – «Это у вас ртуть. Блестящие и ядовитые брызги… В наших мирах существует его вполне безобидный аналог. Вы же не думаете, что ваша периодическая система элементов покрывает собой все разнообразие материального мира? Когда-то он высоко ценился в текучих украшениях, но потом мы научились его синтезировать и… у нас изменились представления о прекрасном. Так вот, существовало поверие, что браслеты-близнецы из одного месторождения будут стремиться к воссоединению. Один браслет всегда приведет тебя к другому». – «И что же? Действительно приводил?» – «Черта с два. Всего лишь красивая легенда». – «Мне определенно не повредило бы, окажись у патриция Нфебетнехпа такой браслет!» – принужденно засмеялся Кратов. «А у него есть браслет, – кивнул советник Правящего дома Кьейтр Кьейрхида и уронил тлевшую сигару себе под ноги. – И у вас есть. Браслеты-близнецы. Все, как в легенде…»

9

Тяжелый металлический лязг ворвался в уши, окончательно выбивая из головы остатки сна. Советник со своими стульчиком и сигарой растворился, как и не был. Печально усмехаясь, Кратов снял перчатки и обстоятельно протер глаза. «Я совсем запутался в иллюзиях и снах. Пора выбираться в реальность». Он мечтательно подумал, что не помешало бы хорошенько умыться. Не на скорую руку, в пассажирской кабине, а обстоятельно, со вкусом, с брызгами и с махровым узорчатым полотенцем напоследок. Но поблизости не просматривалось ничего сходного с ручьем, прудом или хотя бы водонапорной колонкой старинного образца. Судя по всему, с водой на Чагранне было плоховато. Да и на полотенце рассчитывать не приходилось.

Музыкальный агрегат на площади перебрал сочленениями в последний раз и угомонился. Свечение угасло. На поселок упала ночь.

Кратов вернулся во чрево Кита усталый, разочарованный и совершенно уверенный, что здесь больше незачем торчать. Свою долю миражей он нынче выбрал сполна. Биотехн, чутко уловив его подавленное состояние, попытался было затеять какую-то легкомысленную болтовню, но скоро обнаружил, что шутит сам с собой, и замолчал. Они летели вослед закату, летели просто так, отринув все попытки планомерного поиска, в непонятной надежде на озарение. Кратов сидел истуканом, предоставив Киту полную свободу действий, и тот нырял в облака, гонялся за электрическими разрядами, зависал свечой в восходящих потоках. В общем, разнообразно красовался и куражился. Если бы в этом мире обитал хотя бы один любопытствующий индивидуум с наклонностями обращать взор к небесам, нынче ему хватило бы впечатлений.

…«Подвинься, Кляйн, – проворчал Фриц Радау. – Что за теснотища! Не мог подобрать себе посудину попросторнее?» – «Вечно ты всем недоволен, Грайс», – привычно откликнулся Кратов. И осекся. Это была перебранка очень давняя, из плоддерской юности, и потому забытая. «Что ты тут делаешь, Грайс? Ты мне снишься?» Радау окинул его ироническим взглядом из-под обгоревших бровей. «С каких пор ты научился отличать сон от яви, Кляйн? Прежде ты смиренно сидел и выслушивал все, что тебе диктовали воображаемые визитеры». – «Многое меняется, Грайс. Вообще все меняется. И, если мои ожидания верны, очень скоро я перестану видеть вещие сны». – «Для начала тебе стоило бы с концами выбраться из пространства снов. С тех пор как ты очутился в Скрытом Мире, не явь сменяется коротким сном, а сон короткой явью. Тебя это не настораживает?» – «Я принимаю все, как есть. И стараюсь вести себя рационально. Единственно выигрышная тактика в топологии абсурда». – «Но ты должен понять, отчего такое происходит». – «Конечно. Это „длинное сообщение“. Оно берет верх над моим разумом. Оно пытается обрести целостность. Как ртутные шарики. Как… как браслеты-близнецы». – «Больше слушай тахамауков, – буркнул Радау. – Они тебе наговорят…» – «Во сне я слушаю всех. Иногда можно услышать кое-что полезное. Но – почему на сей раз ты? Почему не кто-то другой, из числа тех, кого коснулась история с „длинным сообщением“? Какие-то шутки памяти?» – «А ты как думал! Твой разум не так уж и беззащитен перед поселившимся в нем чужеродным паразитом. Он потеснился, дал ему пространство и некоторую свободу, но на своих условиях. Согласись, это справедливо». – «И ты здесь затем, чтобы…» – «Верно, Кляйн. Я – другая твоя внутренняя боль. Те, кто хотел тебя остановить, приберегли самый болезненный удар напоследок. Рассчитывали, что ты сломаешься. Или хотя бы споткнешься. И даже когда решено было больше тебе не препятствовать, этот капкан остался снаряженным. И ты угодил в него обеими ногами. Забавно! – Радау поскреб обугленную кожу подбородка закопченными пальцами. – Забавно, Verdammt nochmal… – Он тревожно нахмурился. – Что еще за дичь? Когда это я так выражался? Ты же должен помнить: если я бранился, так уж всерьез, безо всякой литературщины!» – «Не забывай, Грайс: ты в моем сне, а не я в твоем». – «И то правда. Помнится, ты грозился научить меня ужасным, хтоническим русским ругательствам, от которых шерсть встает дыбом даже у неосмысленных тварей. Но так и не научил». – «Не успел, прости. И это было по большей части отроческое бахвальство. В ту пору я был правильным, хорошо воспитанным, чистым мальчиком». – «Пока мы оба не сгорели на Магме X». – «Да, Грайс. Пока мы не сгорели. Но ты погиб, а я выжил». – «Теперь я в твоем сне, Кляйн, и я знаю все, что знаешь ты. Даже те ругательства, которым ты меня не научил, но сам научился позднее… Но я знаю больше. Не спрашивай, как такое возможно. Может быть, „длинное сообщение“ влезло и в наши с тобой дела своими длинными щупальцами. Может быть, ты и сам знал, но гнал это знание от себя прочь. – Он взирал на Кратова неподвижным совиным взглядом. – Кляйн, на Магме X мы оба сгорели. У тебя не было шанса выжить, как и у меня. Ты понял, о чем я? Чудес не бывает. Ну, чего молчишь?» – «Я не молчу, Грайс. Я слушаю тебя. Ту часть себя, которая во сне стала тобой». – «Умник хренов… И что я перед тобой тогда распинаюсь, брожу вокруг да около?! Парень, мы превратились в одинаковые головешки. Но я так и остался лежать внутри раскаленного аккумуляторного отсека, а ты поднялся из пепла, дошел своими ногами до маяка, уцелевшего в коконе защитного поля, до которого было добрых две сотни ярдов… ты прошел на своих ногах эти две сотни ярдов и вызвал поддержку Плоддерского Круга. Ты понимаешь?» Кратов – та его часть, что оставалась Кратовым, – упорно молчал. «Ты verdammte бессмертный. На Магме X ты уже во второй раз за свою короткую жизнь увернулся от косы, которая и не такие стебли косит… А знаешь, чему ты обязан своим бессмертием? Не прикидывайся бревном, ты уже должен сообразить». – «Да, да, успокойся… Это все „длинное сообщение“. Его внешние защитные протоколы. Те же, или примерно те, что и в случае с Виктором Сафаровым. Облагодетельствовали подарочком и не могли позволить мне сгинуть по глупости и безрассудству. Гибель второго тахамаука с „Азмасфоха“ кое-чему научила». – «Это вздор, это на поверхности, – досадливо отмахнулся Радау. – Ты все еще не понял. Думаешь, цепочка твоих смертей и воскрешений и есть тот последний капкан, чтобы тебя остановить? Ну да, тебя тряхнуло. Слегка, на пару минут. А потом ты принял все, как есть, и попер дальше. Волоча капкан за собой и не придавая ему подобающего значения… Кляйн, да ведь ты сейчас бессмертен. Ты волен творить любые безумства. Бросаться в жерло вулкана, выходить в открытый космос без скафандра, нападать на эхайнского гранда с голыми руками. И тебе ничего не будет. Ровным счетом ничего. Ты обманешь свою смерть столько раз, сколько пожелаешь. Но! До тех пор, пока в тебе сидит осколок „длинного сообщения“. И ни секундой дольше. Scheisse, ты будешь хотя бы как-то отзываться на мои слова, или тебе в самом деле наплевать?!» – «Как удачно, – сказал Кратов, усмехаясь, – что осознание собственной неуязвимости не пришло ко мне раньше. Воображаю, каких дров я мог бы наломать». – «А раньше было нельзя, – сказал Радау. – Teuer ist das Ei zum Osterfest… [31] Тьфу, да ты издеваешься, Кляйн! Чтобы я нес такую чепуху в здравом уме и твердой памяти! Кем ты меня вообразил?! О чем бишь мы… Да, раньше никак. Кто мог знать, что ты продвинешься так далеко! И что же, Кляйн? Готов ли ты отказаться от личного бессмертия ради сомнительной и все еще неясной цели?» – «А как бы ты поступил, Грайс?» Радау скорчил недовольную гримасу, которая на его обожженном лице выглядела ужасающе. «Хочешь ответить сам себе, Кляйн? Валяй, это твой сон, твое право. Но подумай и о других. Рашида… Стас Ертаулов… они даже не подозревают о своих выигрышных билетах. Но захотят ли они, узнав, порвать их и выбросить?» – «Хорошая попытка, – сказал Кратов. – Бессмертие, неуязвимость. Заманчиво. Вполне может быть правдой. Но есть один кусочек этой мозаики, который никуда не вписывается». – «Какой еще кусочек?!» – проворчал Радау. «Командор Пазур. Четвертый носитель нашего „длинного сообщения“, который умер. Что сталось с его выигрышным билетом?» – «Как же ты наивен, Кляйн! – укорил его Радау. – Пазур… Ты уверен, что он умер, а не скрывается, но более удачно, чем Стас Ертаулов? Ты уверен, что ему вообще досталась своя часть „длинного сообщения“? Ты уверен?..» – «Я давно уже ни в чем не уверен. Только и делаю, что проверяю на практике». Радау ухмыльнулся. «Ты даже не задумался. Не взвесил открывающие возможности. А ведь это не какая-нибудь там Авалонская Башня, это замануха ни с чем не сравнимая. Вот так упрямство, вот так устремленность! Да ты словно гарпун Судного дня! Во что тебя превратила жизнь, Кляйн, в какого монстра?.. Ну, тогда напоследок. Перед тем как расстаться насовсем. Вдруг ты и в самом деле решишь избавиться от „длинного сообщения“, от бессмертия… и от вещих снов заодно. Ты уже придумал, чем заполнишь образовавшуюся в мозгах пустоту? Ведь там будет просторно и гулко, как в заброшенном ангаре! Так и будешь тянуть свой век с пустотой внутри?..» Радау захохотал, резво поднялся и вышел прямо сквозь внутреннюю обшивку пилотской кабины, и его место тотчас же, без малейшей паузы и церемоний вновь занял советник Правящего дома Кьейтр Кьейрхида. «Хватит слушать всякие бредни, доктор, – сказал он строго. – У нас с вами впереди вечность, а потому каждая минута дорога. Вот вам универсальное жизненное правило: когда не знаете, кому молиться, молитесь богам из машин. „Длинное сообщение“ снова с вами. Вы всецело находитесь в его системе координат и приоритетов. А посему пожалуйте вниз». – «Куда это еще – вниз?» – усомнился Кратов. Советник приблизил к нему морщинистое лицо, огромное, словно циферблат курантов. «Браслеты-близнецы! – промолвил он не предполагающим возражений тоном. – Вниз – значит вниз!..»

31

Дорого яичко к Христову дню (нем.).

«Это здесь, – подумал Кратов. Подумал во сне, на полпути к пробуждению. – Я нашел».

– Вниз, Китенок! – приказал он, не открывая глаз.

«Ты уверен?» – осведомился биотехн.

– Я давно уже ни в чем не уверен! – с некоторым даже торжеством ответил Кратов.

10

Патриций Нфебетнехп, бывший член экипажа галактического супертанкера «Азмасфох-Вэлвиабэтха», а ныне струльдбруг и добровольный отшельник, сидел на берегу ручья. Он был плотно закутан в просторный и, по всей видимости, очень теплый плащ, черный, в чешуйках с антрацитовым блеском. Из образовавшегося кокона наружу торчала только лысая макушка со вздыбленными пегими космами. Кабы не эта деталь, тахамаука легко можно было принять за часть прибрежного ландшафта. Чем он, в общих чертах, и являлся.