Возвращение

Почему-то стало прохладно. Мария села на диван, поджала колени, натянув на них свитер, посмотрела на телефон, он мочал. Телефон тоже был спокоен, как будто бы не он только что принес эту весть. Экранчик еще светился. На нем была она сама. Она стояла на толстой – претолстой ветке сосны, лишь слегка держась за зеленые иголки, свисающие откуда-то сверху. Над нею было небо. Небо было голубым и чистым. Она любила эту фотографию. Это Андрей фотографировал в начале этого лета. Эту сосну, они нашли случайно на опушке. Она была такая странная. Вокруг ее была небольшая полянка, ствол был прямой, но на высоте с ее роста от ствола вдоль земли тянулась ветка. Ветка тянулась прямо на восток. Удивительно, но толщина ветки была почти толщиною в сам ствол. Ветка была длинная, толстая. Когда Мария забралась на нее, то свободно по ней ходила. Андрей тогда лежал спиной на земле, фотографируя ее. На снимках казалось, что она стоит где-то очень высоко. Мария вглядывалась в улыбающуюся себя. На той Марии были эти же джинсы, этот же свитер, эти же кроссовки. Ей казалось, что и сейчас она стоит там.

За опушкой было небольшое поле. Оно заросло давно, по нему были разбросаны островки какой-то высохшей травы. Старые стебли были сухими, коричневыми с какими-то собранными в кисть старыми цветами или семенами. Снизу их подпирали уже зеленые стебли. Может быть, если бы их не было, то сухие бы и сломились, но падать им было некуда, вот они и стояли. Поле было окружено подковой леса, а по краю его текла маленькая речка или ручей, а вдоль ручья была дорога. Вот по этой дороге они с Андреем и приехали. Удивительно, но на этом поле дорога и кончалась. Сейчас там, наверное, красиво, грибов много.

Мария видела себя, стоящей на ветке, прижимаясь спиной к стволу. Там, куда указывала сосна, всходило солнце. Оно быстро поднялось над лесом и замерло, словно давая всем привыкнуть к своему появлению. Птицы, верещавшие до этого, притихли. Появился ветерок. Как-то робко пахнет и притихнет. Куда-то спрячется, как нашкодивший мальчишка. Когда солнце восходит, оно не дает никому баловаться. Даже ветру спуску не даст. Мария ясно видела, как на опушку с той стороны поля вышел конь. Конь был рыжий. Мария видела, он точно был рыжий! Нет, не от солнца, потому, что стоял в тени деревьев, а просто был рыжий. Грива у него была длинная и свисала на одну сторону. Он смотрел в сторону Марии, но видеть ее не мог. Мария на всякий случай вжалась сильнее спиной в ствол. Он оглядел поле и полетел. Полетел! Он не бежал, а летел по полю какими-то зигзагами, переходя с рыси в аллюр, потом в галоп, резко останавливался, вскидывал вверх передние ноги, бежал обратно, наклонял голову, перекидывая гриву с боку на бок, замирал, потом вдруг, словно испугавшись, бросался в сторону, далеко вперед вытягивая голову и прижимая уши. Он был все ближе и ближе. Было ясно, он ее заметил. Его движения изменились, стали плавными, он стал выше поднимать колени, но все равно не мог себя остановить, не мог справиться с собой. Он мчался по полю, сбивая грудью и коленями сухие стебли. Мария чувствовала, знала,– он бежит к ней.

Он остановился прямо под веткой. Сверху хорошо было видно, как раздуваются его бока, было слышно его дыхание. Он стоял так близко, что можно было бы прыгнуть ему на спину, схватиться за гриву, вжаться в его тело и скакать, скакать, отдавшись его сумасбродной воле, укрывшись, как плащом, его гривой. Конь бил копытом по траве, фыркал, мотая головой из стороны в сторону, но вдруг затих, словно прислушиваясь, встал на правое колено, вытянув вперед левую ногу и, положив на нее голову, замер.

–Есть кто живой?– в дверях стоял Анна в джинсах, длинном темном свитере, в кроссовках.

–Стучу, ни привета, ни ответа, двери настежь, заходите люди добрые, бер ..бер....,–Анна осеклась, глядя на Марию.

Она медленно, словно крадучись, подошла к ней, молча села рядом, положила руку на колено, почувствовала мелкую дрожь.

–Андрей ночью погиб, – Мария показала глазами на телефон.

–Этот...? – Анна повернула голову в сторону площади.

Мария кивнула. Анна встала, принесла из спальни одеяло, укрыла до подбородка Марию, концы подоткнула под ноги. Посидела, разулась, тоже с ногами забралась на диван, залезла под одеяло к Марии, положив ей на колени голову.

Сразу стало тепло. Мария почувствовала, по щекам бегут слезы. Плакать не хотелось, слезы текли сами. Что-то сдавило под подбородком горло, говорить не хотелось. Анна принесла полотенце и опять забралась под одеяло.

–Ошиблась ты Аня! Перепутала меня с кем-то. Да и я тебя обманула, Аня. Нет у меня никакого брата. Никого у меня нет. Есть только Дашка, да мама с папой, и нет больше никого. Вообще никого у меня нет. Извини меня. Так, что-то нашло, брякнула, не подумав. Придумала все. Проси, – Мария вытерла слезы углом полотенца.

Анна смотрела в окно, слушая.

–Может я и ошиблась! А ты правильно сделала. Я полночи не спала, думала: – Вот ведь живет Вовка без меня и лиха не знает. А я двадцать лет из кожи лезу, чтоб доказать, что дурак он. Чтоб его разорвало! К утру поутихло. Лежала, думала, вспоминала. Много вспомнила, а больше, мне кажется, забыла. Как-то так получилось, думала, что помню, боялась вспоминать, а стала – забыла. Потом решила: – Ну и хорошо, что у него все хорошо, пусть живет в своей Австрии.–

Анна отвернулась от окна, от Марии, положила голову на согнутые колени Марии. Молчали.

– А у Вовки твоего придуманного, жена – наша, или из местных?– Анна подняла голову и посмотрела на Марию, ожидая ответа. В глазах была грусть.

–Наша. В ноябре девчонку ждут. Анной хотят назвать.–

Анна грустно улыбнулась.

– В честь Анны Австрийской, – добавила Мария, глядя на Анну, не отрывая взгляда.

Анна опять улыбнулась.

–Это хорошо. На чужбине вдвоем сподручнее. Да и девке хорошо с двумя братьями. Братья большие уже. Всем хорошо, кто-то маленький по дому бегает, стареть не дает. Парням хорошо, защищать есть кого, мужиками себя чувствуют. И, что Анна – тоже хорошо. А я так до самого института "Нюркой" была. Отец все орал: – Нюрка, в подоле принесешь, убью!– Принесла, не убил. Вовка у него один внук, души не чает, да и Вовке с ним хорошо. Вот у тебя – Дашка. Куда понесет? К тебе! Значит не одна. А так живешь и не знаешь, может уже где-то бегает мое, а я и не знаю. А ему может плохо, коленку расшиб, обидел кто, а я как пень бесчувственный. Обормоты мужики все! Родил бы, а там разводись, сходись...! А я бы знала, кому гольфики покупать. Зайдешь в магазин – красотища. Детишки как куколки все. – Анна опять смотрела в окно.

–Но...., вырастают быстро. Вырастят, напялят на себя, черт знает, что и довольны, как носороги в ливень.–

Она замолчала, о чем-то думая.

–Давай ты поешь, что -нибудь? Хочешь, разогрею?– встала с дивана.

–Нет. Не хочу.–

–Давай, давай.– Анна вернулась с двумя стаканами молока и с батоном.

–Ломай, – Анна протянула конец батона.

Молоко было холодным и вкусным. Хлеб был как в детстве.

–Мне ехать надо, – Мария протянула Анне пустой стакан.

–Конечно надо! Конечно же, надо! Я отвезу тебя, – в раздумье сказала Анна, держа два пустых стакана.

–Нет! – вздрогнув, крикнула Мария.

–Нет, нет и еще раз нет! – Мария притихла опять притянув одеяло к подбородку.

–Нет! – повторила, как бы в вдогонку.

Анна стояла над Марией, глядя немигающим взглядом.