Время перемен. Том 2
Шрифт:
«Ни капли не изменилась… Всё тот же аккуратный подбородок, красивые точёные скулы и глаза с хитринкой, как два бездонных синих озера… Так и хочется утонуть в них».
Он захотел притянуть её к себе и зарыться рукой в эти чёрные волосы, ниспадающие по её плечам, но подавил порыв:
— Мне так не казалось…
— Чего ты ещё хотел? Тысячу раз мне приходило в голову покончить со всем этим. Не могу понять, почему я сдерживалась. От меня все тогда отвернулись, не только ты, да и не удивительно, с таким-то поведением.
— Я хотел быть рядом, — он остановился и посмотрел на неё, —
— И ты выбрал второе. Мужчины слабее, чем кажутся.
— Да.
Она положила вторую руку ему на плечо и посмотрела в глаза:
— Я тебя давно уже простила, слышишь? Каждый из нас пережил это так, как у него получилось, и всё тут. Большего требовать нет смысла. Все эти «должен», «рамки приличия», «скорблю вместе с вами» — оставим это тем, кому никогда не выпадал наш с тобой жребий.
— Ты права. Горе отпускает всех по-разному. Кто-то не терпит чужих глаз рядом, кто-то бежит без оглядки, — Александр уставился в землю, вспоминая те безрадостные, тяжёлые дни после смерти дочери.
— Ты до сих пор бежишь. Удираешь отсюда, как только можешь.
— Набрал хороший темп…
— Знаю. Поговаривают, совет зовёт тебя самым результативным легатом…
— Лично мне об этом никто не заявлял.
Они вновь медленно зашагали вперёд, всё приближаясь к жилым домам.
— Новая формула приёма амброзии работает, я испытала на себе.
— Я не смог пройти через ломку, — он решил, что ей пока не стоит знать о его запасах зелья на чёрный день.
— Ты не смог? — она явно сомневалась.
Чего-чего, а терпеть легат всегда умел.
— Было важное дело, ломка могла помешать, пришлось отказаться от затеи.
— Вот как? Расскажешь?
Он так и не понял, поверила она или нет.
— Один князь зарвался, пришлось принять меры.
— И он послушал тебя?
— Он скорее бы умер, чем сделал то, что нам нужно, но я вынудил его ввязаться в безнадёжную войну.
— Его разбили?
— Нет. Убил собственный сын. Смышлёный мальчик, спас свой народ.
Несколько десятков шагов они молчали. Легат вспоминал всё, что делал в этом походе. Грязная, неприятная, подлая работа, которую не сделает больше никто, разве какой другой легат. Но, раз уж выпала его очередь, раз уж совет посчитал его наиболее подходящим для этой работы — не ной и приноси пользу.
— Представляешь, они уже забыли её. Напрочь. Не помнят ни имени, ни города, который она для них построила. Наверное, кто-то из наших постарался. Но мне хотелось плюнуть им в лица, когда я узнал, что ни один ничего не знает.
— Вряд ли они виноваты, — по её щеке медленно поползла слезинка.
— Иногда я думаю, что после того, как не получилось её отговорить, нужно было остаться с ней. Я бы лёг в тот же курган, знаю. Но это правильно.
— Хватит, — резко сказала она, — Это бессмысленно.
«Может, в этом как раз и был смысл моего существования? А бессмысленно всё, что я делал после».
Фрида чуть поостыла и добавила:
— Не смей так говорить. Если совет узнает… Георг.
— Это лишь размышления.
Если в чём-то и остался смысл, так это в том, чтобы избавить наш народ от бремени зависимостей, так что у Совета нет причин волноваться — я лояльный человек.— Надеюсь…
Она долго и протяжно выдохнула, будто только что избавилась от тяжкого груза. Легат с удивлением глянул на неё.
— Я ни с кем не говорила по-настоящему, кажется, уже полтора века… Те, кто здесь, общаются лишь формально. Впрочем, удивляться нечему — я сама их прогоняла миллионы раз в годы депрессии. Даже самые упорные сдались. Расскажи мне о Татмере.
— Там есть одна замечательная корчма. Мы с Байлом часто посиживаем в ней.
— Кто такой Байл?
— Это командир взвода наёмников, что болтаются со мной по всему свету…
…
— И что, княжич убил собственного отца? — Зебен подлил бренди во все четыре рюмки.
— Точно. Как догадался?
— Такое сплошь и рядом. Чем значительней наследство, тем вероломнее ведут себя наследники. Когда речь заходит о княжестве или королевстве, сыновья либо кристально честны, либо помыслы их темны, как зловещий лес ночью. Вторых обычно гораздо больше.
Одер зашевелил усами и пригубил горячительного:
— Уф. Вы не думали, что сынок затеял это не ради собственной выгоды? Ещё пару месяцев такого правления, и княжество превратится в край разбойников и мертвецов. Он просто спасал свой народ…
— Мы не знаем, что у него в голове. Он может относиться к людям, как к собственности, а может считать своим долгом правление страной и ответственность за людей, — легат обмакнул жареную креветку в соус.
— Может и то, и другое, — вмешался Михаил.
Александр застыл с креветкой у рта:
— Это как?
— За собственность тоже нужно нести ответственность. Многие это понимают.
Зебен поднял рюмку, призывая всех сделать то же самое. Раздалось звяканье, все четверо осушили налитое одним махом, и только после этого доктор подытожил:
— Вы все можете быть правы, но, думаю, Михаил ближе всех к истине. Учитывая пропасть в знаниях и жизненном опыте, плюс окружение княжича, думать он должен именно так.
— Но ведь встречаются правители, что ценят людей, — возразил легат, — Нойер из Холвинда мне показался как раз таким. И среди графов или баронов приходилось встречать тех, кто не относился к людям, как к собственности.
— Мыслящие всегда будут, — пожал плечами Зебен, — Всегда, в любой стране есть хоть малая горстка достойных людей. Осталось дождаться, когда они построят социальные лифты.
— Да… — Одер угрюмо глянул в пустую рюмку, — Пока все взбираются наверх исключительно по трупам.
— Какие лифты? — сморщился Михаил, — Они у нас-то не работают, чего говорить про остальной мир?
— Что за резкая смена риторики? — удивился легат, — Ты всегда верил в наш курс, и теперь у нас, получается, ничего не работает?
— Больше не верю, — холодно ответил Михаил.
— Осторожнее, друг, не бросайся словами. Совет…
— Да они всё и так знают, мумии проклятые!
Зебен и Одер притихли, никак не вмешиваясь в разговор. Легат обвёл всех взглядом. Медленно, внимательно.