Враги друг друга не предают

— Будет благословенна ваша стезя, Владыка Шанел, — блондин низко склонился и быстро пошел в сторону группы верховых.

Он бросил пару слов и взялся за удила. От общей группы отделилась троица. Эльфы резво пришпорили коней, и вскоре только шлейф из не осевшей пыли указывал их путь.

В возмужавшем мужчине, с широким разворотом плеч, с трудом угадывался юный наследник Шанел. Владыка в темной шелковой одежде, украшенной серебряной вышивкой, раздраженно потер подбородок, вглядываясь вдаль, туда, где у горизонта тянулись в небо сотни светлых дымных столбов. На пальце сверкнул синевой грубоватый платиновый перстень.

Стоп, я уже видела этот перстень у Леона. Откуда похожему взяться у простого наемника? А у Борана подделка или это он же? Кажется, еще кто-то носил такое же кольцо, но не могу вспомнить.

Мужчина повернулся, небрежно отбросил за спину роскошную гриву каштановых волос, с двумя белыми локонами, протянувшимися с висков, и пристально всмотрелся мне в лицо. Красивая линия губ сурово поджата, брови нахмурены, глаза — два пулеметных дзота. Я похолодела — неужели почувствовал мое присутствие? Минуту напряженно вглядывался и звучно свистнул, так что заложило уши. От сердца отлегло, он явно кого-то подзывал.

Черная громадина, грохоча копытами и фыркая, пронеслась сквозь меня. Я инстинктивно отпрянула, спасая эфирное тело, которому ничего не грозило. Черный хвост стегнул по лицу, и конский волос легко провалился, лишь чуть смазав очертания тела.

— Руан, шурхов сын, тебя не дозовешься, — проворчал эльф, гладя вороного жеребца по морде и посмеиваясь от удовольствия. — Гуляй, утром выступаем. Завтра этот цветущий край превратиться в пепелище. Глупые лягушата возомнили, что могут дать отпор мне — Владыке, равному богам по силе. Сомну и растопчу, как и всех до того. Мне осталось взять последнюю цитадель — храм проклятой Астреи. Я так долго к нему шел. Сколько земель утопил в крови и не отступлюсь.

Конь играл, пританцовывая передними ногами. Но сильная рука хозяина крепко держала уздечку, не давая подняться на дыбы. Лиловый конский глаз налился злостью, зубы ожесточенно грызли удила, но вороной смирился, почувствовав руку хозяина на морде. Пальцы чуть светились синеватым светом. Владыка успокаивал жеребца магией. Тряхнув гривой, Руан фыркнул и потянулся губами к украшенному драгоценной бриллиантовой каплей уху. Шанел оттолкнул коня, сменившего настрой на игривый.

— Мой дед был нерешительным слабаком, мой отец хоть и родился сильным магом, оказался трусом. И только я — лучший из лучших — посмею бросить вызов богам. Я стану им равным. Эльфы будут единственной расой правящей во всех мирах. Я возвеличу свой народ. Я возвеличу свое имя. Его будут повторять со страхом и уважением во время моей жизни и тысячелетия после моей смерти. Не так ли, Грувор?

Эльф щелкнул пальцами, и плотные кусты орешника уже успевшие обзавестись молодой зеленью раздвинулись, являя еще одного остроухого, недовольно скривившегося, что был так легко обнаружен.

— Именно, мой Повелитель, — низко поклонился блондин Грувор, касаясь концом косы своих сапог. — Я ваш советник. Я был им еще при вашем дедушке. Могу я высказаться?

— Говори, Грувор. К тебе единственному я прислушиваюсь, ведь ты единственный из сановитых подпевал деда, кто благоволил к бастарду принцессы. Я помню добро, — Шанел напрягся, вперив серый прищур глаз в советника.

На диво спокойный блондин поклонился еще раз, перевел взгляд с Владыки на мирно щиплющего травку жеребца и проговорил:

— Цели твои велики и благородны, Владыка и достойны твоего величия и великого народа Светлых. Но смущает меня поведение людишек. Самые жалкие из созданий божьих, они легко сдавали нам свои города и деревни, почти не сопротивляясь насилию. Но подобно высокогорным урсам стоят насмерть за храм.

Светловолосый замолк, глядя в сторону, словно задумался, давая Шанелу время осмыслить им сказанное.

— И что ты хочешь этим сказать? Не юли, как змей, говори прямо, — нетерпеливо отозвался Владыка, подойдя к советнику вплотную.

Советник склонил голову, принимая разрешение говорить прямо.

— Верные мне люди донесли, что жрица храма Астреи донесла прихожанам слова ее богини. Якобы Астрея пригрозила нашему миру проклятием, если армия эльфов осквернит ее святыню.

— Ты веришь словам какой-то старой карги? — вспылил Шанел, хватаясь за нож. — Не ожидал от тебя, Грувор!

Конь, испуганный порывом хозяина пронзительно заржал и шарахнулся в сторону, исчезая из рощицы. Шанел, глядя на улепетывающего со всех ног жеребца, грязно выругался, легко поигрывая острым лезвием.

— Мой Повелитель, иногда сама Астрея вселяется в тело своих жриц и говорит их устами, — прошелестел голос советника. — Не сочти за дерзость, но это тот случай, когда стоит прислушаться.

Серые глаза Шанела полыхнули стылой яростью, черты лица исказила некрасивая гримаса, рука сделала изящный выпад, и советник захрипел, схватившись за живот.

— Трус, — презрительно сплюнул сквозь зубы Владыка, пинком перевернул тело, вытащил клинок, переступил и, не оборачиваясь, вышел из-под сени деревьев.

Глава 48

Глава 48

Весенний пригорок исчез, возвращая меня в знакомый морозный день. Пересохшие губы опалило зимней стужей. Боль тупая и уже ставшая теперь привычной поселилась в голове. В череп стучали мягко, но настойчиво, мешая отдать богу душу. Злость на чью-то наглость, заставила распахнуть воспаленные веки. Снег, снег, снег. Чешуйчатая нога ящера, выныривающая из зеленоватого, сбитого колтунами меха, оставляет глубокие трехпалые следы. Я неудобно лежу в седле, бьюсь виском о мягкий и теплый бок.

— Ну, голуба, оклемалась? — голос проскрипел над головой плохо смазанной дверной петлей.

Я повернула голову полюбопытствовать и поморщилась, почувствовав пульсирующую боль в затылке и тошноту, подкатившую к горлу.

— Дети… Где мои дети? — прохрипела, несмотря на усилившуюся боль, пытаясь повернуться удобнее и увидеть своего спасителя.

— Егозы-то… Так где им быть? Убегли. Тебя показали и убегли, — задумчиво проговорил голос, удивленный вопросом. — В город подалися. Ящура свово продавать.

Щуря от боли глаза, внимательно разглядывала старика, везущего меня на своем шурхе. Щуплый, небольшого росточка, в потертом зипуне, явном ровеснике самого деда. Безбородое лицо, с множеством лучиков-морщинок, разбегающихся от уголков глаз, привыкло улыбаться. Кустистые брови нависают над выцветшими глазами. Лохматый малахай греет лысую как коленка голову.

Старик покачал головой, вспоминая что-то, и улыбнулся в бороду. Я не могла не улыбнуться в ответ, такой светлой и солнечной была эта по-детски открытая улыбка, преобразившая морщинистое лицо старика.