Время Апокалипсиса

– Одобряет, - сказал отец Николай.
– В псалмах Псалтиря так и сказано: пью ендовой, пью полной мерой, пью во славу Божию!

– А в чем различие?
– поинтересовался Ворожейкин, проглотив содержимое стаканчика и опасливо прислушиваясь к состоянию организма.

– Ну, ендова, - со знанием дела объяснил отец Николай, - это, само собой, сто граммов. Полная мера - это двухсотграммовый стакан. Соответственно, принять во славу Божию - значит набраться, так сказать, до положения риз. Так как пить будем, сын мой?

Отец Николай сам годился Ворожейкину в сыновья, однако сан обязывал к солидности. Ворожейкин еще раз прислушался к своему организму, но особых неполадок в его работе не обнаружил. Разве что кровь по жилам побежала шибче да жаром щеки обдало.

– Конечно, во славу Божию!
– сказал он.

– Вот это по-нашему!
– одобрил Дима Кононыкин.
– Помню, в девяносто пятом... Сидим в аномалии. Ночь. Костер. Уха закипает. Приняли, значит, "Завтраком туриста" загрызли, а тут выплывает из тумана... НЛО не НЛО, а огромное что-то лезет, рогатое, как пришелец. Антенны, видимо. И звук издает, как уэллсовский марсианин!
– Дима приподнялся и живо изобразил: - М-муу! Му-уу! М-мум-м!

– Так это ж корова, наверное, была, - с крестьянской смекалкой заметил отец Николай.
– Точно так она, зараза, и орет! Сам слышал!

– Сам ты корова!
– обиделся Кононыкин.
– Что я, коров не видел? Инопланетянин это был, мы его даже сфотографировали, а на следующий день пленку проявили - чистая, блин!

– Надо было колпачок с объектива снять, - снова не удержался отец Николай, полой черной рясы вытирая вспотевшее лицо.

– Ну, знаешь!
– взвился Кононыкин.

– Всяко бывает, - примирительно сказал Ворожейкин.
– Вот мы во Вьетнаме. С командного пункта передают координаты низко летящей цели. Готовимся к стрельбе. Сами понимаете, "Кубов" тогда не было, но все равно поймали. Ведем... По отметке на "фантом" или Б-52 вообще не похоже, что за черт? Дали залп, тут нас, значит, и накрыло ответным огнем. Из батареи лишь я да прапорщик Петренко и уцелели. Смотрим мы с ним, а над нами не "фантом", диск парит. И огоньки у него по периметру помигивают. Тут уж ничего не скажешь, натуральнейший НЛО, как его Мен-зелл описывал... А ребят к жизни уже не вернешь.
– Он погрустнел, налил себе из трехлитровой банки "томатовки", выпил залпом и торопливо закусил соленым помидорчиком.
– Эти контакты нас до добра не доведут. Космос - среда агрессивная. Лучше бы человечеству с братьями по разуму вообще не сталкиваться.

– Вы что, в гуманистические идеи не верите?
– вскочил с места Кононыкин. Не может высокоразвитая цивилизация быть агрессивной! Разум по своей природе добр и созидателен!

В ответ Ворожейкин многозначительно поднял на уровень груди искалеченную руку.

– Что вы мне в нос свои грабли суете?
– возмутился Кононыкин, цыплячье вытягивая шею.
– Вы еще хорошо отделались! Это ж додуматься надо было - ракеты по высшему разуму пускать! Они еще по совести поступили, другие бы вас вообще на молекулы расщепили!

– А где же был их гуманизм, Дима?
– мягко спросил Ворожейкин.
– Пожалели бы нас, глупых и отсталых. Что ж сразу расстреливать?

Отец Николай пошевелился, пригладил обеими руками короткие волосы.

– Я так понимаю, - внушительно пробасил он.
– Положено тебе там, скажем, американцев сбивать? Сбивай за милую душу! А на высшее божество нечего руки свои поднимать. А если он тебя молнией за это карает, так ведь за дело же! Грешен, значит, помыслами и делами своими! А не греши!
– И он пристукнул по столу, словно и был тем самым божеством, на которого по невежеству поднял руку Ворожейкин.

Все помолчали.

– И все-таки "россошинский феномен" мы до конца не понимаем, - сказал наконец Кононыкин.
– Я уже скольких людей опросил, а ясности нет. Все как в тумане. Ясно одно, что-то здесь действительно происходило. И такое происходило, что переворачивает все наши представления о живых и мертвых. Вы как считаете, Никанор Гервасьевич?

Ворожейкин для солидности помолчал. Пауза она и есть пауза. Если выдержана в нужное время и в нужном объеме.

– Я бы полагал, что правильнее было назвать происшедшее не россошинским, а царицынским феноменом, - тонким своим голосом проговорил он.
– По имени области, на которой феномен имел место. Ведь, в сущности, что такое Россошки? Малый населенный пункт, о! нем никто в мире не знает. Другое дело - Царицын! Этот город на Волге известен всему прогрессивному человечеству. Одна Царицынская битва прославила его на весь мир! Царицын теперь знаменит не менее, чем, скажем, Розуэлл или гора Арарат. Но в целом я с вами согласен: феномен требует комплексного изучения. Вчера я ходил к силосной яме со своим биолокатором. Так зашкаливает, что рамка едва не вырывается из рук. Чуть меньше фон на склоне Натальина холма. Я обнаружил целую кучу захоронений, причем относятся они к самым разным эпохам. Но самое интересное, бешеный фон наблюдается у здания поселковой администрации! Даже больше, чем у силосной ямы. Чем это вызвано, я пока не берусь объяснить!

– И не объяснишь никогда, - мрачно пообещал отец Николай.
– Мыслимое ли дело, божественные помыслы объяснять? Ежели каждая тварь, на Земле живущая, возьмет на себя храбрость Бога разъяснять, что ж тогда содеется?

– При чем тут Бог?
– возмутился Кононыкин.
– Привыкли, чуть что случится, все божественными помыслами объяснять. Феномен есть, но он скорее природное явление, которое нужно правильно изучать и давать ему необходимые научные оценки. Чтобы наш православный Господь да за каких-то фашистов радел?

– Господь, он гадов не любит, - согласился отец Николай и замер с полуоткрытым от удивления ртом..
– Но если это не он, то кто же?

Ответ сам проистекал из вопроса, но Кононыкин и Ворожейкин деликатно промолчали. Лишь переглянулись меж собой со странными улыбочками, словно вот сейчас прямо на их глазах отец Николай впал в белую горячку и принялся ловить на своей рясе зеленых и веселых чертиков.

– Ладно, - мрачно сказал отец Николай, перехватив их взгляды.
– Замнем для ясности. Как говорится у Исайи, "ждал правды, и вот - вопль!".

– А почему твой биолокатор в администрации зашкаливает?
– удивился вдруг Кононыкин.
– Ну, я понимаю, некротическое излучение там, черная биолокация, администрация-то при чем?

– Не знаю, - с сомнением пожал плечами Ворожей-кин.
– Что-то там есть, конечно. Но что? После войны в том доме комендатура лагеря была. Потом поселковый Совет. Ну а когда Советскую власть разогнали, администрация поселилась. Тот же поселковый Совет, только вид сбоку.

– А я знаю, - сказал с легкой запинкой Кононыкин. Уши его побледнели, кончик носа был красным, и это значило, что Дима созрел для научных обобщений.
– Там, наверное, пленных расстреливали. Я читал в газете, что где-то на Енисее райотдел милиции подмыло. А в подполе того райотдела второе кладбище обнаружилось. Тайное. И чуть ли не в два раза больше основного. Такие дела'. В "Енисейском демократе" заметка была. Поэтому и фон такой мощный.

– Горе тем, которые с раннего утра ищут ликеры и до позднего вечера разгорячают себя вином, - вдруг рассудительно сказал отец Николай.
– И цитра и гусли, тимпан и свирель, и вино на пиршествах их; а на дела Господа они не взирают и о деяниях рук Его не помышляют.

– Кстати, о музыке, - оживился Кононыкин.
– Я включу телевизор? Там сегодня концерт Аллы Пугачевой показывать должны. "Женщина, которая отпела".

Некоторое-ъремя все слушали певицу.

– Завтра опять замеры делать буду, - ни к кому не обращаясь, сказал Ворожейкин.
– Может, центр аномалии найду.