Время созидать

20

Дерево под ладонями было шелковистым, гладким и очень твердым. Выбеленная морем коряга удивительно походила на вставшего на дыбы коня, и воображение мгновенно дорисовало картину: рыцарь древности с копьем в руках убивает морского гада. Возможно, этот рыцарь придется по душе сыну… или Саадару.

Конечно, ни настоящего инструмента, ни возможности вымочить дерево у Тильды не было, и дело продвигалось тяжело. Но работа захватила ее.

Она сидела на каком-то ящике, прислонившись спиной к нагретому дереву борта, и вырезала из куска плавника фигурку. Иногда она вскидывала голову и смотрела, как хитро сплетаются вверху облака с парусами, путаются в тросах.

Нежаркое солнце по-осеннему ласково согревало лицо.

– По всему кораблю ищу, а ты вона где! – прозвучало над головой, и Тильда вздрогнула, невольно закрыв работу руками.

Но это был Саадар, он широко улыбался. Его огромная фигура заслонила свет.

– Я чего хотел-то… – Он немного помялся, отыскивая что-то в кармане куртки. – Сам-то я такие штуки не люблю, а тебе, можа, понравится…

На колени рядом с начатой фигуркой лег круглый сверток в промасленной бумаге размером с яблоко. Тильда с любопытством развернула его… Это и было яблоко. Карамельное.

– И как…

И как он угадал – с точностью астронома? Откуда мог знать, что незамысловатое ярмарочное угощение она любила за вкус лета, восхитительно пахнущего медовыми днями беззаботной юности?..

– Спасибо! Арону очень понравится…

– Это тебе. – Саадар присел рядом. – Вон, с лица спала, а ему что – он мальчишка, все как в бездонную яму.

– Он мальчишка, и он растет!..

Соблазн попробовать яблоко был велик. Тильда и не помнила уже, когда в последний раз они досыта ели, наверное – еще в Даррее, перед пожаром. Всю дорогу их скудные обеды и ужины – каша, хлеб, временами рыба, если удавалось купить, или дичь, если удавалось поймать. А тут – сладкое, сочное карамельное яблоко!

– Ну уж нет. Поделим поровну.

Тоненькая, но крепкая корочка ломалась под ножом с нежным хрустом – так ломаются дни лета, когда листва начинает ржаветь. Часть Тильда оставила Арону.

Они молча ели яблоко, и Саадар смотрел на нее хитро, как заговорщик. Этот его вид отчего-то развеселил Тильду.

– Почему ты так смотришь?

– Да… Подумалось вот… Не знал, что ты сладкое любишь! Надо же, грозный мастер, а до сладкого – что ребенок!

Тильда смущенно улыбнулась.

– А в детстве нам не особенно и позволялось такое. Матушка считала, что от этого зубы портятся и язву можно нажить. Я верила в это, когда была маленькой.

– В степи самое вкусное – плов, – ответил весело Саадар. – Вот приплывем в Хардию, я сготовлю вам с Ароном такой, как в ражаде.

Некоторое время они обсуждали сходства и различия степной и южной кухни, и Саадар рассказывал, как по большим праздникам они собирались всем ражадом и готовили главные угощения: плов с бараниной, золотистый от куркумы, с зирой и барбарисом, тонкие лепешки, начиненные мясом. В его рассказах степь, какую он помнил, оживала палевыми цветами трав и бледного неба, полосой запахов и звуков, что тянулась за становищем.

Тильда не выпускала из пальцев корягу, в которой уже смутно угадывались очертания лошади и человека. Нет, то будет не рыцарь, а кочевник на коне, вскачь несущийся по-над степью!..

Пальцы жгло от предвкушения интересной работы.

– А в то лето мне минуло семь, и отец взял меня в дозор, как взрослого… – Саадар вдруг прервался, хлопнул ладонью по колену: – Вот я старый дурень! У меня тут кой-чего еще есть. Думал еще в порту подарить, да позабыл, а сейчас увидел тебя с этой деревяшкой и припомнил. – Саадар достал из кармана небольшую книжицу и короткий карандаш. – Вот, купил в Гритте. Плыть-то, поди, скучно будет, а ты скучать не привыкла, а?

Тильда посмотрела на него растерянно и выдохнула:

– Это же… очень дорого! У нас и так денег в обрез…

Но не удержалась – провела рукой по чуть потертому переплету, который выдавал вещь пусть и бывшую в употреблении, но недешевую. На обложке – идиллическая сценка из сельской жизни: пастух отдыхает у озера, а по холмам рассыпаны овцы – как тоска мастера, который делал этот переплет, о мире без горестей и печалей.

Первые листы оказались исписаны мелким убористым почерком.

– Она уже немного… хм, – Саадар заговорил смущенно. – Досталась мне чуть ли не задаром. Может, умер кто, и слуги покрали да распродали добро? Как знать.

Тильда уловила в его голосе горькое сожаление. Как будто он досадовал на то, что на дорогие подарки ему не хватает – и вряд ли когда-нибудь хватит денег.

Но ведь это так неважно!..

– Спасибо.

Почему так сложно найти нужные, верные, правильные слова? У поэтов древности это получалось – одним словом выразить все.

Но она не поэт. И кажется, впервые пожалела об этом! Ведь Саадар так хорошо понимает силу слова – не то что она. Он умеет убеждать.

А для нее слова – шелуха, глупость, ведь важного словами не скажешь. Только делами.

Но ей так хотелось отблагодарить Саадара!..

Она не поэт – но художник. Тот самый, что когда-то в юности сбегал из дома, чтобы рисовать Ларт, крепость, холмы и море, и акацию, взломавшую корнями каменные плиты полуразрушенного внутреннего дворика, и солнечные горячие полосы, что ложатся на дорогу, и виноградники, и медленно бредущих по дороге быков…

Кажется, она так давно не рисовала в удовольствие, для себя! Может, несколько лет.

– Не двигайся и смотри в одну точку.

Саадар взглянул на нее сконфуженно, но с любопытством. Коротко кивнул и встал так, как она попросила.

Кажется, сегодня ее рукой водил Созидающий, и портрет получался легко, как легко выходили у нее рисунки зданий. Ни одной неверной линии, для которой понадобился бы хлебный мякиш. Впрочем, мякиша у нее все равно не было.

– Это… я, что ли?.. – растерянно спросил Саадар, когда она показала ему рисунок. Непривычно лохматый, с отросшей бородой, но глаза – те же, веселые и лукавые, и улыбка, на которую невозможно не улыбнуться в ответ. Саадар взял в руки вырванный из книжицы лист так, будто он сейчас рассыплется или исчезнет.

– Да. Ты… – Она вдруг смутилась, хотя говорила о вещах, казалось бы, обыкновенных. – У тебя лицо такое… Оно хорошо выходит.

Саадар удивленно моргнул.

– Так я же некрасивый! – выпалил он.

– Это не важно. Когда-то я считала, что красиво только правильное… А теперь… Знаешь, во дворце Сената есть галерея, и в ней стоят скульптуры… Бюсты – голова и плечи – разных людей – принцев, поэтов, героев. Однажды мы с мастером Тиамом шли там, рассматривали эти скульптуры, и все они тогда восхищали меня! Правильные, идеально гармоничные черты. Застывшие в бронзе чувства. И все они были похожи на людей эпохи Ушедших. Тогда мастер Тиам сказал, что они все неживые, и только одна – настоящая. И подвел меня к бюсту мужчины, какого-то древнего полководца, чье имя я не смогла прочесть, хотя знаю древние языки.