Вперед в прошлое 11

— Аа-а, тады на.

Отдав кепку Крючку, Алтанбаев пригладил ежик волос и обратился ко мне:

— Ну че, ходу. Я как, четенько?

Я показал «класс», и мы вошли в клуб. В пустынном холле никого не было и пахло уходящей эпохой: плиты из мраморной крошки на полу, на стенах — агитки в рамках и портреты разных деятелей: Ленин, Брежнев, Моцарт, Суворов, Александр Македонский, три богатыря и молодая Пугачева.

«Не пей — козленочком станешь», «скажем нет наркотикам и алкоголю», 'курить — здоровью вредить.

Второй этаж занимала библиотека, студии для чего-то там все время были закрытыми. На третьем какой-то алкоголик учил молодежь играть на гитаре, была секция скрипочки, вокала, театральный и танцы в просторном зале. На этот зал я и надеялся, там должны быть маты. Инвентарь купим со временем, а для начала можно набить опилками мешок и отрабатывать на нем удары.

Директорский кабинет нашелся на первом этаже, возле кабинета. Алтанбаев, хотя это на него не похоже, оробел. Прежде, чем постучать, я уточнил:

— Тебе ж восемнадцать есть?

Когда-то он учился вместе с Наташкой, вроде она говорила, что он дважды оставался на второй год. Но вдруг не дважды, я что-то перепутал, и ему семнадцать?

— А то! — гордо выпятил грудь он. — В сентябре стукнуло. Третьего числа.

Только бы Алтанбаев не прогремел и тут славой!

Я развернулся к двери и постучал. Дождался «Входите», сделал приглашающий жест, мы с Егоркой переступили порог, наперебой поздоровались с директрисой и по очереди представились ей. Это была темноволосая женщина лет пятидесяти, с печальными глазами, крупным носом, скошенным подбородком и шеей, похожей на зоб. Звали е Людмилой Николаевной.

— Шахматисты? — спросила она, надела очки, посмотрела на Алтанбаева и поняла, что нет. — По какому вы вопросу?

— Мы хотим арендовать помещение для занятий единоборствами! — выпалил я и добавил: — За деньги.

Женщина шевельнула черными стрелами-бровями.

— Свободных ставок нет, — отмахнулась она. — Все сократили. Тренеров тоже нет.

— Вы не поняли. Мы хотим платить за помещение и заниматься там, — уточнил я. — Наверняка у вас есть возможность оформить человека на четверть ставки. Даже если денег никаких он получать от государства не будет, ученики все равно будут платить ежемесячно.

— И есть чем? — заинтересовалась она, прокручивая в голове следующую схему: она выбивает четвертушку ставки, не собираясь никому ничего отдавать, и еще рассчитывает получать деньги за аренду от нас.

Это было бы нагло и жирно — забирать все и официальное, и от учеников, потому я добавил:

— Наших учеников шестеро, это касается только их, им все бесплатно. Если кто еще придет, для них все платно, и с тренером вы — пятьдесят на пятьдесят, все так делают. В итоге никто в накладе не останется.

— Интересно. — Директриса потерла висок ручкой. — А кто будет оформляться?

— Егор, — я подвинул Алтанбаева вперед. — А тренер будет тренировать нанятый.

Людмила Николаевна осмотрела Алтанбаева с головы до ног, задумалась. Видимо, включила в мозгу калькулятор, и жаба задавила все сомнения.

— В хореографический зал не пущу, — предупредила она. — Но есть еще один. Не знаю, устроит или нет, там давно никто не занимался.

— Идемте смотреть, — сказал я.

Директриса встала, вышла из-за стола, и я вспомнил эпизод из «Ну, погоди», как из детской машинки вылезал лев. Она была необъятна в нижней части, как главврач Опа. Перекатываясь с ноги на ногу, как утка, Людмила Николаевна повела нас к лестнице.

Мы поднялись на второй этаж, повернули от библиотеки налево, в неиспользуемую часть здания. Директриса остановилась напротив дерматиновой двери и долго подбирала ключ в связке. Наконец один подошел, она открыла дверь и сразу же его отцепила от связки.

— Вот, пожалуйста. — Она открыла дверь. — Когда-то тут был бокс.

В ее голосе было столько сомнений, что я не спешил заглядывать, а обычно наглый Алтанбаев превратился в телка и ждал, когда это сделаю я.

Ну, с богом!

Я шагнул в помещение. Сквозняк поднял многолетнюю пыль, и я чихнул. Еще и еще раз.

— Конечно, нужно убирать, — виновато проговорила директриса.

Помещение превратили в подсобку. Тут громоздились старые столы, ведра, тряпки, стремянка, банки краски, кучи какого-то хлама в мешках. От стен отошла побелка и осыпалась. Хорошо, пол целый и линолеум без повреждений. А вон маты у стены. Я запрокинул голову: отлично — есть крюк, на который можно повесить мешок. Еще тут имелось треснутое зеркало — тоже вещь в нашем деле полезная.

— У-у-у, — разочарованно прогудел Алтанбаев.

— Вам есть куда это все перенести? — спросил я у Людмилы Николаевны.

— Конечно, тут еще три кабинета пустых.

— Значит, мы приводим помещение в порядок, а за это три дня тренируемся бесплатно. Начинаем во вторник. Ремонт — с завтрашнего дня.

По выражению лица Людмилы Николаевны я понял, что она очень даже согласна. Буду приучать алтанбаевцев к труду.

— Хорошо, — кивнула директриса.

— Завтра вы работаете? Егор и его команда придут и все уберут. А я потом проверю. Егор, вы когда сможете?

Алтанбаев выпучил глаза, но возмущаться не стал, почесал в затылке, подумал и выдал:

— Да весь день!

— В тринадцать приходите, — пригласила его директриса. — Как раз все переберу и подготовлю. Совсем помочь некому!

Мы распрощались с ней и потопали к выходу. Егор возмутился:

— Я не уборщица!

Я резко остановился у выхода, чтобы Крючок, ожидающий на улице, не видел, как отчитывают авторитета.

— Ладно. Значит, отбой. Никаких тренировок, так и останетесь рахитами, которых и баба нахлобучить может.

Я развернулся и пошел назад, к директорскому кабинету, но Алтанбаев меня окликнул:

— Эй, ниндзя! Мартынов! Стой! — Я повернулся к нему, и он продолжил виновато: — Я ж не о том. А что нельзя с людьми так! Бабло…

Я приложил палец к губам и кивнул на улицу. Когда вышли, Егор продолжил:

— Бабло брать и не делать ни хрена! — Он сделал неприличный жест. — Вертел я таких охреневших! А она нас стричь — как баранов. Нафига так?

Я, конечно, мог просто внушить ему, что так надо, но хотелось донести хоть что-то.