Время, назад!

«Я просто делаю то, что мне велят. Меня вызывают, говорят, куда я должен отправиться и что сделать. И никогда не снисходят до объяснений», – вновь вспомнил Мидорима и сжал кулаки, вновь отвернувшись к окну, чтобы не видеть раздумий Такао. Пальцы дрожали. Шинтаро одновременно и ждал, и боялся, что он откажется. И про себя просил, просил, чтобы…

– Наверное, это будет интересно, – серьёзно проговорил Такао. – Шин-чан, вы ведь не будете меня ни о каких гадостях и непристойностях просить, правда? – мгновенно улыбнулся он, посмотрев на Мидориму.

– Нет, разумеется, – вспыхнул Мидорима, отвернувшись. – Это научный эксперимент.

– А жаль, – хихикнул Такао. – Ну, давайте, Сей… Акаши-сан, где подписать?

***

Они спускались вместе в лифте и молчали. Такао продолжал озираться, суетился, переминался с ноги на ногу, несколько раз скорчил себе рожу в зеркале, украдкой бросал заинтересованные взгляды на Шинтаро. Мидорима стоял молча и за всё время только один раз поправил очки. Двери лифта открылись, выпустив их в просторный холл, и, пройдя сквозь стеклянные двери, они оказались на улице. Октябрьский вечер был уже довольно прохладным – Шинтаро застегнул плащ.

– Ну, мне куда завтра, Шин-чан? – спросил Такао. – Домой к вам с самого утра?

– В клинику, разумеется, – произнёс Шинтаро, стараясь на него не смотреть. – Проверьте здоровье, сдайте анализы. С результатами ко мне.

– Вон оно как! На венерические болезни тоже проверяться? – иронично спросил Такао, за что получил совершенно искренний уничтожающий взгляд. – Шучу, – хихикнул он.

– До свидания, Такао, – поспешил попрощаться Шинтаро.

– Пока-пока, Шин-чан, – Такао помахал рукой.

Шинтаро развернулся и пошёл по направлению к метро, но через несколько мгновений его окликнули. Такао подъехал к нему на видавшем виды велосипеде, к которому была привязана странного вида тележка с фотоаппаратурой.

– Я забыл фотографии вам отдать, Шин-чан. – Такао порылся в сумке и вытащил пухлый коричневый пакет. – Надеюсь, что вам понравится. И ещё я хотел сказать… Я бы не согласился, если бы это были не вы, знаете?

– До завтра, Такао, – выдавил Шинтаро, чувствуя, что ещё немного – и он всё-таки не выдержит и сделает какую-нибудь глупость. Поцелует Такао, например.

Такао пожал плечами и, оседлав свою колымагу, уехал. А Шинтаро дрожащими пальцами распечатал пакет: больше двадцати его фотографий, удивительно живых и почти что движущихся. Сверху – слегка размытое изображение его покоившихся на подлокотнике кресла перебинтованных пальцев.

========== Глава 2.3. Первый прыжок ==========

Домработница как раз заканчивала еженедельную уборку в квартире, когда в дверь раздался звонок. Не нужно было долго думать, чтобы понять, кто пришёл: дурная привычка Такао терзать кнопку, «вызванивая» таким образом очередную мелодию, говорила сама за себя, разумеется. Домработница, в задумчивости возившая в это время пылесосом по полу в прихожей, удивлённо вскинула брови, посмотрев на показавшегося в дверях кабинета Шинтаро, и открыла дверь.

– Здрасьте! – послышался из-за двери голос Такао. – Я Такао Казунари. Можно просто Казу. А вы жена Шин-чана?

– Избави меня Ками-сама, – хохотнула домработница. – Я убираю в квартире.

– Понятно, – улыбнулся Такао, заходя внутрь и скидывая кроссовки. – А я кролик для опытов. В смысле, помощник Шин-чана в исследованиях, – быстро поправился он. – Привет, Шин-чан!

– Наука, я смотрю, шагнула вперёд, – домработница окинула его недоверчивым взглядом, выключила, наконец, пылесос и убрала его в стенной шкаф в прихожей. – Ну, я пошла. Купите в следующий раз ополаскиватель для белья, закончился, – напомнила она Мидориме, забрав у него деньги за уборку, быстро сунула их в сумку и вышла, захлопнув за собой дверь.

– Не слишком позитивная у вас домработница, Шин-чан, – заключил Такао, стянув оранжевую куртку и повесив её на крючок у входа.

– Зато она не лезет не в свои дела, разумеется, – ответил Шинтаро, переборов желание протянуть Такао руку для рукопожатия, соблюдая таким образом обещание, данное самому себе накануне.

Вчера, вернувшись домой, Шинтаро долго рассуждал о том, какую злую шутку сыграло с ним время и как быстро сжималась, словно у него на шее, временная петля. Шинтаро поднял свои записи почти двадцатипятилетней давности – сильно потрепанная тетрадь, содержание которой он так и не перенёс в компьютер. В ней он когда-то записал все встречи с Такао, которые он помнил: и случай на леднике, и в бассейне, когда Шинтаро чуть не утонул, потому что ногу свело судорогой, а дотащил его до бортика человек, подозрительно похожий на Такао, и все без исключения появления Такао в судьбоносном 1990, разумеется. По иронии судьбы все они произошли в промежуток с 21 октября по 21 ноября в разные годы. То есть, в течение месяца, обозначенного Акаши в договоре с Такао. И именно это обстоятельство лишний раз подтверждало, что именно Мидорима, и никто другой, отправлял Такао в прошлое.

Разработанная им машина времени имела на настоящий момент единственную недоработку, которую Мидориме пока никак не удавалось устранить. В пределах суток, то есть двадцати четырёх часов, она позволяла пользователю переместиться на любое количество часов или минут назад или вперёд, а вот на более длительных промежутках работала только в прошлое и только на счетное количество лет. То есть Шинтаро при всём желании не мог переместить Такао в, скажем, июль. Понять до конца, согласно какой закономерности эти, казалось бы, случайные события в прошлом, угрожавшие его жизни, укладывались в короткий промежуток в тридцать один день, Шинтаро так и не смог. Однако факты оставались фактами, разумеется. Он расположил все события в хронологическом порядке, составив своеобразный план экспериментов, которые им с Такао предстояло осуществить.

И где-то в районе четвертого прыжка, того самого, когда Такао вытянул его с проезжей части на перекрёстке, Шинтаро понял, что Такао всё узнает, разумеется. В смысле, он узнает про Шинтаро абсолютно всё. Про то, что он считал себя сумасшедшим, что он получил электрический ожог тогда, в лаборатории, что стоял на подоконнике и готов был прыгнуть, что он сам поцеловал Такао и записал это на кассету, которая до сих пор хранилась у него в столе и была единственной причиной, почему Шинтаро не выбрасывал старый VHS-проигрыватель. Такао увидит его таким, каким он был двадцать пять лет назад. Такао увидит его молодым и увлечённым физикой студентом. А возвращаться каждый раз будет к, что уж там, замороченному и привыкшему к распорядку сорокапятилетнему профессору с кафедры физики, помешанному на временной петле. Шинтаро привык относиться к себе со здоровой долей самокритики и понимал, что, несмотря на то что задатки социопатии проявлялись уже в старшей школе, но он теперешний может в глазах общительного, непосредственного и живого Такао сильно проиграть от сравнения, разумеется.

Сам Шинтаро в течение всех двадцати пяти лет ощущал свою привязанность к Такао с каждым днём всё более остро. Даже несколько раз принимался искать его через справочные бюро в Нагано и в Токио, однако поиски не давали результата. Подумывал о том, чтобы устроиться продавцом футболок во время Олимпиады, чтобы, быть может, увидеть мальчика-Такао, который покупал бы с отчимом одинаковые футболки. Посетил несколько сеансов фильма «Игры разума» в надежде встретить в кинозале Такао. Откуда же ему было знать, что Такао сменил фамилию только в средней школе, когда его мать наконец вышла замуж за его отчима, разумеется? Откуда ему было знать, что та самая Ямашита Натсуко, для сына которой он когда-то придумал имя в кабинете профессора Накатани, и есть мать Такао, и искать надо было её? Всё это он узнал только вчера вечером, из досье, которое принесли Акаши.

И вот теперь, когда он знал всё, а Такао необъяснимым образом самостоятельно снова появился в жизни его теперешнего, Шинтаро заранее чувствовал острый укол ревности к себе двадцатипятилетней давности, в жизни которого Такао появится вот-вот. Мидорима не мог описать это чувство иначе чем ревность, неуверенность в себе и банальный страх того, что Такао разочаруется в динамике, которую он показал за двадцать пять лет. И вот теперь Шинтаро разрывали двоякие чувства: с одной стороны, он инстинктивно стремился сблизиться с Такао, дотронуться до него, открыться и выложить ему всё до последней детали, с другой – страх диктовал ему успешную до нынешнего момента стратегию по сохранению собственного спокойствия – закрыться, не допускать Такао близко, оставить их отношения на уровне деловых. И, как бы Шинтаро ни презирал трусость, страх пока перевешивал.