Возвышение падших

— Разве я виновата в том, что Альказ не пожелал оставаться с Айше? — усмехнулась та, недовольно покосившись на старшую сестру. — Его вини. Я храню свою клятву. Терплю и молчу. Чего ты ещё от меня хочешь?

— Поговори с Альказом. Быть может, он на что-то надеется, потому и поступает так с Айше. Скажи, что ты — замужняя женщина и что у вас нет будущего. Пусть он забудет о тебе!

Хюррем Султан, вспыхнув от негодования, поднялась с тахты. Фиолетовый атлас её ночного платья заструился по стройному телу, переливаясь в свете горящих свеч.

— Ты права в своих сомнениях насчёт того, правильно ли поступаешь, вмешиваясь в наши отношения, Гевхерхан. Лучше беспокойся о своём муже и своих детях, а меня оставь в покое! Я сама решу, как мне лучше поступить.

— Пойми, я лишь добра тебе желаю. Всем вам! Эта любовь никому пользы не принесёт. Вы все страдаете… Ты, Альказ, Айше, Ферхат-паша. Даже наша Валиде! Думаешь, ей приятно сознавать, что её дочери не могут поделить мужчину?

— Уходи, Гевхерхан! — негодующе процедила Хюррем, прожигая сестру тяжёлым взглядом.

Нахмурившись, та поднялась с ложа и покачала темноволосой головой, будто сетуя на что-то.

— Подумай о том, что я тебе сказала. Айше так страдает…

Развернувшись, Гевхерхан Султан покинула опочивальню, оставив сестру гореть в негодовании и раздражении. Не выдержав их давления, Хюррем в импульсивном порыве сердца сбросила декоративную вазу со столика, которая с неприятным дребезгом разбилась на мелкие осколки.

Дворец Хюмашах Султан.

Впервые за долгие четыре года скорби Хюмашах Султан, стоящая у большого окна и наблюдающая за темнеющим к вечеру небом, была облачена не в привычное траурное чёрное платье, а в элегантное и тёмно-синее, как ночной небосклон. На голове её сверкала надолго забытая диадема с синими сапфирами — её любимыми драгоценными камнями.

Хадижа-калфа, сидящая на подушке возле низкого столика вместе с Хафсой Султан, учила её вышиванию.

Пока русоволосая девочка пыталась самостоятельно сделать стежок, черноволосая калфа бросила взгляд на свою задумчивую госпожу.

— Госпожа, вы в порядке?

— Да, — отозвалась та, растерянно обернувшись на неё через плечо. — Почему ты спрашиваешь?

Вздохнув, Хадижа-калфа поднялась с подушки и подошла к ней.

— Вы передумали насчёт Феридуна-паши… Я знала, что ваше чистое и доброе сердце не позволит вам свершить то злодеяние, которые вы задумали.

— Моё чистое и доброе сердце давным-давно испачкалось в грязи интриг и смертей, а доброта его сменилась на злобу, — грустно улыбнулась Хюмашах Султан. — Я передумала потому, что Ахмед, моя Валиде, мои дети — умершие и живые — не хотели бы, чтобы я убивала. Прежде на моих руках не было крови. Не позволю этому измениться. Да и Феридун, признаюсь, оказался не тем человеком, которого я ожидала увидеть.

— Аллах даровал вам ещё один шанс на счастье. Воспользуйтесь им, госпожа. Быть может, вы освободитесь от своей тоски и скорби?

— Хотелось бы… — вздохнула та, покачав русоволосой головой. — Я устала нести траур, Хадижа. Любить Ахмеда я буду всегда, но я осознала, что в последнее время любила лишь свою скорбь по нему, а не его самого.

Прервав их, двери со скрипом распахнулись и в просторный холл вошёл статный Феридун-паша, иссиня-чёрные волосы которого блеснули синим цветом в огоньках свеч.

Хадижа-калфа, увидев его, отошла обратно к вышивающей Хафсе Султан.

Феридун-паша, тепло улыбнувшись своей жене, поклонился ей.

— Султанша.

Хюмашах Султан, обернувшись на калфу и дочь, жестом приказала той увести Хафсу Султан.

Скрыв улыбку, Хадижа-калфа удалилась вместе с Хафсой Султан, которая испуганно покосилась на незнакомого ей мужчину.

Проводив их тёплым взглядом чёрных глаз, Феридун-паша неспешно приблизился к жене, настороженно смотрящей на него.

— Как вы, госпожа?

Хюмашах Султан слабо улыбнулась ему, повернувшись обратно к окну и сложив руки на груди.

— Думаю, хорошо. Не беспокойтесь.

Феридун-паша, подозвав к себе стоящего за его спиной слугу, забрал из его протянутых рук небольшую деревянную шкатулку.

Открыв её, мужчина протянул шкатулку обернувшейся Хюмашах, которая слегка хмуро приняла его дар.

На дне шкатулки сверкал медальон на серебряной цепочке. Сам он также был из серебра и изображал летящую птицу, крылья которой и глаза были украшены синими сапфирами.

— Синие сапфиры? — изумилась русоволосая госпожа, взяв медальон в руки и вглядевшись в него. — Как вы догадались, что я люблю их?

— Я подумал, что вы любите синий цвет и сапфиры, потому как были в них и на свадьбе, и сейчас облачены в синее одеяние, а драгоценности ваши из сапфиров. Очень часто вы используете их. К тому же, ваше имя означает “счастливая госпожа”, потому как на арабском языке “хюма” — птица счастья. Её и изображает медальон. Желаю, чтобы вы были счастливой, как и предрекает ваше имя.

Хюмашах Султан неожиданно для самой себя мягко улыбнулась и, сняв с себя ожерелье, отложила его на тахту, а сама, протянув мужу подаренный серебряный медальон, повернулась к нему спиной и приподняла длинные русые волосы.

Улыбнувшись, Феридун-паша одел медальон с птицей счастья жене на шею, слегка прикоснувшись к нежной коже. Вздрогнув от его затянувшегося прикосновения, Хюмашах Султан мягко убрала его смуглую руку и слегка напряжённо повернулась к нему лицом.

— Спасибо. Я, пожалуй, вернусь в покои, паша.

Не дождавшись ответа, она спешно ушла, терявшаяся в своих чувствах и мыслях.

Топ Капы. Гарем.

Эсен-хатун, сверкая в нежно-розовом одеянии, шествовала из своих покоев в покои управляющей, сопровождаемая одной из своих служанок — Бирсен-хатун. У распахнутых дверей суматошного гарема она столкнулась с Селин Султан и её дочерью, Фатьмой.

Эсен-хатун, как и полагается, поклонилась ей со слабой, но неизменно вежливой улыбкой.

— Султанша.

— Эсен-хатун, — кивнув, ответила на приветствие Селин.

— Надеюсь, вы в добром здравии?

— Мне не на что жаловаться.

— Мы с вами не общались всё то время, что я пребываю в гареме нашего Повелителя, — вполне дружелюбно произнесла Эсен. — Надеюсь, мы сможем найти общий язык.

Селин-хатун, настороженная из-за неожиданной любезности этой юной наложницы, нахмурилась, но степенно кивнула.