Вперед в прошлое 11

Дело было так: замдиректора той дверной фирмы проворовался, дал ментам на лапу и сказал: «Повесьте на этого» — и на Виталю указал. Те и рады стараться. Благо связи у него были, отпустили Виталю. Ребра зажили, отек с лица сошел, но некоторые пальцы до конца не восстановились.

— Только бы не менты, — проговорил я. — От них спасения нет. Может, договоримся, отщипнут от нас кусок и будут следить, доить. Но вдруг тупые попадутся, которые не поймут, что доить нас можно долго, и прирежут курочку, которая несет золотые яйца…

Когда погрузка закончилась, один из грузчиков, а их было трое, постучал в кабину, я вылез, поблагодарил его и отдал каждому по пятьсот рублей.

Каналья спросил, когда я вернулся:

— И нафига?

— Надо, чтобы они были в нас заинтересованы. И тогда ни бандитам, ни ментам не сдадут, как замдиректор не сдал.

— Увы, среди них полно тупых, — вздохнул Каналья, заводя мотор.

На его месте Василий бы перекрестился на многочисленные образа и начал истерить. Возможно, отказался бы набивать машину мукой и так рисковать, купил бы немного товара, двумя ходками.

Но у меня есть только сегодняшний день, чтобы решить вопрос со стройматериалами. Потом это будет сложнее.

— У тебя ствола случайно не завалялось? — спросил я у Канальи.

— Не. Но пора подумать об этом. Человек со стволом более убедителен. Дикий Запад, блин, у нас на востоке! Ствол, конечно, хорош, но только — если нам угрожают не менты.

— Это да.

«КАМАЗ» поехал по хоздвору, а я прилепился к окну, высматривая серую «девятку» или другую подозрительную машину. Наш грузовик выехал с хоздвора, но слежку я не обнаружил. Может, и обойдется. Была большая вероятность, что человек, который нами заинтересовался, следил за мукомольным заводом всю неделю, пока мы не работали, не дождался нас и плюнул, подумал, что залетные какие-то.

Но с такой же вероятностью этот неизвестный мог заплатить сотрудникам мукомольного завода, чтобы кто-то за нами следил. Замдиректора отказался ему помочь, но найдется и тот, кто согласится.

Все это будет работать при единственном условии: нами очень сильно заинтересовались. Я скосил глаза на Каналью. Он что-то насвистывал под нос, тоже посматривал в зеркала и выглядел совершенно спокойным.

Он сунул в рот сигарету, а я замахал руками:

— Не-не-не! Не кури в салоне! А то отчим машину больше не даст.

Каналья сунул сигарету за ухо и спокойно сказал, будто отвечая на мои мысли:

— После того, как ты видел собственную голень, разорванную на кусочки, и кровь фонтаном, остальное — такая фигня!

Я его понимал. Точнее, я-взрослый понял бы, потому что пережил много похожих эпизодов, но его-меня будто оберегали, не давали подохнуть. Каждая смерть, каждый товарищ, разорванный на куски сброшенным боезарядом, делает душу тверже. Наступают моменты, и чувствуешь себя обрубком, не способным сопереживать. Где нормальному человеку больно, тебе — никак.

Потому взрослого убрали из этого тело, а вернули меня. Надо было, чтобы я чувствовал, передергивал плечами, когда его память подсовывала разорванные тела, гниющих солдат на поле боя, котиков-трупоедов. Как бы мне хотелось хотя бы на время этой поездки обрести спокойствие!

Аутотренинг не помогал. Как ни убеждай себя, что если даже я что-то и потеряю, то точно не все и в силу возраста мне никто ничего не предъявит, все равно я сидел как на иголках.

И особенно напрягся, когда увидел, как белая «копейка» съехала с обочины и, придерживая расстояние, покатилась за нами.

— Жигуль видишь? — спросил я у Канальи.

— Тебе он тоже кажется подозрительным?

Миновав длинную очередь из зерновозов, мы съехали на обочину. Каналья вылез, закурил и сделал вид, что проверяет колеса. Он все время стоял спиной к дороге, а я следил за «копейкой», которая еле ползла. Вот она поравнялась с нами, и я увидел за рулем мордатого деда в кепке, рядом сидел такой же мужик, как брат-близнец. На Каналью они даже не посмотрели, поехали себе дальше и ни разу не обернулись.

— Отбой тревога, — сказал я, когда Каналья залез в кабину. — Просто мужики.

— Посмотрим. Ща постоим немного, а потом, когда на главную вырулим, если кто-то еще с обочины сорвется и поедет за нами — это сто пудово хвост. Так что смотри в оба.

— Смотрю, — ответил я и превратился в зрение.

Обочина дороги, которую мы проехали, покинув мельницу, пустовала. Вот поворот на главную. Пропускаем всех, сворачиваем налево… На обочине стояли два «москвича», я напрягся, глядя на них, но никто за нами не поехал.

И из поворота, ведущего к прибрежному поселку, никто не вырулил, и из следующего. Но выдыхать было рано, и мы с Канальей были на стреме. Наконец напарник спросил:

— Куда поедем? И как все будет? Тупо ходить по дворам и предлагать?

— Главное найти кого-то активного местного. А потом все село набежит.

— Так а ехать — куда?

— Туда, где мы еще не были и где нас не будут поджидать: на юго-восточное побережье в курортные поселки.

— Может, сразу в город? — предложил Каналья.

— В городе рынки и менты, там у людей все есть. А в поселках — нет, в магазинах шаром покати, и менты не такие бдительные. У людей там деньги есть, которые они на отдыхайках зарабатывают, не все пропили с лета. А если немного дешевле предлагать, гребут, как потерпевшие.

— Поверю на слово. Ну что, погнали?

Дорогу, что минует места, где пасутся гаишники, Каналья знал и без подсказки, свернул с главной на проселочную, и мы поехали восвояси. То есть в наш город, а потом — дальше. Так что, если нами интересуются менты, мы перемещаемся в другую область. Им нужно с местными договориться, чтобы нас хлопнуть, а это не одного дня дело.

Мы ехали и ехали, никто нас не преследовал. Выглянуло солнышко, и сразу так радостно стало! Январь идет на убыль, еще месяц — и весна! Когда появляются первые цветки миндаля, а происходит это в феврале, кровь в жилах бурлит, как сок в деревьях, и жизнь кажется еще более прекрасной.

Один только пост гаишников было не миновать — тот, что на выезде из города и на въезде. Все машины проходили через него. Легковушки менты останавливали, только когда вообще никого не было, предпочитали потрошить только тех, кем гарантированно можно поживиться — фуры.