Возвращение
Шрифт:
И стражи рядом. Всё они понимают, глаза отводят, в землю глядят. А сделать-то ничего и не могут. Самим на кол или на крест неохота. Страшно...
Как за двадцать лет страну в такой страх повергнуть? Чтобы дышать нельзя было, чтобы охватывало тебя липкое, черное... Фёдор справился.
Только Устя невиновна была, а вот Илюша...
– Может, в имение тебе уехать?
– Батюшка не отпустит.
Устя задумалась.
– Илюша, когда тебе на службу надобно?
– Завтра.
– Вот завтра вы и увидитесь, наверное?
Илья подумал о Марине.
О
И словно по хребту перышком прошлись, был бы собакой, так шерсть бы дыбом встала. Аж штаны натянулись, хорошо, рубаха длинная, срам прикрывает.
– Д-да...
Устя только головой качнула.
– Илюшенька, ты скажи ей, что жениться отец требует.
– Ты в своем ли уме, Устя?
– Скажи. И погляди, что она тебе отвечать будет. Я ж тебя не прошу расставаться с ней, обиженная женщина - что хочешь сделает. Просто скажи, что тебя оженить хотят.
– А как спросит - на ком?
– Ты ту невесту в жизни не видывал. Скажи - будет сговор скоро. Можешь? Имен не называй...
– Ты что, Устя? Ты о чем говоришь?
– О том, что разгневанная женщина много чего сделать может. Коли решит, что обидели ее, так и вдвойне. А за что тебе мстить? Батюшка все решил, ты и думать о таком не задумывался.
– И то верно. Думаешь сказать надобно?
– Обязательно. А как не скажешь, да она стороной узнает... отца в палаты пригласили. Скажет он слово не там или не так, мигом дойдет до чужих ушей.
Илья даже побледнел.
– Не думал я о таком-то, сестрица.
– Так подумай.
– Подумаю. И скажу.
***
– Как - живая?!
Полетело в стену зеркало, за ним шкатулка. Впрочем, человека в длинном темном плаще, с накинутым капюшоном, гнев собеседника не испугал.
– Живая. Я за подворьем следил, там холопка померла, а боярышня жива-живехонька.
– Я же... ах ты, дрянь! Это та девка... она мне чужую кровь продала, не иначе!
– Надо было о том раньше подумать.
В стену еще и чернильница полетела. Потом гнев утих.
– И пусть! Холопок много! Не жалко! Только вот кровь боярышни...
– Неуж никого еще продажного не найдется?
– А ежели опять то же самое? Знаешь, сколько сил этот ритуал тянет? Это не муху прихлопнуть, это человека в расцвете сил со свету сжить! И она сопротивляется, тут кто хочешь сопротивляться будет!
– Да уж понятно, - закудахтало из-под плаща.
– Кому ж понравится?
Ответом ему было злобное шипение. Словно громадной гадюке на хвост наступили.
– Тебя спроссссить зсссабыли!
– Да и не надобно меня спрашивать, - с тем же кудахтаньем отозвались из-под капюшона.
– Надобно было кому умному поручать, а не дураку набитому.
– Вот и займись! Достань мне кровь Устиньи Алексеевны!
– Наново порчу накинешь?
– А когда и так?
– Не пойду. И глупо это! Это тебе не девок морить, подзаборных, это боярышня! И царевич на нее глаз положил!
– Как положил, так и уберет.
– Или ты его вырвешь?
–
Не твое дело!– Не пойду я кровь доставать. И тебе то не советую. Подожди немного, к весне успокоится, тогда и порчу навести можно будет. Тебе что надобно? Чтобы умерла она?
– Чтобы за царевича замуж не вышла. Видел ты ее?
– Ну так?
– Ви-идел... а я тебе другое скажу, то, чего ты не осознаешь, не поймешь. Она ему и деток родить сможет! И даже несколько!
– Ты... КАК?!
– А вот так! Знаешь, что прабабка ее - волхва?
– Думаешь, в девке тоже сила проснулась?
– При встрече было такое. Есть в ней сила, есть...
– А кровь силой не напитана? Неуж неясно было?
– По крови сразу не поймешь, тем паче по старой.
– Так когда... на том и сыграть можно! Девка волховской крови, молодая, наглая, необученная... нет уж! Кровь добудем, а с порчей - погоди.
– Погодить?
– Для другого дела она потребна будет!
– Какого?
– Тебе ж хочется...
– шепот был почти не слышен. А вот раздумчивое 'хммммм' - так даже очень.
– Хочется, - теперь голос мурлыкал почти, и было это еще жутче шипения.
– Хочетссся.
– Вот мы это и сделаем. И кровь достанем, и замуж она выйти может. А уж по осени, как затяжелеет она, а то и ранее...
Капюшон вплотную приблизился к собеседнику. Шепот был практически не слышен, но...
– Хорошшшо. Если это получится - я перед тобой в долгу буду.
– Я запомню.
***
Патриарх Макарий царицу Марину не переваривал.
Не баба - грех сплошной! Нельзя бабам такими быть! Им платком волосы покрывать положено, платья носить скромные, закрытые, мужчин не соблазнять, лиц не белить, не румянить... хотя последнего царице и не требуется.
И без того хороша, бесовка!
И преотлично о том знает! Гордится даже.
Вот и сейчас, прошла, ровно мимо стенки, не поклонилась, благословения не попросила... как такое можно стерпеть? Царица ж! За кем боярыни с боярышнями потянутся? То-то и оно...
– Безлепие творишь, государыня!
Остановилась Марина, на патриарха посмотрела, словно на пакость какую.
– Наново ты мне свои глупости рассказывать будешь? Успокойся, отче.
– Государь на богомолье поехал, а ты, царица? Нет бы тоже в храм сходить, а ты...
Марина только рассмеялась, глухо, гортанно. Другой кто о грехе подумал бы, патриарх же... не тот у него возраст, чтобы в грех впадать. А вот посохом бы ее огреть поперек хребта! Да добавить!
– Господь меня отовсюду услышит. Ты-то чего, старче, с царем не поехал?
Макарий крепче посох стиснул.
Чего-чего!
Тебе-то, змее, и не понять! У тебя и кости по утрам не болят, и кашель не мучает, и... и... список-то можно бесконечно продолжать, восьмой десяток уж пошел! Так поедешь в эту пору, да и не вернешься. С болезнью сляжешь! А на кого Россу оставлять? Есть сменщики, да достойного никак не приглядеть! Нет в них силы душевной, огня нет! Не справятся они!