Время игры

Часовой поднял тревогу.

Конечно, можно было с большой долей вероятности предположить, что это следует по назначению всего лишь очередная смена караула на дальнобойные береговые батареи Люстдорфа, но сторож дачи, человек бывалый, забеспокоился не на шутку.

– На батареях – моряки, они в черном ходят, а это – армейцы. Не по вашу ли душу? Давайте-ка, господа хорошие, сюда ходите, а я сам гостей встречу, если что. – Сторож торопливо отпер дощатую дверь в углу коридорчика, указал рукой: – Там в углу лючина подвала, а за бочками – лаз в катакомбы. Прячьтесь и ждите. Если обойдется – я позову. Если нет – сидите, пока не уедут. Только далеко, упаси вас бог, не ходите…

За оставшиеся две-три минуты Славский успел отдать команду своим людям по возможности свести дело миром, выдавая себя за беженцев, прибившихся на пустующую дачу пересидеть осень-зиму.

Шульгин же в это время стремительно натянул на фон Мюкке штаны, свитер и куртку, пару одеял и две свои походные сумки сунул в руки Славского и велел ему бежать в указанное место.

Немца он понес на руках уже тогда, когда с улицы громкий жестяной голос в мегафон предлагал всем скрывающимся на даче приготовиться к проверке документов, выходить к воротам по одному, имея при себе оные, а оружие заранее сложить на веранде.

В случае малейшего сопротивления комендантская служба одесского гарнизона стреляет без дополнительного предупреждения.

Протолкнув капитана в начало тесного, едва полтора на метр, лаза в углу подвала, Шульгин метнулся обратно. На такую удачу он даже не рассчитывал.

Пока он добрался до прихожей, у ворот громыхнул первый выстрел.

У помощников Славского нервы не выдержали или контрразведчики первыми пошли на обострение, разбираться было некогда.

Выстрелы гремели уже не переставая. Под кроватью у Шульгина была спрятана еще одна сумка, с «большим комплектом выживания». Под матрасом – автомат.

Он дернул последовавшего за ним Славского, пытающегося что-то рассмотреть в приоткрытую дверь, за рукав.

– Бежим, спасаться надо, иначе всем конец!

Славский было попробовал упереться, не совсем понимая, что лучше – последовать ли паническому призыву британца или поддержать своих людей.

А с улицы надрывался мегафон:

– Я – начальник центральной полицейской части! Немедленно прекратить стрельбу, иначе отдам приказ на полное уничтожение! Со мной целый взвод. Все бандиты будут убиты на месте. Бросайте оружие и сдавайтесь. Три минуты на размышление!

– Вы идиот, Славский? Черт с вашими людьми! Этих трех минут нам и хватит, бежим!

При должном напоре и хорошо аффектированной энергетике панические настроения можно передать почти каждому.

Славский тоже поддался. Накинул железный крюк на петлю входной двери и устремился за Шульгиным.

Потом они торопливо завалили ящиками и пустыми бочками изнутри дверь чулана.

Вспомнив какой-то приключенческий фильм с подобной коллизией, Сашка пропустил в люк погреба Славского, нагреб на крышку всякого подручного мусора и, придерживая ее одной рукой, протиснулся в оставленную щель. Так, чтобы при беглом осмотре в темноте или при свете ручных фонарей показалось, что никакого люка вообще нет или в крайнем случае он давно не открывался.

А окно из второй комнаты флигеля в сад он распахнул еще раньше. То есть вломившиеся в домик контрразведчики скорее всего решат, что запершиеся изнутри люди успели бежать именно этим путем и давно уже пробираются под обрывом вдоль пляжа или просто уплыли на лодке.

Тут Шульгин даже слегка заигрался в стремлении к абсолютной убедительности и правдоподобности.

Его ведь на самом деле совсем не интересовало, что подумают посланные полковником Максиным опера.

Но так он привык: если делать дело – чтобы комар носа не подточил.

Больше всего его раздражали приблизительные, надуманные сюжеты американских, да и многих отечественных боевиков, где непрерывно хочется плеваться от непрофессиональных, а то и просто глупых действий персонажей.

– Бегом, бегом, быстрее, – торопил он Славского, – надо отойти в глубь пещеры хоть метров на сто, тогда нас найдут не сразу или вообще не найдут.

Неизвестно, бывал ли Славский вообще в одесских катакомбах или слышал о них что-нибудь.

Пожалуй, если да, Шульгину не удалась бы его провокация.

Предоставив ротмистру нести непослушное, полупарализованное тело немца, сам он спешил впереди с двумя тяжеленными сумками, словно набитыми двухпудовыми гирями, через плечо, болтающимся на ремне автоматом и сильным электрофонарем в вытянутой руке.

Штрек был достаточно высоким и вел в глубь каменного массива с небольшим наклоном, идти было нетрудно, несмотря на груз, метров двести они отмахали за четыре-пять минут. И ни выстрелов за спиной, ни топота и криков преследователей пока не услышали.

Только когда каменный потолок начал ощутимо снижаться и сначала пришлось просто головы втягивать в плечи, а потом уже и сильно пригибаться, Шульгин остановился.

Ушли они достаточно далеко. Тем более что как раз здесь находилась приличных размеров квадратная камера, из которой подземные ходы шли сразу в трех направлениях.

– Уф-ф! – сказал Шульгин, садясь. – Кажется, здесь нас уже точно не найдут. А в крайнем случае – позиция отличная. Можно и бой принять – без света противник не сунется, а на огонек я берусь снять первой же пулей любого, кто появится вон из-за того поворота…

Осмотрелся вокруг, поковырял ногтем рыхлый ноздреватый камень.

– Ну и подземелья. Я такие видел только внутри египетских пирамид и в храмах Элоры. Это в Индии, недалеко от Аурангабада, – счел нужным пояснить он. – А как вы себя чувствуете, друг мой? – спохватился он, обращаясь к фон Мюкке. – Вас не слишком растрясло?

– На удивление прилично, – ответил немец. – Вы бы лучше спросили, как себя чувствует господин Славский, который пронес мои восемьдесят килограммов, наверное, целую милю…

– Нормально чувствую, – Славский никак не мог отдышаться, но держал фасон.

Минут десять они, каждый по-своему, приходили в себя, потом Шульгин налил всем виски в пятидесятиграммовую крышечку от фляжки.

Выпили, окончательно успокоились, закурили.

Воздух в штреке был достаточно свежий, хотя и сыроватый, прохладный, едва ли больше чем градусов десять по Цельсию.

На полу лежал густой слой каменной пыли, но главное здесь была тишина.

Тишина стояла вокруг совершенно нечеловеческая. Стоило замолчать, и она буквально обрушивалась не только на уши, а на все органы чувств сразу, хотя в принципе такого не могло быть.