Временник. Том I Судный день

– Что стоишь, словно берёза над рекой? Забирай.

– Как? – я подошёл и взял рюкзак.

– Как, как… Вот этими руками утрудился, пока некоторые сновидения разглядывали.

– Спасибо.

– Угу. Я своё взял. Пришлось, правда, некоторые купюры просушить, а так более чем выгодная сделка.

– Хорошо, – я немного разочаровался, бескорыстия ждать не стоило.

Открыв рюкзак, я расстроился: многие вещи попортились, блокноты и карты залились влажными пятнами, склеились водой пожелтевшие страницы справочника и энциклопедии, к счастью, отдельный прорезиненный карман спас самые важные записи и инструменты.

– Ты сказал, что мы выходим. Куда?

– Ты всегда задаешь глупые вопросы или исключительно для меня стараешься? Тут одна дорога, а ты шёл в ту же сторону, что и я.

– Мало ли.

– Кстати, ты этот… журналист?

– Да. Как ты узнал?

– Ты посылал письмо в Общину, ну а я, так скажем, «почтальон». Но у меня график. Так что ты нагнал своё письмо.

– Понятно. О моём прибытии там не знают. Нехорошо. Незваных гостей тут вроде не особо любят.

– Даже если бы они узнали о тебе заранее, ты бы всё равно остался для них незваным гостем. Не жалуют они тех, кто с города, не важно какого.

– Дашь несколько советов как с ними общаться и вообще?

– Может. Пока иди забери свой спальник и остальное, что ещё осталось. Вот сумка, сложишь сюда.

Через пару минут всё было готово и мы отправились в путь. Анатолий ехал впереди на лошади, я следом на осле. Не особо мне это нравилось.

– Ты верхом ездил хоть раз? – спросил меня Анатолий.

– Если падение с пони в пятилетнем возрасте можно назвать верховой ездой, то да. Надо было спрашивать до того, как ты посадил меня на этого ишака!

– Ишь умный нашёлся! Тогда бы пришлось уговаривать, а так всё просто: вот осёл – садись. Поставил перед фактом, так сказать.

– Может так и лучше.

Немного помолчали.

– Ты сам из Общины?

– Нет. Торгую с ними, на болотах мало что есть, хотя им много и не надо, но всё-таки против, скажем, бумаги, сладостей или некоторых других вещей, – он замялся, – украшений, они ничего не имеют.

– Ты с ними совершаешь бартерный обмен?

– В основном, но деньги у них тоже водятся, и не абы какие, а представь себе, златые и серебряные монеты царских времён. Откуда они в такой глуши взялись спрашивать не приходится. Может когда раскулачивали, кто-то решил спрятать свои богатства здесь, может ещё чего. Не моего ума дело, платят и то ладно. Впрочем, «бумажками» редко, но тоже расплачиваются.

– И часто ты ходишь в Общину?

– С ноября по апрель раз в два месяца. В остальное время один-два раза в месяц.

– Я правильно понял, что в Общину кроме тебя никто не ходит?

– Ну как сказать… Я-то хожу постоянно, а другие если идут, то не возвращаются. Или в болоте сгинут, или жить останутся, раз понравится.

– И хочет кто-то жить посреди болот.

– Ха! И живут, – важно произнёс Анатолий. – Как сказал: если нравится, то почему не жить?

– Как с ними лучше общаться? Есть какие-нибудь особые правила этикета?

– Лучше с ними вообще не общаться, но если придётся… Не смотри на их странности, поймешь о чём я, когда увидишь, не задавай слишком заумных вопросов, что как я погляжу, ты делать любишь, и в принципе много вопросов не задавай. Если собираешься остаться там на какое-то время, тебе придётся следовать их нормам. Учти это.

– Понял.

– Слабо мне в это вериться. Уж чую, ты сунешь нос не в своё дело.

– Мне стоит их бояться?

– Нет, если ведешь себя прилично. Достанешь их, могут крикнуть пару ласковых, ну и прогонят из Общины. Как это у них называется?.. «Наложат печать запрета открытия», или какая-то похожая дребедень.

– Я вспомнил кое-что. Мне тут сказал один, который с города, непонятное что-то: «Берегитесь болотников». Это он про местных обитателей?

– Да, – кратко произнёс Анатолий, и, смотря на его спину, я заметил, как он помрачнел.

Мы не говорили. Не помню долго ехали в тишине или совсем немного продолжалось наше молчание, но знаю, что оно было слишком неприятным для простого «тупика» в разговоре. Мысли шли туго. Я пытался сосредоточится на вопросах, которые задам в Общине, и что ещё могу выведать у своего проводника, но никак не мог придумать ничего путного. Спустя некоторое время я всё же заговорил.

– Значит ты вернёшься максимум через месяц?

– Ага. Думаешь ждать меня?

– Возможно. Не стоит мне одному идти, это я понял.

– Можно, всего-то надо знать правила. Вот например: не ходи на болота ночью, а если всё же окажешься среди трясин, зажги факел, а ещё лучше разведи костёр и жди рассвета.

– Почему просто не воспользоваться фонариком?

– Просто, да не просто… Огонь лучше.

– Это традиция такая?

Анатолий замолк и вновь стал хмурым, казалось, в такт посеревшему небу. Я накинул прорезиненный плащ. Стал накрапывать дождь, вполголоса стуча по капюшону. Звонко падали мутные капли в глубокую воду, отдаваясь кругами по зеркальной глади. Шелестел тонкий тростник, пропуская сквозь себя невесомый ветерок. Странное спокойствие пришло мне в сердце, словно оказался у себя дома, в тёплой постели. Как давно я там был! И теперь больше никогда там не буду… Недолго благоговение сохранялось во мне. Когда дождь перешёл в морось, а потом и вовсе превратился в млечный туман, стало тоскливо. Стылый воздух неуютно проглатывал человека, впуская в свои сырые внутренности и обволакивая премерзким дыханием. «Как живётся местным? Такая погода тяжело переносится. Высокая влажность делает тепло изнуряюще душным, а прохладу невероятно промозглой. Кому как не мне знать? За двадцать с небольшим лет жизни в Святопетровске, я не смог привыкнуть к такому же как здесь отвратительному климату».

Вязко чавкала грязь под копытами, ноги животных порой уходили в тягучую массу по самую пясть. Белёсый ореол солнца медленно катился по небу, и когда он стал склоняться к западу, мы остановились. «Приехали», – выдохнул Анатолий. «Как? Здесь?» – не понял я. Перед нами на сколько хватало глаз расстилалась тёмные воды. Туман, закрывавший взор, заставлял казаться чёрную гладь безграничной. Анатолий указал на костяной ствол мёртвого дерева, окружённый кустами. С другой стороны средь травы пряталась лодка, накрытая зелёным брезентом. От её носа над водой тянулся трос, уходя во мглу. Он был не один. Поначалу я не понял, откуда взялся второй, но когда мы спустили лодку на воду, заметил, что от её кормы тоже идёт верёвка, зацепляясь за блок, на дереве. Не успел спросить для чего предназначена эта конструкция, как Анатолий послал меня разгружать осла. Все тюки, коробки и прочие вещи мы сложили в лодку. «Теперь садись ты. И не шатай лодку, не буду спасать тебя во второй раз». Я уселся у кормы поудобнее, приготовившись к плаванью. Анатолий несколько раз дёрнул верёвку у носа. Знай азбуку Морзе, казалось, я смог бы перевести это «послание». Такая мысль почему-то позабавила, видимо, сказалось моя детская мечта стать телеграфистом.

Глянул на берег, в голову пришли мысли об осле и лошади, оставленных на привязи: «Что ж с ними, ничего здесь не случится?» Носовой трос натянулся ещё сильнее, и лодка тронулась. В ней не было ни вёсел, ни уключин. Вдруг мирно сидящий Анатолий вскочил и, обогнув меня, спрыгнул на удаляющийся берег. Ошарашено посмотрев на него, я собрался было последовать его примеру, но понял, что расстояние до берега слишком широко, а неизвестность чёрных глубин не вызывала никакого желания броситься вплавь. Мне оставалось только непонимающе смотреть на Анатолия и дивиться тому, что это второй проводник, который бросает меня на произвол судьбы.

Отвернувшись спиной ко мне и пойдя лёгким шагом, он крикнул: «Удачи!» и прибавил что-то невнятное, вроде: «Анципал помнит, видит, ждёт…»

Я откинулся на борт и, запрокинув голову так, что волосы мои почти касались воды, уставился на белое пятно угасающего солнца.

II

. Театр нелюдей

Проступили смутные очертания берега, на нём – две ровные фигуры, ещё одна тень склонилась над скрипящим механизмом, тянущим лодку. Руки крепко ухватили лямки, рюкзак плотно прижался к мокрой спине. Мелкая дрожь пробежала по телу. Страх потянул назад. Я прополз через нагромождения скарба к корме лодки – переступил тюки, набитые стучащими друг о друга полыми металлическими предметами непонятного мне назначения, осторожно наступил на деревянный ящик, чуть не споткнулся о матерчатый мешок с зерном. Лодка кончилась. Присел на корму, наклонившись вперёд, так чтоб не упасть в воду, и заметил краем глаза, как у самой кромки воды нечто мелькнуло перламутровым цветом, пустив широкие круги. Задавленная тяжёлым днищем, пригнулась трава на мелководье,.