Время горящей спички (сборник)

— Да, мама — сказал я, — помню. Помню, что однажды мы пошли обратно пораньше и шли, когда лен еще цвел, а обернулся с горы и — нет небушка земле. Будто лежало на земле огромное зеркало, а к вечеру его закрыли. А лен наш даже в «Откровении» Иоанна Богослова упоминается. Перед Страшным судом выйдут семь ангелов, одетых в льняную одежду и опоясанные золотыми поясами, и выльют на землю семь чаш гнева Божия. Так не помнишь, была у меня рубашка из льна?

Мама задумалась, покачала головой:

— Нет, не помню. Бедно одевались, а жили дружно. Ты какой-то смиренный был. Раз тебя за что-то в угол поставила, никогда я вас пальцем не тронула. Поставила и забыла, захлопоталась. Уж к обеду зашла в избу — ты стоишь. Я ахнула, а ты говоришь: «Мама, ты меня лучше накажи, а из угла выпусти».

— Ну так выпустила?

Мама тихо улыбнулась.

— Ах! — сказал я, — вот бы вернуться бы в детство да постоять бы еще в том углу.

— Сейчас уже у тебя другое стояние, — мама показала на красный угол, в котором были иконы.

Деточки

— А мы колядовать собираемся, — сообщил мне накануне Рождества соседский мальчик. — В прошлом году ходили, целую сумку набрали, и деньги даже давали.

— А что вы говорите, когда славите?

Мальчик задумался:

— Ну, в общем наряжаемся, Ромка — девчонкой, Мишка — ужастиком. Я так намазываюсь: щеки и нос красным, а глаза черным.

— Да, — согласился я, — это страшновато. Попробуй тут не положи в мешок… Мы тоже ходили в детстве. Я кое-что помню. Вы придите ко мне, что-нибудь разучим.

Мальчик умчался и мгновенно вернулся с друзьями. Они сказали, что говорят так: «Славите, славите, вы меня не знаете. Отворяйте сундучки, доставайте пятачки и конфеточки».

— А дальше? — спрашиваю.

— А дальше нам что-нибудь дадут, и мы идем дальше.

— Так зачем же вы тогда приходили, разве только за конфетами? Вы идете на Рождество, вы несете весть о рождении Сына Божьего. Вот главное в колядках. Давайте так… Вот вы говорите свои стихи и добавляйте после «конфеточек»: «Если будет и печенье, то прочтем стихотворенье». Его надо прочесть, если даже и не дадут печенья. Заучите: «В небе звездочки горят, о Христе нам говорят. У людей всех торжество — наступило Рождество». Это же радость — сообщить такую весть. Вы вестники счастья, спасения… Я раз видел вас в церкви. Как там поют? Заучили? «Слава в вышних Богу…»

Мальчики подхватили:

— На земли мир, в человецех благоволение!

— Вот. И тропарь Рождеству… Знаете наизусть?

— Это Данила знает и Георгий, они батюшке помогают. Они тоже будут ходить.

Мои новые знакомые убежали, и когда вечером раздался бодрый стук в окно, я понял, что это они. Я был готов к встрече, сходил днем за пряниками, конфетами, печеньем. Пришли не только они, а целая группа, человек десять, — со звездой, пением коляды: «Коляда, коляда, открывайте ворота». Меня осыпали горстью зерна и дружно запели: «Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите, Христос на земли, возноситеся». Кого только не было среди колядочников. Снегурочка с длинной мочальной косой, красавица в кокошнике, мальчик почему-то в иностранной шляпе, другой мальчик, раскрашенный разнообразно, третий в халате со звездами… Они дружно пропели тропарь: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…», а потом пошли хороводом с припевкой: «А мы просо сеяли, сеяли».

Я уж старался вознаградить такое усердие, как вдруг, болезненно охнув, повалилась на пол девчушка с косой. Все они вскрикнули, да так натурально, испуганно, что у меня сердце чуть не оборвалось. Мгновенно стал соображать, у кого из соседей есть телефон, чтобы звонить в больницу. Тут же думал: чего ей плохо? Или уморилась от голода, или, наоборот, конфет переела…

— Доктора, доктора! — кричали дети. И только когда явился «доктор», важный мальчик с нарисованными на лице очками, я с радостью понял, что все это нарочно. Доктор важно щупал пульс, глядя на часы, разогнулся, помолчал и сокрушенно вздохнул:

— Медицина здесь бессильна.

— Знахаря, знахаря! — закричали девочки.

Пришел и знахарь в зипуне и лаптях. Стал обращаться с больной крайне небрежно: подергал за руки, за ноги. Сказал:

— Народная медицина здесь тоже бессильна.

Вслед за этим они гениально выдержали томительную паузу. Больная лежала как мертвая. Потом та девочка, что звала доктора, всплеснула руками:

— Ой, я знаю, знаю! Ее спасут хоровод, танцы и песни! И вы с нами, — сказала девочка, — ее же надо оживлять!

Конечно, как я мог не участвовать в оживлении такой красавицы с длинной косой. Мы прошли хороводом, пропели коляду. Я вспомнил давнее свое детство: «Я, малый хлопчик, принес Богу снопчик. Боже, снопчик прими, меня сохрани — и тятю, и маму, и нашу избу, и нашу деревню, и нашу судьбу».

Красавица ожила. Мы выпили лимонада, заели печеньем и пряниками. Вскоре они ушли. Но на прощание заставили спеть девочку, которая стояла в сторонке и молчала. И она, отчаянно стесняясь и тиская в руках варежки, тоненьким голоском запела:

Я была-ходила в город Вифлеем И была в вертепе, и видала в нем, Что Христос Спаситель, Царь, Творец и Бог Родился во хлеве и лежит убог. И когда я Деве сделала вопрос, Отчего так плачет маленький Христос, Дева мне сказала: «Плачет Он о том, Что Адам и Ева взяты в плен врагом И что образ Божий, данный их душам, Отдан в поруганье злобнейшим врагам…»

Девочка не допела, вдруг расплакалась и выскочила за дверь.

Мальчики смущенно переминались:

— У нее длинная песня, она еще поет о розах, которые Христос раздал детям, а Себе оставил шипы от роз…

Ушли деточки. Ушли в лунную ночь, скрипя валеночками по рождественскому снегу. А лампадка красная в углу, будто звездочка, сошедшая с небес, пришла и остановилась у святых икон.

Первая исповедь

В Сережином классе у многих ребят не было отцов. То есть они были живы, но жили отдельно. Кто сидел в тюрьме, кто куда-то уехал и не оставил адреса. Сережин отец приходил раз в месяц и приносил подарки. Достанет игрушку, они сыграют в шашки, и он скоро уходит. Даже чаю не попьет. Мама и бабушка в это время сидели на кухне. В последнее время отец стал давать Сереже и деньги. Бабушка ворчала: «Ишь как ловко устроился: от сына откупается».

Но Сережа любил отца. И мама, это чувствовалось, тоже его любила, хотя никогда не просила остаться. Деньги от отца Сережи не брала. А ему на что: мороженое ему и так покупали.

— Давай деньги в церковь отнесем, — предложил Сережа. Они с мамой любили ходить в церковь.

— Давай, — сразу согласилась мама. — И тебе пора наконец на исповедь.

— Какие у него грехи? — вмешалась бабушка. — Куда ты его потащишь!

— А пойдем вместе, бабушка! — сказал Сережа.

— Я век прожила и уж как-нибудь проживу, — отвечала бабушка. — Я честно работала, не воровала, вино не пила, не курила — какая мне исповедь?