Возвышение ученицы мага

— Если потребует, то останешься у Тонга на время его похода, — буркнул Леандр и откинулся назад.

На сегодня Гликерии была свободна.

Решение было не идеальным, но Гликерия знала, что добилась успеха, пусть и такого, какой не был по нраву её господину. Но какое это имело для неё значение… Гликерии всегда важнее было знать, что она все сделала правильно. Леандр не раз замечал такое поведение у неё и говорил, что это весьма по-женски, но в общем он ценил Гликерию, как самого лучшего своего подручного для подобных дел.

На какое-то время она стала свободна, до следующего распоряжения. Организация никогда не спит. И вскоре ей вновь придется выполнять очередное поручение, добывая своими хрупкими руками все больше незримого, но очень тяжелого могущества для своего господина.

В трибе ремесленников жила мать Гликерии, и она была рада увидеть её после месяца разлуки. Их квартира располагалась в одной из многих башен, где жили граждане умеренного достатка. Эти башни были из кирпича теплых тонов, располагались на границе с трибой магов и таили семейный уют внутри. Гликерия окунулась в этот уют, как в теплую ванну, которую она позже обязательно примет. Но сейчас она главным образом ощущала свежесть возвращения. В гостиной её встретила мать и младший брат, которому стукнуло шесть, пока Гликерия была в поездке.

Выбежав к ней, он тут же закричал и потребовал объятий. Гликерия бросила на пол сумку и опустилась на колени, чтобы обнять брата.

— Глерия! Глерия! — так он её сокращенно называл.

Объятия дают ощущения мягко изъятые из всей остальной реальности. Люди знают, что внутри у них небольшой мир, и такие же небольшие миры есть внутри всех других людей, и никакое другое прикосновение к каким-либо поверхностям и предметам, будь то камень или даже шерсть живого существа, не давали того, что приносили объятия именно человека, прикосновение к границе другого небольшого мира.

— Ох, тебя так долго не было, — заговорила мать.

— Я была в Эр. Прямо очень далеко отсюда.

— Надо же, как долго.

— И я привезла ткани с юга!

И Гликерия достала из походной сумки сверток, который тут же развернула, демонстрирую шелк тончайшей работы. Возникший тогда же милый блеск в глазах матери был не лишен толики гордости.

— А мне! Мне? Мне. Мне, — затараторил брат.

И тогда она достала ему из сумки маленький волчок, покрытый серебром, довольно дорогая игрушка, с привкусом континентальной задумчивости.

Этого малого Гликерия любила самого, как игрушку, которой только предстояло стать человеком, и ей иной раз сложно было сказать, сколько действительного родства она видела в этих маленьких чертах, смягченных невинной мимолетной капризностью, которая спустя минуту сменится ничем, потом увлеченностью, потом снова ничем.

А когда радость воссоединения с близкими чуть остыла, взгляд девушки прошелся неминуемо по родной обстановке. И она ощутила, сколь они бедны, несмотря на все её усилия. Деревянные и каменные поверхности, немногая простая мебель, никаких ковров или металлической утвари. Конечно, здесь в Мерхоне, они были несомненно более богаты, чем обычные жители континентальных городов, но Гликерию интересовало достоинство по человеческим меркам.

"Куда в следующий раз… куда… Континент, снова континент," — лениво проплывали мысли.

По вечернему ветру платформы, огибая самую северную вершину горной цепи, летели к цели. Держась ближе к поверхности, маги легиона, плавно и с чувством своих способностей, вели транспорты к месту высадки, минуя льды и снега, высокогорные леса.

Каменные овальные плиты, испещренные голубыми кристаллическими линиями по днищу, с большими кристаллическими кубами позади. На четырех таких платформах летел отряд. Всего лишь один отряд. От шестидесяти человек зависела победа в этой войне.

Спрыгивали на склон легионеры, в шлемах с открытыми лицами, пластинчатых панцирях, с ромбовидными щитами и копьями с кристаллическими наконечниками, которые были временно обвязаны тряпками, чтобы скрыть голубоватое свечение.

Рассыпавшись по склону, люди оглядывали долину, покрытую лесом до самой гоблинской столицы и дальше, лес этот тянулся по всему западному побережью континента, огибал его и покрывал собой южное побережье. И мерхонцы видели, что многими уютными огоньками был посыпан лесной массив вдалеке.

Это был Бингор.

Без ненависти и злобы, но военная удаль блеснула искрой в сотне с лишним очей, отразивших ландшафт. И отряд двинулся. Несколькими цепочками они шли меж горных стволов. Только звезды мелькали в щелях хвойных крон. Молчал лес. Враг ничего не знал.

Полтора десятка миль без единого слова. Лагерь они не разбивали, не спали, не ели, только шли. Шли час, шли два, три, пять и наконец, после семи часов беспрерывной ходьбы по корням и камням, вымотанные и все также заряженные, легионеры притаились у края большого оврага, с которого открывался вид на отчищенный от деревьев склон низины, идущий вплоть до высоких деревянных стен города. Даже слишком высоких, возможно, сотню шагов в высоту. Эти стены были укреплены массивными опорами, на них висели, словно ульи, пристройки, соединенные перегородками, лестницами и крытыми коридорами, словно кварталы, они облепили колоссальную фортификацию.

Командиром отряда был рыжий усатый вояка, начинающий стареть. Он оставался на этой невысокой должности очень долго, и все это время он исправно служил легиону.

— Мы проникнем в город, спрятавшись в караване, — объявил он с чопорным весельем в голосе.

Отряд двинулся дальше вдоль края оврага, пока не нашли лесную тропу, по ней вышли на караван. Это был большой поезд из множества повозок, запряженных местными черными верблюдами, довольно крупными относительно человека. Гоблины вели его.

Эти твари вблизи были меньше человека почти в двое, но были при этом очень плотными и резкими, была у них коричневая кожа, вытянутые как собачья морда лица, но сравнение с собакой этих существ в глазах человека оскорбляло бы собаку.

И тем не менее, когда торговцы этой расы вступали в диалог, то их речь преодолевала все межвидовые трудности, слушать их было приятно. Йенс не понимал, что они говорили, так как не владел их языком, но только слышал, как они щелкали и жужжали, ведя какую-то беседу с командиром отряда, который с трудом и расстановкой выговаривал гоблинские слова.

— Внутрь! Обставьте себя ящиками и не высовывайтесь, пока я не дам команду!

Легионеры полезли внутрь под тенты, чтобы притаиться среди ящиков и бочек с разными товарами. Чем-то там воняло, должно быть гоблинскими деликатесами. Ночная свежесть быстро сменилась душной чернотой.

Караван двинулся. Легионеры ощущали тряску. Тонкости проникновения в город остались для них скрыты, они не видели, как открывались ворота у основания стены, как блуждал караван по ночным улицам Бингора. Слишком огромный, этот город никогда не спал, в нем всегда велась торговля, смена времени определяла лишь то, насколько много шума в глубине его центральных кварталов. На краю этой злачной территории возвышался ствол колоссального древа, у которого однажды спилили верхушку и все ветви, а внутри выдолбили переходы и лестницы, создав башню.