Врата Войны
Шрифт:
И если технику можно частью восстановить в рембатах, а частью получить с баз хранения, то маршевых пополнений для восстановления численности личного состава нет и не предвидится. Войны наш президент никому не объявлял, мобилизация тоже не проводится, на запортальной территории действует исключительно ограниченный контингент. Узнав об этом, я было приуныл, что нас тут бросают биться до последней капли крови, а сами к нам со всем сочувствием, да и только — не больше и не меньше.
Но наш комбат мне объяснил, что вместо мобилизации военнообязанных (так как контингент действительно ограниченный) Россия объявила призыв добровольцев, причем не только с российским, но и с любым гражданством бывшего СССР. А добровольцы — люди совсем другого сорта, чем просто
Советский связной У-2, в сопровождении нашего «Аллигатора», вывернул из-за леса на малой высоте прямо над верхушками деревьев. Мы все задрали головы, разглядывая трещащий мотором фанерно-перкалевый самолетик с красными звездами на крыльях. А тем временем его пилот заложил пологий вираж, выбирая место для посадки своего пепелаца. А чего тут выбирать? Пусть садится прямо на дорогу, и все дела. На картофельном поле с его грядками убьется даже эта сверхлегкая помесь швейной машинки с воздушным змеем. Но нет, пилот сделал полный круг, осмотрев все с высоты, и только потом пошел на посадку.
А посмотреть там было на что. Мы на этой стороне чуть больше суток, а уже обосновались вполне по-взрослому. Палатки вдоль опушки леса, накрытые маскировочными сетями, там же техника, которую не разглядишь даже в упор, и на значительном удалении от самой базы ложные цели, выглядящие как настоящие надувные макеты танков, БМП и зенитных самоходок. А самое главное, вдоль дороги выстроены в ряд переброшенные на эту сторону «вертушки» и самолеты, также накрытые растянутыми на шестах масксетями. Со стороны поселка стоят сменное звено ударных «Аллигаторов», смешанная эскадрилья на Ми-8АМТШ и «Крокодилах», а на другой стороне четыре гиганта Ми-26 и смешанная эскадрилья на Су-25 и ЯК-130УБ. Все, что может летать с грунтовых аэродромов, у нас уже здесь. А, понятно, пилот У-2 пытается разглядеть опознавательные знаки на технике. Ну, на танках и БМП у нас ничего не малюют, кроме тактических номеров, а вот красные звезды на бортах «вертушек» и плоскостях самолетов не оставляют у летчика никаких сомнений — здесь свои.
Завершив свой круг почета, У-2 выравнивается — и легко, как стрекоза, опускается на дорогу. Ну вот, можно считать, что к нам прибыла первая ласточка — так сказать, представитель местной законной власти. Кстати, пилотом на У-2 оказался парень, а не девушка, как все мы подсознательно ожидали. Облом, однако, хотя и не очень большой. Мы же сюда не девочек снимать прибыли, а воевать. Парня, кстати утащили к себе техники и пилоты вертолетной эскадрильи, а вот майор (две шпалы в петлицах), бритоголовый как наш Небензя, остался. Деловой такой майор — сразу видно, что большая шишка, а не комбат* или полковой НШ**. А я, как назло, за коменданта базы, бо наш батяня-комбат за партизанами уехал, то есть за призванными (в нашем, разумеется, мире) добровольцами из ближайших окрестностей.
Примечание авторов:
* Капитан Погорелов судит по нашим временам, а тогда майор мог быть командиром полка, НШ дивизии или даже (в отдельных случаях) непосредственно комдивом.
** НШ — начальник штаба.
— Я, — говорит этот майор, — майор Голышев, начальник разведки пятидесятой армии, прибыл как делегат связи от советского командования, и мне необходимо видеть самого старшего вашего начальника.
И смотрит на меня так пристально, будто хочет просверлить во мне взглядом дырень примерно так с кулак.
— А я, товарищ майор, — говорю в ответ, — капитан Погорелов, командир четвертой роты, 182-го мотострелкового полка 144-й мотострелковой дивизии и исполняющий обязанности коменданта этого цыганского табора. Могу сказать, товарищ майор,
что самый старший наш начальник, командующий армейской группой. генерал-лейтенант Матвеев, еще не прибыл. Его заместитель, командир 144-й мотострелковой дивизии, в данный момент находится в своем штабе в Сураже. Если вам срочно, то могу выделить машину…— Ты не понимаешь, товарищ капитан, — рявкнул на меня этот майор Голышев, — я должен установить связь с нашим командованием, но прежде всего я должен выяснить, кто вы, черт возьми, такие, и откуда взялись на нашу голову?
— На вашу голову мы не брались, товарищ майор, — с некоторой обидой ответил я, — голова от нас в основном болит у немцев.
— Есть такое явление, капитан, — немного успокоившись, согласился со мной майор, — немцы вас боятся, как маленькие дети буку. Не скажешь, почему?
— Не знаю, товарищ майор, — пожал я плечами, — наверное, все дело в том, что мы не боимся их.
— Не боитесь, — снова утвердительно кивнул майор, — вы и меня не боитесь, хотя надо бы. Так кто же вы, черт возьми, такие раз уж никого и ничего не боитесь?
— Извините, товарищ майор, — ответил я, — сами должны понимать, что без приказа командования я просто не имею права говорить вам ничего определенного.
— Хорошо, товарищ Погорелов, — неожиданно легко согласился он со мной, — возможно, у вас нет такого приказа, но вы должны немедленно связаться с начальством и доложить. Я не поверю, что у вас нет такой возможности.
Да я, собственно, собирался, но только отправив майора на машине; а пока он едет, доложить в штаб о его визите — без лишних, так сказать, свидетелей. Но майор своей настырностью все время не давал мне приступить к этому гениальному плану и теперь приходится выходить на связь со штабом дивизии прямо в его присутствии. При обычном порядке службы сложно представить себе ситуацию, когда ротный командир связывается прямо со штабом дивизии. Но у должности коменданта базы, пусть даже и всего лишь исполняющего обязанности, есть свои преимущества, в том числе и возможность экстренной связи с командованием. А то может сложиться еще более критическое положение, чем то, которое сложилось сейчас, а доклад по инстанциям будет идти слишком долго.
Мы с майором Голышевым подошли к моей командирской машине, и смешливый радист Вася подал мне специальную командирскую гарнитуру с удлиненным шнуром. Пока я докладывал дежурному офицеру о свалившемся на мою голову делегате связи, майор обошел БМП по кругу и провел ладонью по глубоким отметинам на лобовом листе. Это мы в последнем бою обменялись любезность с немецкой «двойкой». Она нам — очередь из 20-мм пушки, снаряды которой броню не пробили, а ушли на рикошет, оставив выбоины; а мы немцам в ответ — очередь из 30-мм, которую они со своей картонной броней уже не пережили. Помимо этих отметин, на броне было множество следов пулевых клевков, из-за чего машина выглядела рябой.
— Были в бою, товарищ капитан? — уважительно спросил Голышев, когда я закончил доклад и наступила та пауза, которая обычно необходима начальству для обдумывания своих действий.
— Да товарищ, майор, — сухо ответил я, — были.
— Ну и как? — снова спросил он.
— Нормально, товарищ майор, — хмыкнул в ответ я, — мы, как вы видите, здесь, а они остались там и уже начали гнить.
В этот момент в наушниках раздался сигнал вызова, а потом донесся уверенный басистый голос человека, по большей части уже привыкшего отдавать приказы:
— Генерал Терещин на связи.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — отозвался я, — на связи капитан Погорелов, исполняющий обязанности коменданта припортальной базы.
— Погорелов? — переспросил наш комдив, — это тот самый, что ротой против полка не пропустил немцев к Унече?
— Так точно, товарищ генерал-майор, — ответил я, — тот самый.
— Хорошая работа, капитан, — похвалил меня комдив, — благодарность тебе в приказе и рукопожатие перед строем. А теперь докладывай все подряд — в том числе и то, куда делся твой батальонный командир, который и должен комендантствовать на этой базе.