Вперед в прошлое 9

— По всем признакам — инфаркт, а ничего нет! Никаких лекарств, чтобы уколоть. И скорую не вызвать, потому что телефон сломан, и не доедет она. Дед хрипит, мечется, свитер на себе рвет, а из всего у них только физраствор и корвалол. Ну, я дала выпить корвалол, там кодеин. Помочь не поможет, но может облегчить страдания.

Мама скривилась, закрыла лицо руками, потрясла головой. Сестра отвернулась, Боря встал возле окна и уставился на улицу.

— Бабка плачет, в ноги к нему бросается. Дед хрипит, что умирает. Бабка — на меня, помоги, мол, ты же медик! А чем я помогу, я же не Бог! — Мама развела руками, обняла себя. — Его в больницу бы. Но как? Бабка кидается… ну, я уколола физраствор, сказала, теперь точно полегчает. И что ты думаешь? Побледнел, бабку матом кроет за «запорожец»… Потом тише, тише, губы посинели, затих… И все.

Мама повесила голову и замолчала, потом скомкала свитер на груди.

— Так тяжело смотреть, как человек умирает, и не знать, чем помочь! Ужасно. Просто ужасно. Он так и лежит там, а бабка над трупом воет.

Я обнял маму, она прижалась щекой к животу, часто и глубоко дыша.

— Ужасно,— кивнула Наташка.

— Понимаю тебя,— поддержал ее я. — Но ты правда не могла ничем помочь. Обычно у сердечников есть запас лекарств— на случай, если у врачей их не будет.

— Стрельцовы не болели, на учете состояли со стенокардией и гипертонией, но по врачам не ходили… Все равно чувствую себя виноватой!

Что тут скажешь? Чем поможешь? Можно только отвлечь, что я и попытался сделать.

— Давайте в домино сыграем? — предложил я, раздал костяшки и завел рассказ про свою школьную жизнь, про влюбленную Желткову, что особенно позабавило Наташку, и мама заулыбалась, тучи, сгустившиеся над нашей квартирой, немного разошлись.

Керосиновая лампа осталась на кухне, и мыться пришлось при свечке. Облился горячей водой — и бегом назад, чтобы не мерзнуть. И так все.

И снова разговоры за домино, теперь мама рассказывала про отца, как он красиво ухаживал, любил ее и берег, бабушка думала, нет идеальнее зятя. А с появлением Наташки все изменилось. Он стал злым, начал задерживаться на работе. Мама подозревала, что он изменяет, но ничего выяснять не пыталась.

— Я бы вывела его на чистую воду и послала! — гордо заявила Наташка.

— У ребенка должен быть отец,— сказала мама как по писаному.

— Пффф, чтобы с малых лет приучал к побоям? Нафиг! Лучше никакого отца. Нас ты спросила, хотим ли мы такой жизни?

— Потому что ребенок — это тяжело,— предположил я и заодно увел разговор от разгорающегося конфликта. — Отцу не нужны сложности, но в этом он сам себе не признается. Новой жене отец тоже изменять будет, вот посмотрите.

О том, что он уже по малолеткам бегает, я говорить не стал.

— Зато Андрей никогда мне не изменит,— сказала Наташка дрогнувшим голосом и обратилась к маме:— Ты читала Хемингуэя? Андрей его обожает. И про театр столько знает… Про пьесы, известных актеров. Интересно, как он там? — Она вздохнула и задумалась, лицо ее стало мечтательным.

— Нормально все должно быть,— попытался утешить ее я. — Меня больше бабушка волнует.

— Да,— кивнула мама, припечатав к столу последнюю костяшку, и с азартом выпалила:— Я выиграла!

— Бабушке, если что, Юрка поможет или этот твой…— Наташка покосилась на маму:— Алексей. Кстати, симпатичный мужик, не то что…

Я толкнул ее ногой под столом, и она прикусила язык, но изобразить усы-щупальца успела, правда, мама не заметила.

— Он алкоголик, то, что не пьет — это до первой рюмки,— объяснила свой выбор мама, передернула плечами. — И у него ноги нет, это же ужасно!

— Зато есть молодая девушка, и протез ее не отталкивает,— сказал я.

Керосинка зачадила, стала более тускло светить, пришлось ее выключить и зажечь свечу, всего их у нас было шесть — думал, этого хватит.

Как же я ошибся! На следующий день ветер тоже не стих, но и таких сильных порывов, как позавчера, не наблюдалось. Зато к вечеру в центр села наконец прорвались спасатели — их встречали, как освободителей в сорок четвертом. Но к тому моменту большая часть дороги была расчищена местными жителями.

Эх, если бы Ивану Филипповичу стало плохо сегодня, его спасли бы, потому что первой по расчищенной дороге проехала «скорая», причем это была «буханка»— более высокую машину на скользкой дороге ветер мог или развернуть, или опрокинуть.

Вчера ветер напоминал заполошное дыхание: выдох-вдох-выдох-выдох-вдох, то сегодня он сделался более размеренным: вы-ы-ыдох, вдо-о-ох, его сила распределялась равномерно. В лучшие годы обычный норд-ост вот такой, подует день-три, оторвет то, что плохо приколочено, пролетит пара ворон вперед хвостом, и обходилось без жертв. Такие ураганы, как в этом году, случаются редко и запоминаются надолго.

В обед, закутавшись по глаза, я отправился смотреть, как там обитатели подвала, захватил бабушкину тушенку и килограмм гречки — как раз хватит на обед для пострадавших, а то ведь Каретниковы не могут всех кормить.

Однако на двери в подвал висел новенький замок. Что это значит? Где все? Я поднялся к Каретниковым. Они точно так же, как и мы, расположились на кухне вместе с соседями и грелись газом, благо кухня тут была целых восемь с половиной метров, не то что у нас.

Поздоровавшись с собравшимися, я спросил:

— Где потерпевшие? — Сообразив, что меня не поняли, я уточнил:— Люди, которые были в подвале, куда делись? И почему там замок?

Все повернули ко мне головы, ответил Илья:

— Уехали в пункты временного размещения. Их поселят в гостинице. Во дворе разобьют огромные палатки с печами, чтобы можно было обогреться и приготовить поесть.

— А чего сразу в палатку не поселить?— удивился Ян, поправляя челку и закрывая волосами изуродованные глаз и лицо.

— Ветер усилится, и улетит палатка,— объяснил Илья.

— А-а-а…

— Вообще палатки — странная затея,— проговорил Леонид Эдуардович и добавил:— Замок на двери в подвал — мой, ключ тоже у меня.

Я невольно улыбнулся и спросил:

— Это значит, что база снова наша?

— Думаю, некоторое время да.

Мы с Ильей хлопнули друг друга по рукам. Бесспорно, заниматься в спортзале удобнее, наверное, там мы и будем тренироваться, а на базе — делать уроки, играть в приставку, которую Кабанов так и не выкупил.

Илья проговорил:

— Веру Ивановну забрала Кариночка Сванидзе, у нее гостевой дом пустует до лета, а дальше наша русичка поедет к родственникам в Сыктывкар.

При мысли об этом сделалось тоскливо, и я сказал:

— Не хотелось бы. Она круто ведет урок — заслушаешься.

— Это да, но купить ей квартиру ты вряд ли сможешь,— вздохнул Илья.

— Может, все-таки выплатят компенсацию…

В разговор вступил Леонид Эдуардович:

— Если выплатят, этого в лучшем случае хватит на то, чтобы вставить стекла и двери. А у вашей учительницы дом полностью разрушен. Максимум, что могут сделать— предоставить ей комнату без ремонта в общежитии. Что это такое, ты отлично представляешь. Молодая интеллигентная женщина вряд ли сможет жить среди деклассированных элементов, где что ни день, то пьянка или мордобой.