Вперёд в СССР!

— Думаю, я почувствовал, что с Екатериной творится неладное, — сказал я твёрдо, глядя Кривошееву в глаза. — Это было не просто наблюдением. Собственно, я сначала ощутил исходившую от неё непривычную ауру. Словно… Алайская стала другой. А затем уже начал к ней присматриваться.

Поскольку я не сомневался, что подполковник будет проверять мои эмоции во время ответа, сформировал соответствующие — уверенные, искренние. Он должен был почувствовать, что я не лгу.

Вот это, пожалуй, самое трудное — имитировать поток, который вводит собеседника в заблуждение. Для этого нужно заранее создавать определённые эмоциональные паттерны и хранить их в подсознании, чтобы в нужный момент извлекать и примерять на себя, словно маску.

Кривошеев молчал, глядя мне в глаза, но я чувствовал, что он не пытается что-то в них разглядеть. Ему это было не нужно. Подполковник прощупывал меня, сканировал, словно детектор лжи. Уверен, с любым местным это сработало бы, но я был анимансером и собственной душой управлял так же тонко и виртуозно, как опытный дирижёр — слаженным оркестром. Без этого в чужие даже соваться не стоит. Сразу потеряешься и с ума сойдёшь.

— Хорошо, — проговорил, наконец, Кривошеев. — Я вам верю, товарищ Громов. И должен сказать, ваш ответ меня порадовал. Сейчас объясню, почему. Видите ли, та тварь, которую вам случайно посчастливилось убить, не первая, о которой нам стало известно. Были и другие. Но почуять их ещё никому не удавалось. Кажется, ваш Дар, в некотором роде, уникален.

— Буду рад оказать любую посильную помощь, — быстро сказал я, воспользовавшись паузой.

— Вполне вероятно, она нам понадобится, — снова помолчав, проговорил подполковник. — Если, конечно… Впрочем, это мы узнаем по факту. Если решим вас задействовать. Я должен это обдумать. И обсудить с коллегами, — он вдруг побарабанил пальцами по столу. Вид у него был такой, будто он прикидывал, не сказать ли что-то ещё. — А сейчас мне нужно перемолвиться с вами парой слов наедине. Вы свободны, товарищи, — обратился он к Соколовой и Виктору Викторовичу. — Мы ещё поговорим чуть позже. Далеко не уходите.

Когда они покинули кабинет, Кривошеев встал и, заложив руки за спину, прошёлся туда-сюда, не глядя на меня.

— Вот что, товарищ Громов, — заговорил он через несколько секунд. — Ситуация сложилась непростая. И неприятная. Для вас, в первую очередь. Если мы решим вас использовать — в случае, если ваши необычные способности позволят… скажем так, вступить хоть в какой-то контакт с существами вроде того, с которым вам довелось недавно столкнуться… защитить вас по спецпрограмме не выйдет. Вам придётся действовать довольно активно. Конечно, вы будете под присмотром, но иногда этого мало, чтобы помешать тем, кто хочет достать человека.

— Вы имеете в виду родителей Алайской? — спросил я, продолжая считывать эмоциональный фон собеседника, чтобы понимать, правду он говорит или пытается мною манипулировать.

Я отлично чувствовал и понимал его сомнения. Какой-то мальчишка с непонятным Даром и неясными способностями, сын предателя Родины — с одной стороны, и секретный проект, менгиры, эмиссары и Алайские — с другой. Незавидная дилемма. Какими бы полномочиями ни обладал Кривошеев, он точно не был всесилен. Всегда есть тот, кто выслушивает доклады и отдаёт приказы. Но моему собеседнику очень хотелось выяснить, смогу ли я вступить в ментальный контакт с неведомыми тварями. Такую возможность он упускать не хотел. Считал, что не имеет права. Однако просто взять и включить странного пацана в засекреченные разработки? Нет, без соответствующих санкций вышестоящего начальства, которое ещё предстоит убедить, что овчинка стоит выделки, он тоже не мог.

— Именно о них, — кивнул подполковник, остановившись справа от меня и глядя сверху вниз. — У Алайских серьёзные связи в правительстве, и смерть дочери они не простят. Она была их любимицей. На неё возлагались большие надежды. Возможно, чрезмерные, но родительское сердце склонно приукрашивать достоинства ребёнка. Сами понимаете. В общем, вам нужно быть крайне осторожным в ближайшее время. Мы постараемся вас прикрыть, товарищ Громов, однако, как я уже сказал, чудес не бывает. В Москве вам будет угрожать опасность. Не сегодня и не завтра, но скоро Алайские узнают, кто именно убил их дочь. Надеюсь, к тому времени ваша дальнейшая судьба будет… определена. До того же времени сделайте одолжение — постарайтесь не умереть.

* * *

Честно говоря, я не думал, что меня отпустят.

Просто не верил в такой поворот.

С одной стороны, это хорошо. С другой… количество навалившихся на меня проблем растёт. Эмиссары не просто проникают в эту реальность, они почему-то интересуются менгирами. И мной. Допрос помог бы выяснить, что им нужно, вот только не факт, что меня подпустят близко к столь значимому источнику информации. Я не могу рассказать о своём прошлом, не могу доказать свою полезность для этого общества. Для сотрудников КГБ я простой мальчишка-ментор, даже не выходец из Великого Рода. Почему они должны предоставлять допуск к секретному объекту? Я уж молчу про клеймо, доставшееся мне на память от отца…

Вторая проблема — моя родня.

Теперь, когда за мной охотятся неизвестные агенты, да ещё и влиятельная семейка Алайских, маму и сестру нужно защитить. Я не могу с этим справиться, находясь вдалеке от Москвы. Значит, буду вынужден просить. Или, что ещё хуже, подталкивать куратора к принятию «верного» решения.

К лифтам в управлении КГБ с недавних пор я стал относиться настороженно — мало ли, куда они меня привезут. Поэтому на первый этаж спустился по лестнице.

В вестибюле столкнулся с Соколовой.

— Идём, — сказала девушка. — Подброшу до академии.

— Есть разговор, — я сразу перешёл к делу.

Соколова внимательно посмотрела на меня.

— Без свидетелей, — добавил на всякий случай.

— Хорошо, — кивнула майор.

Когда мы приблизились к «Волге», Соколова перебросилась парой фраз с водителем, и тот выбрался из салона, движением фокусника извлекая откуда-то смартфон.

— Марина Игоревна, — я слышал, как к моему куратору обращались подчинённые, — разговор касается моей семьи.

— Защиту хочешь, — догадалась Соколова.

Я молча кивнул.

Мы расположились на заднем сиденье, и я считывал весь спектр эмоций, исходящих от девушки. Интересный спектр, между прочим. Озабоченность, неожиданное сопереживание и даже… симпатия. Марина Соколова интересовалась мной… в совершенно неожиданном ключе. Не как подопечным или одарённым сотрудником с перспективами роста, а как мужчиной. Впрочем, свои чувства майор тщательно скрывала. Отчасти — даже от себя самой.

— Что ты знаешь об Алайских? — внезапно спросила девушка.

— Очень мало, — я вздохнул. — У Кати отец большая шишка. Дипломат, работает в международном отделе ЦК.

— Всё верно, — кивнула Соколова. — Но это лишь часть правды. Понимаешь, международный отдел не может влиять на такие структуры, как наша. Силовики — они и в Африке силовики. Но в устройстве нашей страны есть и не совсем очевидные… механизмы. Ты ведь, наверное, слышал о Великих Родах.

Пришлось снова кивнуть.

В ОГАСе информации по семи Родам, захватившим власть в стране, было немного. Факт имел место, но нигде не выпячивался и даже замалчивался. Вы только представьте: семь кланов десятилетиями удерживают ключевые посты, передавая их своим отпрыскам по наследству. И это не обычные люди, а менторы — неспящие, долгожители. Вторые так и вовсе никому ничего не передают, а сидят в одном кресле до неприличия долго. Получается не коммунистическая утопия, а подобие аристократии. А если учесть, что генсек у нас бессмертный… то вот он, царь-батюшка во всей своей красе.