Временник. Том I Судный день

Вот, как началась моя история – невинные и беззаботные трудности путешествия, приведшего в итоге к концу.

– Как дальше сам? Ладно, возможно… Пускай машине здесь не проехать, но пешком пройти не так уж сложно?

– Ну, как видите. И тропа вам выстлана деревянными досками. Удобно – топай. Хотя до сих пор в голову не возьму, ради чего вы готовы идти туда… Гиблое место… – прохрипел седой старичок.

– Раз это такое гиблое место, то почему кто-то осмелился здесь жить?

– Мне почём знать?.. – он резко оборвал себя, будто собирался сказать что-то ещё, но передумал.

– Ясно. Не любите вы местных и вся история. Постойте! Вы боитесь их?

Проводник злобно чертыхнулся и побрёл к машине.

– И как это называется? Бросаете путника среди трясин и диких зверей? А если я погибну здесь?

– Берегитесь болотников.

– Вы так местных жителей зовёте? Эй!

Очередной вопрос остался без ответа. Старый «конь» затарахтел и закашлял. Завёлся. Вместо человека со мной попрощался автомобиль, прохрипев сдавленным голосом мотора. Я глядел вслед удаляющейся машине. Внутри ёрзало противное чувство досады. Но не приходилось обижаться на лживость человека, обещавшего довести меня до самого сердца болот. Честно говоря, он выполнил своё обещание, хоть и слукавил.

Мне было не по себе.

Что считать сердцем болот? Недоступные места, в которых бывали единицы? Но ведь именно в таком месте я и находился. А, может, это что-то такое, чего никто и никогда не только не видел, но и не увидит, не сможет почувствовать какой там ветер, запах, греет ли солнце, моросит ли дождь. По-моему, было бы странно.

Отряхнувшись, я повёл головой в сторону и постучал пальцем по лбу, как бы выбивая ненужные мысли. «Что уж поделать с тем, что минуло?»

Поглядел вперёд. Дорога моя лежала до Общины на болотах. Люди из города называли её по-разному: кто просто общиной, старым селением, кто говорил о древнем названии деревни Силяжъ, а кто отрекался от того, что хоть что-нибудь знает об этом «чёртовом месте». Путь мне предстоял немалый, хотя если сравнивать с тем, что уже пройдено. «Всего ничего!» – думал тогда.

Солнце светило ярко, немного пригревало. Позже мне лично пришлось убедится в том, что такая погода нечасто благоприятствует в здешних местах. Редкие жалкие деревца, не превышающие и моего среднего роста, дрожали коричневыми листьями на тоненьких серых веточках. Ветра почти не было, лишь изредка слабые порывы щекотали теплом моё лицо и шелестели травой, её кирпичными, охровыми и оливковыми стеблями, отливающими бронзой.

Потрёпанные доски не внушали доверия, но сделав пару спокойных шагов, я удостоверился, что несмотря на свой вид, они удивительно прочные, как вчера ещё стояли могучими деревьями. Иду и чувствую под ногами железные пластины крейсеров. Уже потом мне в голову пришла мысль, что то была лиственница. Помнится, вычитал в какой-то исторической книге, что мой родной Святопетровск, построен, считай, благодаря этому чудесному дереву. Расположен он на влажных почвах, и чтоб укрепить фундаменты зданий в землю вбивали стволы лиственниц, от воды та становилась твёрдой, как камень, и служила надёжной основой для построек.

Тропой, судя по всему, пользовались нечасто, как говорят в таких случаях, она была нехоженой. И оттого интересней, что мне удалось разглядеть чьи-то слабые следы. До меня здесь был человек и, кажется, не один, но точно сказать трудно – прошедшие дожди уже размыли землю, стерев большинство признаков моих предшественников.

Вокруг на многие километры раскинулась система водоёмов, во всём своём великом множестве образующих Вельзевельские болота. Вода, много воды, справа и слева от меня чернели торфяные глубины. Иногда скользят по сверкающей глади серые рои водомерок. Сверху лужица, а вниз на многие метры уходит илистая трясина, «густая вода». Множество здесь и разнообразных кустарников, все приземистые, посмотришь с высоты своего роста – кусты да кусты, всё одно – зелёные, а начнёшь разбираться, чт это, а чт то, ух… Растут и ягоды: морошка, голубика, клюква. Правда, я приехал рано, и дикоросы ещё не успели созреть. Всего пару раз среди зелени мелькали красные и светло-синие крапинки. Редко когда показывалась мне голая почва, вездесущий мох покрывал всю землю. А если где и не видно его, то только потому, что скрылся он за буйной травой, высокой и низкой, густой или жидкой, всюду она росла.

Как тогда устала душа от этих назойливых кусачих насекомых! Злые кровопийцы! Комарьё все пищало у меня под ушами, как от них не отмахивался, впивались своими хоботками в тёплое тело, упивались кровью. Ещё хуже – мошки, они лезут куда ни попадя, и в глаза, и в уши, под одежду. Сначала ничего не чувствуешь, а потом раз! и кольнёт. Чем я не мазался, какие «благовония» на себя не лил, этим вредителям было всё равно, чем пахнет их добыча. Докучали они всю дорогу, и привыкнуть к ним нельзя, смиришься и терпишь.

Раз или два я оступился, засмотревшись по сторонам, встал на самый край мокрой доски, и бац! Поскользнулся, упал. А если нога съедет в грязь? Говорят, мысли материальны. Так случилось со мной. И повезло мне угодить прямо в мочажину! Правой ногой стою в холодной воде по самые бёдра, а левая-то на твёрдой земле, задралась кверху и больно… Наверное, потянул. Кое-как оперившись, вытащил себя на твёрдую землю. Теперь правый ботинок у меня хлюпал, вычистил его от ила как сумел, да сушить места подходящего нет. А запасную пару обуви я потерял вместе с остальным багажом на вокзале в Святопетровске. Опаздывал, спешил. И уже зайдя в поезд – за мной как раз захлопнулись двери – понял, что оставил чемодан где-то на перроне. Правда, кроме одежды и других незначимых вещей, особо ценного ничего там не было. В любом случае, не вышло бы отправиться на болота с такой поклажей и пришлось бы искать, где оставить несуразно большой баул. Сапоги, правда, жалко. Хорошие ж были, германские.

Теперь я возвёл свою осторожность в абсолют. Старался идти не слишком медленно, но и не торопясь. Смотреть под ноги, а не по сторонам, хоть и было на что. Ничего не поделаешь, ну нравятся мне природные пейзажи! Люблю смотреть на закаты. Мне не раз говорили: «Что такого в этих закатах? Каждый день одно и тоже». Нет, не одно и тоже, и пусть, если и так, и они похожи друг на друга, то разве ты не захочешь смотреть на драгоценные камни вновь и вновь, каждый раз удивляясь их красе. А восходы? Кто откажется каждое утро смотреть на свою прелестную жену, примеряющую всё новые платья? Никто не будет говорить: «Платье? Вчера тоже было платье…» Скажут: «Интересно, вчера – белое с серебряными блёстками, а сегодня – ярко-красное со складчатым подолом». Но соглашусь я с тем, что не все могут наслаждаться прекрасным, и не всегда это плохо.

Шёл. И, пожалуй, плесневелая картина пейзажа начала мне приедаться. Не менялось ничего, та же трава, тот же мох, те же кусты, только деревьев не видел вовсе. Эти серые веники остались позади. Однообразие утомляло не меньше, чем ходьба по неудобной дороге. Отвлекаться на удовлетворение «высоких» потребностей не было никакого желания. Злился сам на себя за то, что не могу спокойно просидеть и часу, чтобы не узнать чего-то нового, набраться впечатлений. И чувствовал «голод», жаждал узнать, увидеть. К счастью, ходьба настраивала мои мысли на другой лад – внимательность. Смотреть себе под нос и вперёд, вперёд и под нос. Шаг один, шаг второй. Переставляю ноги. Рюкзак тихонько шлёпает по спине, скрипит мокрый ботинок. Также иду.

Солнце скатилось к горизонту, лёгкая дымка опустилась на болота. Посмотрел вперёд, и ничто не говорило, что моя цель стала ближе, и позади меня красовалась та же картина. Загорелся розовый закат. Лучи заходящего солнца блестели на тёмной воде. Застрекотали жучки, воздух задребезжал и с ещё большей силой, чем прежде, наполнился шумом болот: жужжанием, шорохом, тиканьем и… Я не понял, что это был за звук. Тогда, к своему счастью и спокойствию, я не знал, чей это был голос. Что-то булькнуло и истошно выдохнуло, словно из под воды, разрывая хлябь, кто-то вырывался на поверхность. До темноты, кроме уже привычного гудения болотных просторов, я больше ничего не слышал.