Вперед в прошлое 9

А узбек как? Нашел ли убежище?

А моряки затонувших судов? Вот где адище, у нас тут, считай, Ташкент.

Наташка выложила жареных «жабок» на тарелку, Боря посыпал их сахарной пудрой, мама разлила чай по чашкам, от них потянулись ниточки пара.

Боря первым цапнул жабку, хрустнул, зажмурился от удовольствия и проговорил с набитым ртом:

— Вку-уфно. — Прожевав, он добавил: — А играть будем еще?

— Будем. — Наташка принялась раздавать фишки. — Как же классно в школе стало без Джусихи! Молодец Пашка, революцию устроил, и ее поперли.

— Сама ушла, — предположил я, поймав мамин удивленный взгляд. — Она ж под директора копала, он этот не забудет и сгноит ее. Натка, Андрей носки продает?

Сестра тяжело вздохнула

— Ну как… Первый день пришел с рынка, напился. Идет, как на каторгу, приносит по полторы тысячи в день. Кстати, долг тебе отдать готова.

— Молодец он, что решился, — оценил я усилия престарелого зятя. — Ему это дается тяжелее, чем нам. Он-то ведь художник-реставратор, человек искусства.

— Я не человек искусства, и то стыдно торговать, — призналась мама. — Еще десять лет назад за спекуляцию сажали, понимаете? Спекулянтов все осуждали. Как и валютчиков. А теперь те и другие — уважаемые люди.

— Это ненадолго, — воспользовался я памятью из другой жизни.

— Какой он, этот Андрей? — спросил Боря.

Наташка вспыхнула и поспешила перевести тему:

— Ма, а ты ни с кем, кроме отца, в молодости не встречалась?

Вечер располагал к откровениям. Теперь мама покраснела и улыбнулась — не стесняясь, а как когда вспоминаешь что-то приятное.

— Был у меня парень. Его звали Леонид… Лёнечка. Мы на танцах в Васильевке познакомились, он приехал из соседнего села. Мне четырнадцать, ему семнадцать. Он тогда жутко взрослым мне казался.

Наташка широко распахнула глаза. Мама продолжила:

— Встречались, целовались даже, в кино ходили, и так год. Он, помню, туфельки мне подарил, как у Золушки. До сих пор их храню. — Она вздохнула. — Он страшненький был, как Караченцев, ротастый, зубы такие же, но жутко обаятельный и веселый. Все подруги его любили, завидовали нам. Где он, там было весело.

— А чего расстались? — спросила Наташка.

— Его забрали в армию… Во флот на Дальний Восток.

— Не дождалась? — возмутилась Наташка и добавила зло: — Или он кого-то себе нашел и бросил тебя, скотина?

Мама погрустнела и покачала головой.

— Тогда не два года служили, а три. Мы переписывались год и восемь месяцев, я ждала… До сих пор у мамы его письма остались. А потом он перестал мне отвечать. Я ждала и писала ему — месяц, два, полгода. Думала, в море ушел. А потом выяснилось, что он другу-то своему пишет.

— Вот козел, — прошипела Наташка.

— Думала, с ума сойду, аж слегла. Как раз в майские праздники, ко дню рождения подарочек, — говорила мама, будто не слыша ее. — До последнего надеялась, что поздравит меня. Не поздравил. А потом, как в тумане — выпускные экзамены, вступительные в медучилище. Лето, поступление, море… и как-то полегчало. А в сентябре за мной стал ухаживать Рома. В гости ходил, цветы носил. Яркий парень, милиционер, маме он нравился поначалу.

Мама смолкла, и Боря спросил:

— Ну а этот… Леонид который, он что?

— Как сейчас помню: Новый год, мамин день рождения, все у нее, и Рома тоже. И тут приходит Лёня с цветами. Побледнел, в глазах слезы… И бежать оттуда. Что это было, я так и не поняла. Друзья сказали, что он так меня проверял.

— Тупо, — фыркнула Наташка. — Придурок неадекватный твой Лёня. Кто так делает?

— Жалеешь? — спросил я.

Мама пожала плечами.

— А смысл? Если бы все сложилось с ним, вас бы не было.

Я не удержался, спросил:

— Ма, а если бы тебя вернуть на двадцать лет назад, ты дождалась бы его?

Мама грустно улыбнулась, обняла Борю и Наташку и, немного подумав, качнула головой.

— Нет. Вас бы тогда не было. Да и смысл думать? Все равно этого не случится никогда.

Промелькнула мысль о том, сколько не родится людей из-за моей деятельности и сколько появятся новых граждан. Первый такой человечек — будущий ребенок Анны Лялиной.

Боря отстранился, Наташка стиснула маму в объятиях, хлюпнула носом и проговорила, зажмурившись:

— Так проверять любящую девушку — издевательство, вот что я скажу. Лёнька — козел.

Мама сперва напряглась, но вскоре расслабилась, принимая неожиданную ласку ершистой дочери.

— Где он сейчас? — спросил я. — Знаешь?

— В Марьинке, машинами занимается, и ремонтом тоже. Живет богато.

Я подумал, что холодным вечером, когда за окнами ревет стихия, мы стали близки друг другу как никогда и посмотрели на тех, с кем долго жили бок о бок, другими глазами.

Дальше мы играли в домино и разговаривали, разговаривали, разговаривали — что случилось впервые в нашей семье. Раньше взрослые предъявляли претензии и раздавали подзатыльники, потому любой праздник в кругу семьи превращался в пытку. Чтобы мы вот так по-человечески общались, я и не припомню.

Мама делилась воспоминаниями из детства, как они хулиганили с Ириной и воровали у соседей сливы, а один раз совершили диверсию, отвязали и отстегали хворостиной соседских коз за то, что те объедали молодые абрикосовые деревца, посаженные у забора. Козы убежали в лес, их искали сутки, но нашли. А главное — дед и бабушка поворчали, но никого не выпороли!

Этот ураган принесет много горя горожанам, но и пользу он тоже принес — впервые я, да и Боря с Наташкой почувствовали, что у них есть семья, а мама — это не досадная помеха, призвание которой — портить нам жизнь, а тоже человек, она была школьницей, хулиганила, дружила и влюблялась, радовалась и страдала.

— Десять вечера, — прокричала мама, стараясь перекрыть рев ветра, который стал особенно сильным. — Может, попробуем спать? Авось утром ветер ослабнет, я на работу пойду, вы — в школу…

— Ма, ну какая школа? — проворчала Наташка, разочарованная очередным проигрышем, кивнула на окно. — Страшно смотреть, что там ветер наворотил. Посносил, наверное, все.

— Тепла нет, никто не пустит нас в холодные классы, — поддержал ее я.

Порыв ударил в стекло, оно зазвенело, но удержалось. Наши окна должны уцелеть. Но в этой реальности все немного по-другому, я ничего не знаю наверняка, могу лишь примерно догадываться. Но если вдруг что-то пойдет не так, придется забивать окна одеялами, а самим ночевать в прихожей или в ванной, чтобы ничего в голову не прилетело, мы все-таки на втором этаже, и такой риск есть.

Дом скрипел, скрежетал, казалось, что он вот-вот развалится, и стены — ненадежное укрытие. Стоит разойтись стихии, и становится ясно, что человек — никакой не царь природы, а дрожащая пылинка на ладонях вечности. Опустится ладонь на ладонь — и нет тебя.

Где-то совсем рядом зазвенело разбитое стекло. Возможно, у соседей справа за стеной донесся женский визг. Боря спросил:

— Это ветер выдавливает стекла?!

— Возможно, — ответил я. — Но скорее их что-то разбивает. На улице все летает, и это смертельно опасно.