Время игры

– Судьба, очевидно, – сказал он. – А возможно, расплата за многолетнее везенье. Я вполне мог погибнуть еще семь лет назад и много раз впоследствии. Конечно, заканчивать дни парализованной развалиной… не совсем приятно. Я предпочел бы умереть на мостике «Эмдена»… – Заметил сделанный за спиной Шульгина предостерегающий жест Славского и махнул рукой. – А, бросьте. Мне теперь наплевать на ваши тайны. Единственно, о чем прошу, – помогите добраться домой. В своем тихом Аренсбурге я, возможно, еще успею написать мемуары и несколько статей об истории германского рейдерства.

– Разумеется, капитан. Я обязательно отвезу вас на родину, – заверил его Шульгин, – но не следует столь безоговорочно верить моему русскому коллеге. Я тоже имею некоторый опыт и совсем не уверен, что все обстоит так трагически. Не следует терять надежды…

– Вы что-то там говорили про индийских врачей. Это серьезно?

– Более чем. Господин Славский, я думаю, у вас наверняка есть неотложные дела. А если нет – не затруднит ли вас просьба выяснить, когда отправляются поезда в сторону Европы и сколько будут стоить два билета в первом классе и платформа для автомобиля?

Славский понял намек и с оскорбленным видом направился к выходу. Уже на пороге он остановился.

– Кстати, сэр Ричард, а зачем ваш слуга покинул наш приют? Мне сообщили, что он перебрался с автомобилем на пятую отсюда дачу, совсем разрушенную. Как это понимать?

– Все очень просто. Мой слуга очень старательный человек и, пользуясь свободным временем, решил сделать машине тщательную профилактику. Перебрать ходовую часть, повозиться с мотором. А на той даче обнаружился подходящий сарай с верстаком, тисками, кузнечным горном и даже смотровой ямой. Автовладелец, наверное, жил. Вот там он и работает. Кроме того… – Шульгин изобразил озабоченность. – Вы совершенно уверены, что профессор Гронфайн не сообщит о своем визите в полицию? Мне бы не хотелось оказаться в участке и давать объяснения…

– В полицию? Зачем? – Славский искренне удивился.

– Ну, я не знаю, как тут у вас, но в цивилизованных странах врач обязан сообщать в полицию, если ему пришлось оказывать помощь пациенту с огнестрельными или ножевыми ранами неясного происхождения.

– А, пустяки. Я заплатил ему очень хорошо, да и за годы Гражданской войны врачам столько раз приходилось оказывать помощь не больным, а именно раненым, что упомянутое вами правило в этой стране просто не имеет смысла… Не Англия здесь, слава богу.

– Смотрите, вам виднее…

… Когда Славский наконец ушел, Шульгин позволил себе расслабиться, устроился в кресле, вытянув ноги, налил себе и капитану виски из фляжки, тоже закурил.

– Не доверяю я отчего-то этому русскому, – доверительно обратился он к фон Мюкке. – Не нравятся мне люди такого типа. Вы его хорошо знаете?

– Совсем не знаю. Его мне представили в Берлине, сказали, что этот господин будет обеспечивать мою безопасность и служить, как бы это выразиться, связующим звеном между мной и моими работодателями. Обеспечил, называется… Ну да ладно. – Видно было, что капитан сейчас ни думать, ни говорить о чем-то, кроме своего состояния, не может. – А есть какая-то возможность рассчитывать на помощь в духе той, индийской? Как вы понимаете, чтобы выздороветь, я готов потратить все свое состояние. Весьма скромное, впрочем. Кроме офицерской пенсии я располагаю примерно десятью тысячами марок. Правда, золотых, инфляции не подверженных. Может быть, нам сразу лучше отправиться не в Германию, а куда там – в Бомбей, в Калькутту?

– Вот это пусть вас совершенно не беспокоит. Если вам суждено поправиться, это будет зависеть совсем не от денег. Скажу вам больше – я намеренно хотел довести до вашего сведения приговор из уст признанного специалиста, чтобы…

– Чтобы что? – перебил его немец, склонный, как и всякий человек в его положении, поверить в любое чудо.

– Чтобы в очередной раз посрамить чересчур самодовольную «официальную науку».

И Сашка пустился в пространные рассуждения об оккультизме, эзотерическом знании, власти духа над материей, тайнах йогов, умеющих сутками медитировать голыми на морозе и пронзительном ветре Гималаев, о старцах, замурованных в каменных мешках, где они в течение года без воды и пищи, исключительно усилием воли полностью омолаживают свой организм и выходят из заточения двадцатилетними на вид юношами.

– И вот сейчас я хочу провести над вами эксперимент, дорогой Гельмут. Скажите, вы чувствуете что-нибудь? – Он резко провел по ноге капитана, от колена вниз, кончиком карманного ножа. На бледной коже появилась длинная царапина с капельками крови.

– Совершенно ничего.

– Хотя бы пальцами пошевелить можете?

– Конечно, нет. Профессор полчаса со мной занимался, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки чувствительности. Безуспешно.

– Я так и думал. А сейчас я попробую воздействовать на вас одним мистическим амулетом. Говорят, что это – священный браслет царя Ашоки. Закройте глаза и постарайтесь как можно более ярко представить один из моментов вашей жизни, не важно какой, лишь бы вы его лучше помнили. Тот, когда вам пришлось идти или бежать босиком по траве, по горячему песку… Только очень старайтесь, возможно, от этого зависит ваше будущее.

Шульгин надел на руку фон Мюкке браслет и включил секундомер. За последний год он научился виртуозно обращаться с инопланетным устройством, дозируя его действие в нужных пределах.

Сейчас ему требовалось в очередной раз запустить процесс регенерации нейронов и прервать его в точно рассчитанный момент.

Так он сможет внушить немцу не только надежду на выздоровление, но и уверенность, что только он, Ричард Мэллони, держит в руках жизнь и судьбу капитана.

По лицу фон Мюкке со стиснутыми челюстями и плотно смеженными веками было видно, как старательно и с какими усилиями он выполняет рекомендацию своего целителя.

– Достаточно, – сказал наконец Шульгин и расстегнул браслет.

– Мне кажется, я сделал все, что мог. Вспомнил 1901 год, Шварцвальд, последнее лето перед морским училищем. И что же дальше?

Шульгин вновь взял нож и вонзил острие в икроножную мышцу. Капитан вскрикнул. Отдернуть ногу у него не получилось, но она заметно вздрогнула.

– Чудо! Это чудо, Ричард! Боль была совершенно натуральная. А ведь только что… Так я вправду могу поправиться? Если да, я не знаю…

Фон Мюкке задохнулся от избытка чувств.

– Надеюсь, что все будет хорошо. Не сразу, конечно, но мои надежды стали определеннее. Это был самый ответственный момент. Если бы не удалось, то все… Благодарите царя Ашоку.

– Да я теперь готов уверовать во что угодно. Стану, если нужно, правоверным индуистом…

– Выпейте лучше еще пару глотков этого выдержанного виски и усните. Вы потратили очень много сил, нужно их восстановить. А вечером я дам вам еще одно лекарство. Не менее чудодейственное.

ГЛАВА 11

К концу этого сумрачного и холодного, унылого дня, готового уже перейти в ранние сумерки, выставленное Славским по все правилам боевое охранение на чердаке главного корпуса дачи заметило три движущихся по Приморскому шоссе со стороны города автомобиля.

Разболтанный, сильно дымящий грузовой «Ганомаг», брошенный, похоже, за ненадобностью еще немцами в 1918 году, и легковые открытые «Рено». В бинокль было видно, что они заполнены вооруженными людьми с различимыми на плечах шинелей погонами.