Врата Войны

Этот гул услышали и пока еще живые немцы в двухэтажном здании из серого кирпича, в котором размещался административный корпус лагеря. А может быть, просто какой-нибудь не вовремя проснувшийся «отлить» среди ночи немецкий зольдатен увидел валяющиеся на постах тушки своих кригскамрадов и поднял тревогу. После первого выстрела в воздух, поднявшего тревогу и сообщившего спецназу, что время тихой работы закончилось, в административном здании лагеря поднялась суета только что проснувшихся и ничего еще не понимающих людей. И вот по этим мечущимся и суетящимся охранникам, как вишенка на торте, венчающая тихую часть спецоперации, с трех точек одновременно ударили кинжальным огнем два «Печенега» и один «Утес». А по переплетенным колючей проволокой сетчатым воротам с полутора сотен метров дистанции стартовали отсоединенные от тормозных шнуров удлиненные заряды противоминной системы ЗРП-2 «Тропа».* Громыхнуло и полыхнуло так, что среди пленных не проснулись только мертвые, а ворота оказались разнесенными на мелкие обломки и обрывки проволоки. Из окна второго этажа административного корпуса наугад куда-то в темноту огрызнулся короткой очередью пулемет, и тут же заткнулся, подавившись очередным патроном, потому что горе-пулеметчик уткнулся в него продырявленным лбом.

Примечание автора: * если отсоединить от заряда тормозной шнур, то тогда удлиненный заряд не вытянется поперек минного поля, а улетит по направлению выстрела, собравшись в комок у точки попадания. В данном случае два заряда запутались, повиснув на оплетенных колючей проволокой каркасе ворот, что и вызвало эффект их одномоментного разрушения после срабатывания детонатора.

После подрыва ворот спецназ проник на территорию лагеря, после чего сопротивление в общих чертах было подавлено, а с воздуха на территорию лагеря уже опускались вертолеты. Конечно, вывезти с территории лагеря практически неуправляемую массу ослабших и изголодавшихся пленных (даже имея в наличии сверхгрузоподъемные вертолеты Ми-26, поднимающие разом по 20 тонн или по 150 человек*) — задача нетривиальная, требующая времени и обеспечивающих мероприятий.

Примечание авторов: * это штатная загрузка Ми-26 — 85 солдат или 75 десантников, но когда надо, он способен разом поднять до ста пятидесяти рыл. Были уже прецеденты.

Рославль для немецкого командования — это ведь не только место концентрации советских военнопленных, но еще и один из важнейших логистических узлов, а также место дислокации штабов 4-й полевой армии и 9-го армейского корпуса. Поэтому в районе лагеря военнопленных из состава бригады спецназначения действовала только одна рота, в то время как остальные силы, выделенные на операцию в Рославле (две роты СПн и три дивизионных разведбата), под покровом темноты орудовали в самом Рославле, чтобы немецким штабистам жизнь медом не казалась. Позже немецкое командование назовет события этой ночи Рославльской бойней. Когда на востоке поднялось красное от дыма пожарищ солнце, гарнизон города оказался истреблен в серии яростных ночных стычек, забитая эшелонами железнодорожная станция* пылала, охваченная огнем, а дислоцированные в городе немецкие штабы подверглись разгрому. При этом фельдмаршал фон Клюге в одной ночной рубашке попал в плен, а командующий 9-м армейским корпусом генерал пехоты Герман Гейр при попытке захвата застрелился из личного табельного Вальтера ППК.

Историческая справка: * через железнодорожный узел Рославля снабжение получала не только 4-я полевая армия, но и 46-й и 47-й моторизованные корпуса 2-й танковой группы, ведущие бои в районе Жуковка-Клетня, потому другого пути для их снабжения просто не было.

При этом не было никакой возможности удерживать город хоть сколь-нибудь продолжительное время. Во-первых — спецназ подходит для общевойскового боя так же, как микроскоп для забивания гвоздей. Во-вторых — немецкие дивизии, входившие в состав и 9-го армейского корпуса в частности и 4-й полевой армии вообще от этого налета не пострадали и были готовы как удерживать фронт обороны по реке Десна, так развернуть часть сил, чтобы разгромить наглых русских, захвативших Рославль. В-третьих — не было никакой возможности рассчитывать на встречный удар 28-й и 43-й армий, противостоявших 9-му армейскому корпусу гитлеровцев, потому что неподготовленное наступление не могло закончиться ничем иным, кроме как серьезными потерями, при полном отсутствии результата.

По этой причине, сделав все свои дела и заминировав все, что было возможно, части спецназа еще затемно отошли на западную окраину города, к лагерю военнопленных. А там все шло своим чередом. Раненых и сильно истощенных пленных отправляли вертушками на Большую Землю. Жирных и гладких (так называемую лагерную полицию, которой руководил некто капитан Макаров) сгоняли в один из деревянных бараков. Везти их хоть куда-то не было никакой возможности, а ставить изменников родины к стенке российским военнослужащим не позволял закон. Кроме раненых и ослабевших, вертушками в тыл отправляли лагерную документацию. Пригодится еще воды напиться органам НКВД, потому что кроме явных полицаев немцы набирали еще и тайных агентов, которые должны были оповещать их о планах возможных побегов или даже восстаний.

В итоге перед уходом с территории лагеря явных изменников расстреляли снова вставшие в строй бывшие военнопленные, которым отдали оружие убитых лагерных охранников. И при этом они еще были довольны оказанной честью, ибо натерпелись от них больше, чем от немцев. Немцы были далеко, они отдавали общие указания и старались не пачкать рук, в то время как изменники родины вовсю свирепствовали над своими бывшими товарищами. Бойцы спецназа в это не вмешивались, хотя явно было видно, что они бы с превеликим удовольствие сами пустили в расход врагов народа, таких борзых при немцах, а теперь в слезах униженно ползающих по земле.

Те бывшие военнопленные, которые еще не утратили возможность самостоятельного передвижения, в итоге были выстроены в колонну тысяч на десять человек, которая, переправившись вброд через речку со странным названием Глазомойка, вышла на дорогу, ведущую в направлении деревни Галеевка, лежащей на границе ближайшего лесного массива. Если бы немцы упали на хвост уходившим хотя бы одним пехотным полком, то бывших пленных не спас бы никакой спецназ и ударные вертолеты в придачу.

Но немецкое командование первым делом задействовало снятые с фронта и брошенные в Рославль пехотные подразделения на тушении пожаров на железнодорожной станции и на складах армейского имущества в надежде спасти хоть что-то. Беглецов на первом этапе преследовала всего одна рота, которую спецназовцам удалось отшить, организовав засаду там, где дорога пересекала русло небольшой речки. Впрочем, преследование «по всем правилам» немецким командованием организованно будет, но позже, когда пожары угаснут сами собой, а беглецы, двигаясь по дороге, успеют углубиться в болотистый лесной массив. Это даст возможность спецназу играть с преследователями в кошки-мышки, сооружая на их пути различные минно-взрывные препятствия и пощипывая их за бока наскоками диверсионных групп.

22 августа 1941 года. 8:15. Брянская область, райцентр Сураж.

Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова.

Вот мы и в сорок первом году. Ура! Ура! Ура! А то я ведь даже не надеялась. После того, как наша команда справилась с заданием по описанию зверств фашистских оккупантов в наших Красновичах двадцать первого века, нам было поручено осветить то, как наш спецназ освобождает из немецкого плена советских солдат. Нет, непосредственно туда, где наши спецназовцы штурмовали лагерь военнопленных, нас не пустили, просто разрешили воспользоваться записями с их нашлемных камер. Впрочем, когда вертолеты Ми-8 и Ми-26 начали доставлять на базу под Красновичами раненых и истощенных людей, то работы хватило всем — и волонтерам, и медикам, и журналистам. Там же проходила сортировка, кого ради спасения жизни надо отправить в госпиталь в наше время, а кого можно и нужно подлечить прямо на месте. Тот, кто видел этот ужас, не забудет уже никогда. После нашего репортажа полстраны потребуют, чтобы война с фашизмом обязательно велась до победного конца. Я, например, с содроганием узнала, что в том лагере, который наш спецназ освободил этой ночью, в нашей истории было замучено сто тридцать тысяч человек, причем не только военных, но и обычных гражданских людей, которых немцы хватали прямо на улице. Если дело пойдет так и дальше, то скоро слово «немец» станет ругательным и даже нецензурным.

На рассвете, когда прилетел последний вертолет с ранеными и больными бывшими военнопленными, нас отправили на отдых, но не обратно в наше время, а тут поблизости, в райцентр Сураж, где разместился штаб нашей 144-й дивизии. Пока Григорий Евгеньевич договаривался с местным начальством насчет заморить червячка, а потом поспать несчастным журналистам, в коридоре школы, которую наши временно приспособили под штаб, я нос к носу столкнулась со старым знакомым Николаем Шульцем. Милейший Коленька был гладко выбрит и вместо своего чуть потрепанного немецкого мундира одет в нашу камуфляжную форму без знаков различия, которая ему очень шла. В ней он уже не был таким отталкивающе чужим, как в прошлый раз, и я тут же захотела обновить знакомство.

— Здравствуйте, Николай, — сказала я ему, приветливо улыбнувшись, — я вижу, что в вашей судьбе наступили те самые перемены, на которые вы рассчитывали — и, поверьте, очень рада за вас.

— Да, фройляйн Марин, — ответил он мне, — у меня все благополучно, я стараюсь, и начальство меня ценит. А теперь извините, мне нужно идти, а то я опоздаю.

Ну вот, стоило мне почувствовать интерес к этому мужчине, как он бежит от меня сломя голову, прикрываясь своей работой. Нет, конечно, опаздывать ему ни в коем случае не стоит, но своим шестым женским чувством я ощущала, что никуда он не опаздывал, а просто бежал и бежал, при этом как раз от меня. Обидно же, понимаешь — как говорил товарищ Саахов. Неужели я стала такая страшная, что теперь от меня бегают симпатичные мужчины? Резко обернувшись, я вдруг увидела, что с другого конца коридора на меня с явным неодобрением смотрит девица примерно моего возраста, но при этом страшная как смертный грех. А может быть, такое впечатление создавало то, что эта особа была одета так, как одеваются аборигенки этого времени. Ее волосы неопределенного цвета были собраны в пучок на затылке, на носу как приклеенные сидели очки в железной оправе, а дополняли наряд бесформенная белая блузка с черным галстуком-тесемкой и длинная черная юбка, которые как будто придуманы специально для того, чтобы уродовать женскую фигуру. Выстави такое в огород — и все окрестные вороны сразу умрут от ужаса. Объясняйся потом с Гринписом. Увидев, что я на нее смотрю, девица фыркнула как конь на выданье, развернулась и зашла в одну из дверей. Странная какая-то особа.

Тогда же и там же.

Николай Шульц, переводчик и кандидат в добровольные переселенцы.

Ну вот, все хотя бы немного наладилось. И вот начинается снова… Можно сказать, что я влюбился в фройляйн Марин с первого взгляда, потом постарался о ней забыть, приняв предложение, от которого нельзя отказаться, и отдавшись работе. И вдруг эта роковая девушка снова встречается на моем пути, и я вынужден бежать от нее и ее улыбки. Ведь кто такой я — человек без родины, места жительства и даже определенных убеждений. И кто она — успешная и красивая, как рождественская игрушка, журналистка, у которой множество друзей и подру, г и наверняка есть тот единственный друг, которому она будет отдана навеки. Поэтому я должен делать то, для чего мы немцы и созданы — то есть работать, работать и еще раз работать! И может быть, тогда когда-нибудь я и сумею очаровать девушку, хоть немного похожую на фройляйн Марин, и быть с ней счастливым.