Время Апокалипсиса

Кононыкин сорвался с постели и принялся одеваться

– Куда вы, Дима?
– удивился Ворожейкин.
– Сейчас Николай чаек поставит, мы все и обсудим. Кононыкин махнул рукой:

– Да ну вас! С вашими теориями с ума сойти можно. Пойду к Лукину.
– Он вдруг вспомнил, что еще не рассказывал о своем новом знакомом Ворожейкину. Сегодня познакомились. Он биологию в школе преподает.

– Конечно-конечно, - согласился Ворожейкин.
– Идите, Дима. Что ж вам в такой день дома сидеть!

Между тем на улице у правления разгорался спор. Как обычно, вечером здесь собралась теплая компания, чтобы полузгать семечки, пошлепать о стол картами и поговорить о текущих поселковых делах. На сей раз карты были забыты, да и о семечках собравшиеся напрочь не помнили. Шел жаркий спор.

– Это чечены во всем виноваты, - сказал тенором рассудительный Владимир Николаевич Степанов, работавший экономистом в мехколонне. Было ему за пятьдесят, и выглядел он нестриженым перезревшим одуванчиком, волею случая одетым в полосатую пижаму.
– Нельзя же людей, как скотину, воровать. Вот Господь и осерчал. Да и американцы хороши. Взяли и Югославию забомби-ли. А там, между прочим, священная гора была, только я забыл, как называется. А они ее забомбили! Грех, значит, на душу приняли!

– А что чечены?'- крикнул заслуженный животновод и чабан Магометов. По случаю праздника был он одет в обычный для кавказца наряд - синий джинсовый костюм и джинсовую же рубашку.
– Чуть что, сразу чечены! Я, что ли, этих заложников ворую? Я - честный!
– При этих словах смуглые и небритые щеки заслуженного чабана заметно порозовели.
– У меня на точке генерал Шпигуй не батрачит, можете проверить! Идите, смотрите! Магомет ничего не боится! Сами-то каковы? Кто у меня два года назад трех баранов из отары украл? Не вайнахи украли, русские украли! Шкуры побросали, как последние негодяи! А из них, между прочим, тулуп хороший сшить можно было.

– Ты, Магомет, генералов с баранами не путай, - веско осадил пылкого сына гор пожилой агроном Коня-хин. Был он высок, плотен и густыми бровями походил на Брежнева позднего периода. Только лицо у него было морщинистое, как земля по весне.
– Из генералов тулупа не сошьешь, это верно. Но генерал - это, брат, личность. Одно слово - персона! А твои бараны - тьфу! В них и мяса-то толком нету, так, на один зубок. Да и не мы их у тебя воровали! Ты что, хочешь сказать, что Степанов в твою кошару лазил ночью?

– А ты их растил, баранов моих?
– загорячился Магомет.
– Я про Степанова ничего не говорю, я Степанова как брата люблю, но ты пойми, баран - это тебе не генерал, баран ласку любит!

– Ну, положим, наши генералы ее любят не меньше, - рассудительно сказал Степанов, польщенный верой Ма-гометова в его честность.
– И ты, Магомет, не ори на весь баз, мы все тебя знаем как честного труженика и умелого скотовода. Но Бог на людей осерчал не из-за того, что ты свою скотину режешь да на базаре продаешь. Это вроде как по природе человеческой делается. А почему тогда все происходит? Я лично считаю, что помыслов черных много стало.

– Опять обижаешь?
– вскинулся Магомет.
– Почему .говоришь - черный? Что я тебе, чурка азиатская?

– Вот, - сказал агроном Коняхин и челюстью клац-нул, становясь тем совсем на помершего партийного лидера похожим.
– Отсюда все наши беды - каждый хочет казаться светлее, чем есть на самом деле.

– А я так скажу, - достал из кармана портсигар бывший фронтовик Илья Константинович Апраксин.
– Жиды, жиды, братцы, во всем виноваты! И Христа они распяли, и революций разных наворотили, опять же масонов напридумывали. А атом кто придумал? Жид придумал, Эйзенштейн ему фамилия была. И Березовский - жид, всю Россию обворовал, нищим народ сделал. Врачи, опять же, вредители, космополиты проклятые...

– Ой, да не надо, не надо лить на евреев!
– жарко воскликнул бухгалтер районо Моисей Абрамович Коган и задиристым верблюдиком посмотрел на окружающих.
– Чуть что, у вас одна песня - жиды виноваты! Вредители! Всех бы выслали, дай вам волю. Между прочим, мне и в Израиле

! жилось бы не хуже! Много вам жиды навредили! По телевизору для вас поют, музыку сочиняют, смехопанорамы показывают. Это Жванецкий с Хазановым хохлы или Ильченко с Карцевым русские? Куда ни плюнь, и науку мы двигаем, и Искусство из-за нас на месте не стоит, слава Богу, и в политике мы не последние. Да вот хоть про меня, кто скажет, много вам Моисей Абрамович навредил?

– Ты, Минька, помолчи, - посоветовал Апраксин.
– Не про тебя речь. Таких, как ты, я на фронте от проклятых фашистов защищал. Ты наш, так сказать, местный еврей, мы тебя все знаем, и польза от тебя народу громад- нейшая, и семена ты по весне людям почти бесплатно раздаешь, но жиды ведь они и вредные бывают! Вон генерал Макашов как на них настропалился! Знать, они ему дорогу не единожды перешли. А на телевизор глянь! Сплошная "Голубая луна", как говорится, если педик, так еврей. Сам же давал мне книгу Климова читать. "Князь мира сего", не помнишь?

Коган засмущался.

– Телевидение, это да сказал он.
– Тут я согласен.

Бардак, а не телевидение.
– Вот из-за этой "Голубой луны" нас Господь и карает, - убежденно произнес экономист Степанов.
– Сначала Содом и Гоморру, потом коммуняк на православную Русь натравил, теперь вот и наша очередь подошла.

– Да при чем тут Господь и коммуняки?
– возмутился тихий и спокойный учитель физики Жасминов, который весь вечер просидел в уголке, умно поблескивая своей большой бритой головой. Нет, не зря утверждают, что молчание - золото: Жасминов говорил редко, но в Россошках почитался за большую умницу. "Его бы с Явлинским схлестнуть, - поговаривали жители Россошек.
– Ох и далеко они оба пошли бы! Ох и далеко!"

Но сейчас Жасминов ничего к своим словам добавить не успел. Со своего места встал белый и кипящий гневом Апраксин и долбанул кулаком по столу так, что карты в стороны полетели.

– Коммуняки тебе не нравятся?
– наливаясь кровью так, что усы стали невидимы на его побагровевшем лице, спросил Апраксин.
– Ах ты, контра недобитая! Ты что ж думаешь, коли партбилет в девяносто втором сжег, так и чист теперь перед Богом? Да мы таких, как ты, в сорок втором на переправе под Калачем!..
– Он задохнулся от гнева, закашлялся, и кашель этот, как ни странно, разрядил напряжение, воцарившееся за столом.

– Не, мужики, - сказал Магомет.
– Вы как хотите, а я пойду. Послезавтра встреча с Аллахом, постричься надо, побриться, барашка зарезать.

– Барашка-то зачем резать?
– не поняли сидящие за столом.

– Махан кушать будем, - объяснил Магомет.
– Сытый мужчина - смелый мужчина, смелый мужчина гордый мужчина. Аллах смелых любит.

Некоторое время все молча смотрели вайнаху вслед.

– Интересно, - задумчиво сказал Жасминов, - нас там по секторам принимать будут или в порядке живой очереди?