Вперед в прошлое 11

А вон и он, едва заметный в темноте — светлая тень на фоне темной туши машины. Закончив с гренками и не найдя пакета, я завернул их в газету, прихватил кофе и побежал в промозглую темноту навстречу приключениям. Заметив меня, Каналья помахал рукой, запрокинул голову, глядя на погасшее окно в кухне, отчитался:

— Доверенность не забыл, спал хорошо… О-о, спасибо! — Он взял из моих рук кофе, поднес чашку к лицу, жадно вдохнул аромат, достал гренку с колбасой. — М-м-м! Горячая!

И тут же ее съел. Следом расправился с другой гренкой, с сыром.

— Ну что, какой план? — спросил он, потирая руки. — Что там с ЖБИ? Появилась ясность?

Я отдал ему ключ от машины, говоря:

— Да какая ясность? Воскресенье же. Никто к телефону не подходит. А домашнего номера директора нет, я с ним одним из первых разговаривал, не догадался взять. Наверное, он уже забыл про нас, думал, что мы ему наобещали с три короба и пропали.

— Так и солярка может не понадобиться? — задал резонный вопрос Каналья. — Вдруг нас пошлют на том заводе? А ты деньги вложишь.

Когда о таком рассуждал Василий, в его голосе звучала паника. Каналья же спрашивал с интересом, пытаясь рассмотреть ситуацию с разных сторон. Позавтракав, он обошел машину, отмечая, что резина лысая.

— Деньги ненадолго заморожу — и все, — ответил я. — Тем более солярку мне продали по старой цене. По идее, она уже должна подорожать. Солярка нужна всем. Завирюхин откажется — кто-то другой купит. Но мне кажется, ему деваться некуда, у него куча товара зависла. Часть возьмет топливом, часть — деньгами.

— Ясно. — Алексей крутнул связку ключей на пальце. — Погнали?

— Твои — сто пятьдесят баксов, — напомнил я.

Каналья, который уже развернулся к машине, готовый лезть в кабину, сдал назад, посмотрел на меня, как на умалишенного, и спросил:

— Зачем ты это делаешь? Мог бы нанять водилу за двадцатку, а ты мне сотку, по сути, даришь. Нафига?

Мне просто хотелось ему помочь. Хотелось иметь полноправного партнера, а не зависимого человека, лишенного инициативы.

— Потому что я тебе доверяю. Только тебе, — честно ответил я, глядя в его глаза.

В кабине Каналья огляделся, почесал шевелюру.

— Странно. Ни одной голой бабы.

— Так и у тебя в гараже нет их, — улыбнулся я.

Заревел мотор, Каналье пришлось повышать голос, чтобы перекрыть шум:

— Олег приносил. Космонавт космонавтом, а сиськи любит. Но не прижились, с собой забрал, когда я его уволил. — Он на секунду задумался и расхохотался. — Не сиськи прижились — плакаты.

Боря оценил бы шутку и покатился бы со смеху. Я прежний, наверное, тоже.

Я повторил адрес, и мы поехали за соляркой, а по дороге я взахлеб рассказывал про свой будущий дом, и у Алексея тоже начинали гореть глаза.

* * *

В прошлый раз мы с отчимом, разместив бочки на пленке, солярку просто слили. Теперь же нам предстояло разгрузить машину, и мне было интересно, какое решение найдет Каналья, но главное, как потом бочки по двести литров он затащит назад. Мне виделась картина типа «Бурлаков на Волге»: деревянные лаги, тросы. Мы стоим в кузове и тихонько сгружаем бочку за бочкой на тросах по лагам.

На перелив солярки насосом у Рината снова ушел час. Уехали мы в начале седьмого. К семи были в гараже, где нас ждал помолодевший отъевшийся Алишер. Разгружали машину так, как я и полагал: с помощью досок и тросов, узбек здорово помог, хотя и сами справились бы.

Двадцать минут — и мы выдвинулись на мукомольный завод. В идеале следовало бы найти новых поставщиков, как это сделал отчим, но было некогда. Позвонить Завирюхину я рассчитывал с мукомольного завода — вряд ли замдиректора мне откажет — надеялся по-быстрому договориться об обмене стройматериалов на солярку и доставке на мой участок блоков, колец для септика, межэтажных перекрытий. Все, что помельче, везти туда бессмысленно — растащат.

Сразу строить я ничего не планирую, прежде надо залить фундамент, и чтобы он месяц стоял. Так считал я-взрослый, который думал, что разбирается в строительстве. Но вроде существовали разные мнения на этот счет.

— Сколько должен стоять фундамент? — нарушил тишину я. — Как считаешь?

— Пару месяцев, — ответил Каналья, не задумываясь. — Он может усадку дать, а у тебя дом большой планируется. Но некоторые деятели считают, что недели достаточно.

— Я тоже считаю, что не меньше месяца… О, приближаемся к посту ГАИ. Готовься.

Каналья игриво прищурился и выдал:

— Спорим, нас не остановят? Я знаю заклинание от них.

С серьезным лицом он скрутил кукиш, устремил в сторону приближающегося поста ГАИ, но не в стекло, конечно, и зашептал:

— Чур меня, чур меня, чур меня!

Молодой и не сильно отожравшийся гаишник заинтересовался нами, но потом вдруг резко отвернулся. Каналья улыбнулся во весь рот.

— Видишь? Работает. Потому что чур — это черт!

Я косился на него и пытался понять, он серьезно или шутит. После отчима с его Даромирой было бы обидно проститься с адекватностью Канальи. Время такое, что шиза и сектанты косят наши ряды только так.

Каналья решил надо мной не издеваться, достал табличку, прислоненную к стеклу, где большими буквами было написано: «Пустой».

— Вот настоящее заклинание и оберег. Обычно гаишники верят и предпочитают не тратить время. А если остановил пустого без таблички, то докопаться до чего-нибудь — дело чести.

— Фу-ух. Я уж подумал, что ты посидел на месте Василия, подышал анальной чакрой по совету Олега — заразился информационным вирусом.

Алексей заразительно рассмеялся.

Оберег «Пустой» работал безотказно, и гаишники, дислоцирующиеся возле поворота в Воронов гай, которые в прошлый раз пытались выпотрошить отчима, нас не тронули.

На мукомольный мы приехали без десяти девять. И здесь табличка сработала волшебным образом, дальнобойщики не предъявляли претензии, что мы лезем без очереди. Ясно же — на погрузку едет счастливый человек.

С замдиром мы предварительно созвонились в субботу, но новую цену муки он мне не озвучивал, сказал, что сам еще не знает, что и по чем будет в понедельник.

Как и в прошлый раз, он вышел к нам навстречу, но остановился поодаль, покашлял в шарф и прохрипел:

— Простите, болею. Не подходите, не дай бог заражу. Грипп сезонный, чтоб его! — Антон Петрович покосился на Каналью и продолжил: — Жена слегла, обе дочери слегли. А мне нельзя, мне — семью кормить.