Возвышение падших

Из внутренней комнаты покоев раздался надрывный детский плач, от которого все присутствующие испуганно вздрогнули. Казалось, только сейчас они вспомнили о том, что со смертью Шах Султан её маленькие сыновья остались совершенно одни.

— Фериде-калфа, позаботься о маленьких Султанзаде, — мрачно приказал Орхан, взглянув на бледную и растерянную женщину. — И возьми себя в руки, ведь ты хазнедар гарема.

Поклонившись, заплаканная Фериде-калфа скрылась за дверьми внутренней комнаты и вскоре детский плач затих.

— Что теперь будет, господин? — растерянно прошептала Эсен, слегка отпрянув от султана. — Я до сих пор поверить не могу в случившееся…

— Не знаю, Эсен, — покачал он черноволосой головой. — Не знаю…

Утро следующего дня.

Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Шехзаде Сулеймана.

Проснувшись этим утром весьма поздно, ближе к полудню, Сулейман и Айсан, о чём-то разговаривая и смеясь, вдвоём завтракали в его светлых покоях, залитых бледными лучами осеннего солнца. Эти лучи, касаясь рыжих и чёрных волос, заставляли их сверкать золотыми искрами и тёмными отблесками.

Касаясь взглядом лучистых серо-зелёных глаз, чёрных волос и радостной улыбки, слыша заливистый смех и мягкое звучание голоса, Сулейман на мгновение забывал о болезненной тяжести в груди. Эдже слегка отступала в сторону, таяла, но упрямо не исчезала. Он знал, что, оставшись наедине с собой, снова с головой окунётся в свои мрак и скорбь.

Их прервал вошедший в опочивальню Касим-ага, который сообщил о том, что Гюльхан Султан ожидает за дверьми.

Сулейман и Айсан напряжённо переглянулись через стол. Утро, бывшее весёлым и радостным, грозилось превратиться во что-то неприятное.

— Не переживай, — поднимаясь из-за стола, произнёс Сулейман. — Всё в порядке.

— Если мой обман раскроется, мне не стоит ждать чего-то хорошего, Шехзаде!

— Пора закончить этот нелепый конфликт меж вами, Айсан. Решим всё здесь и сейчас.

Айсан-хатун, радость и лёгкость на лице которой преобразовались в напряжение, поднялась следом за ним, и, опустив черноволосую голову, отошла в сторону.

Двери со скрипом распахнулись и, отчего-то ухмыляясь, в опочивальню вошла горделивая Гюльхан Султан. Её изумрудно-зелёное одеяние искрилось узорами золотой нити. Она смотрела на сдержанного сына, потому не обратила внимания на стоящую в стороне Айсан-хатун.

— Валиде, — целуя материнскую руку, проговорил Сулейман.

— Лев мой, — отозвалась та. — Я пришла, дабы закончить ссору меж нами. Тем более, ты, наконец, принял Хельгу-хатун, что я тебе отправляла.

Айсан-хатун, опустив серо-зелёные глаза, напряжённо поклонилась госпоже, когда та бросила на неё мимолётный взгляд. Синие глаза Гюльхан Султан потемнели подобно тому, как темнеет море в минуты приближающегося шторма. Ухмылка, до этого сиявшая на её лице, погасла.

Шехзаде Сулейман, увидев резкую перемену настроения в чертах матери, нахмурился.

— Что она здесь делает?! — негодующе процедила Гюльхан Султан, прожигая тяжёлым взглядом Айсан.

— Успокойтесь, Валиде… — проговорил Сулейман, но мать его даже не слышала.

— Как ты сюда попала, гадина? — угрожающе приблизившись к напряжённой наложнице, негодовала рыжеволосая госпожа. — Я же запретила тебе покидать гарем!

— Довольно! — раздался неожиданный грозный возглас.

Единовременно вздрогнув, Гюльхан Султан, позабывшая о своём негодовании, и Айсан-хатун обернулись к Шехзаде Сулейману.

— Немедленно прекратите так вести себя, Валиде, — твёрдо процедил он, и его синие глаза были полны раздражения. — Вы взъелись на Айсан-хатун из-за того, что я переселил её на этаж фавориток и не обсудил это решение с вами? Причём здесь эта наложница, если я так поступил?

Гюльхан Султан, тяжело дыша, надменно молчала.

— Вы устроили для неё в гареме опалу, но, как видите, Айсан смогла её преодолеть. Теперь она действительно является моей фавориткой, и я предупреждаю, что не позволю вам в гареме учинять несправедливые расправы. Отныне Айсан-хатун под моей защитой. Вам придется с этим смириться, как бы вы не желали ей навредить по неизвестным мне причинам.

— Мы, кажется, разговаривали с тобой об этом, — возмущённо возразила Гюльхан Султан. — Гарем — в моих руках! Только я решаю, что и как…

— Если вы продолжите в том же духе, я буду вынужден лишить вас этих полномочий и отослать в столицу, — нетерпеливо перебил её Сулейман.

В опочивальне воцарилась гнетущая и звенящая тишина. Айсан, наблюдая за тем, как на растерявшемся лице Султанши отразилось непонимание и негодование, сдержала ухмылку.

— Что с тобой стало, Сулейман? — растерянно качая рыжеволосой головой, прошептала Гюльхан Султан. — Ты решил против меня, своей матери, идти из-за какой-то рабыни? Я тебя не узнаю… Если Айсан-хатун продолжит так влиять на тебя, то это я буду вынуждена сослать её.

— Прекратите считать, будто вам всё и везде подвластно! В этом дворце и в своём гареме я всегда буду верховодить. Отступите или покиньте Манису. Выбор за вами. А сейчас оставьте нас, Валиде.

— Вся моя жизнь посвящена тебе, а ты так отплачиваешь мне за то, что я даровала тебе жизнь и будущее?.. — разочарованно выдохнула та. Айсан, наблюдая за ней, почувствовала неясное сплетение чувств, когда заметила скопившиеся слёзы в её синих глазах. — Как вижу, ты отказался от меня… Значит, и я отказываюсь от тебя!

Резко развернувшись, Гюльхан Султан, надменно-оскорблённо вскинув рыжеволосую голову, покинула опочивальню. Некоторое время Сулейман и Айсан задумчиво смотрели на закрывшиеся двери, а после напряжённо переглянулись.

— Мне уйти, господин?

— Да, пожалуй, — выдохнул Сулейман, явственно расстроенный после очередной ссоры с матерью. — Возвращайся в свою комнату. Валиде тебя не тронет.

— Хотелось бы верить в это… — кланяясь, прошептала Айсан. — Султанша очень зла.

— Я же сказал, что ты отныне под моей защитой. Не думай о плохом. Ступай.

Покидая опочивальню, Айсан мимолётно взглянула в синие глаза Шехзаде Сулеймана. В них, сколько бы он этого не хотел скрыть, плескались раскаяние и чувство вины. Если эти чувства овладеют им, то он перейдёт на сторону Гюльхан Султан. Значит, эти чувства в нём нужно убить.

Стамбул. Дворец Хюррем Султан.

Солнечные лучи давно осветили опочивальню с наступлением утра, но Хюррем Султан, лежащая на ложе, этого даже не заметила. С каждой минутой, каждым часом и днём какая-то странная меланхолия завладевала ею. Женщина потеряла аппетит и перестала толком есть, безвольно лежала на ложе или тоскливо-задумчиво смотрела в окно.