Время своих войн-1

Смешные мелкие солдатские привилегии. Смешные для всех, кроме самих солдат. Не убирать за собой посуду в столовой, не протирать столов, хотя собственный наряд - три человека, остаются подле них до последнего, обслуживая своих, следя, чтобы было только горячее - особо, если какое-то из отделений запаздывает с занятий. Никакой уборки, только собрать ротные, тщательно оберегаемые, ложки на проволоку и сдать полковому ложкарю. Из-за этих мелочей, которые для роты вовсе не мелочи, а Статус, и произошло столкновение с "дикой" пятой ротой. Впрочем, с той ротой все "не слава богу"!

Под шапочный разбор прибегает караульный взвод с автоматами - не шути! Ведет всех скопом под арест, на губу. Дежурный по полку (от той же пятой роты) злой, как положено дежурному, в чье дежурство случается подобное ЧП, самолично (не ленится) приносит два ведра воды, выплескивает на бетонный пол и вдребезги разносит окно за решеткой. В ноябре для всех, кроме Петьки (тот дрыхнет без задних ног), шуточки пренеприятнейшие, ночь дрожат, прижавшись друг к другу. Но настроение хорошее - пятой роте вломили, теперь и им самим, суточному наряду, должно вломиться никак не меньше пяти суток, а там своя рота уйдет в разведвыход, а там вернешься в пустую казарму - будет много свободного, вольного времени, потому как, попробуй вылавливать роту, рассосавшуюся по отделениям в лесах и болотах. И на следующий день, под приглядом караульных, на плац выходят бодро - позаниматься строевой подготовкой - бесконечной, как положено губарям, с перерывом на жидкий обед. Впрочем, насчет обеда не горюют, знают - свои подкормят, это давно налажено, губарей рота ублажает даже лучше, чем сама питается...

– -------

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

"В 1995 году американские ракеты были нацелены на 2500 зарубежных объектов; в 2000 г. эта цифра возросла до 3000, из которых под постоянным прицелом остаются 2260 объектов России, а остальные Китая и некоторых других странах..."

(конец вводных)

– -------

– Раз пошла такая пьянка, - говорит Седой, - покаяться никто не хочет?

На такую строгость, да заячью бы робость.

– Ты чего это, Енисеич? Не прощальное же воскресенье? Даты попутал?

– Новое начинаем. Не повредит.

– Я хочу покаяться!
– говорит Петька-Казак, внося оживление - кроме него никто не имеет столько веселых грехов, чтобы публично сожалеть о них.
– Давно хочу покаяться! Слушать будете?

– Валяй!

– В срочную, в первый год службы, определили меня в свинари...

Заржали. Хорошее начало!

– Шутишь?

– Всерьез. Хозвзвод.

– Протестовал?

– С губы не вылазил. Но потом повезло - земелю встретил. Редкий случай, чтобы с наших мест - у нас там и так люди редкость, а тут...

Относятся с пониманием. Землячек, да еще в первые годы службы, вещь крепкая.

– Он в разведроте сержантил, - продолжает Казак.
– Полгода оставалось. Придумали вдвоем как туда меня вписать. Несколько дней готовили укрытие - кусок железа под то дело приволокли. Выкопали нору - щель, сверху железо, чтобы не осыпалось - заровняли, закустили. Все это невдалеке, где обычно разведка упражнялась, когда в полку находилась. Выбрал момент - взял на понт лейтенантов - пусть, мол, всей ротой меня поищут в том пролеске, что насквозь просматривается. Когда прочесывали, земеля момент выбрал - ко мне заполз. Дыру кустом заткнули. Потом себя же связать помог, а уж дотащил его я сам... Возвращаю - говорю - вам вашего сержанта! Видели бы физиономии!

Опять заржали. Ловко!

– Земеля в два раза меня больше - почти как Миша. Спрашивают его - как так получилось? Глаза круглит - вот такие делает!
– Петька показывает, приставляет к лицу блюдца.
– Не знаю, говорит! Тут как на-ва-ли-тся!

– Навалится!

Отсмеялись, слезы вытерли.

– Ну, ты и жулик!
– притворно вздыхает Леха,.
– И с кем только в этой жизни работать не приходится...

– А ты, Лешка, каяться будешь?

– Не вызрел!
– говорит Замполит, потирая ладонь.

– Рано еще.

У "Шестого" опять ноет ладонь, словно застарелый ревматизм или зубная боль, что отдается каждым толчком крови. С болью вдруг полезли воспоминания; тоже какими-то толчками, причем только те, что хотелось забыть, и даже казалось, что давно забыл. Странно это, более поздние шрамы не болели и даже не ныли, а этот первый и небольшой - что в самой середке ладони - след от разорвавшегося в руках самопала, одно время исчезнувший, а сейчас вновь проступивший, лежащий поперек той борозды, что считается линией жизни... Странно. Видом, словно не он, не шрам по линии жизни прошелся, а сама линия жизни шрам рубит...

ЛЕШКА (60-е)

...Самопал разорвало с таким грохотом, что Лешке показалось - кранты, допрыгался! Что произошло, не видел, потому как, хотя и целился до последнего, но в момент, когда огонь дошел до запального отверстия, и оттуда вдруг засвистело, не выдержал: убрал голову - отвернулся. Вот тут и наподдало! С такой бешенной силой отдалось в плечо, руку и по ушам, что отлетел, да закрутился юлой, пока не уселся калачиком, зажав руку промеж ног, с шумом втягивая воздух промеж стиснутых зубов. Хуже всего было с рукой, потому как было страшно посмотреть - на месте ли пальцы.

А как удачно начиналось!

В подвале нашел толстую желтую (должно быть - бронзовую) трубку. Еще раньше выменял настоящую пузатенькую пулю на самописную ручку - подошла, чуть ли, не точь-в-точь. С таинственным шумом перекатывалась внутри. Старое деревянное ложе от арбалета, что когда-то в редкой трезвости сделал ему отец, в самый раз подошло к трубе. Красиво получилось! Арбалетом Лешка давно наигрался, да и пулял стрелу он своей резиной, как не усиливай, всего на каких-то десятка два шагов. И всякий раз куда попало. Потом его отчим пытался наладить - подлизывался к Лешке, но не наладил. Даже когда "арбалет" зажали в солярной котельной в тисках, поменяли резину на удивительную красную, от давно разбитого тяжеленного трофейного велосипеда (как говорили - бельгийского, сто лет бы прослужил, если бы не был раздавлен грузовиком, что сдавал задом, разгрузить уголь). Но и с бельгийской резины ни разу не попала в одно место. Отчим озадаченно скреб затылок, а все только смеялись. Нерусское оружие!..

Лешка с одной части трубы забил болт без шляпки, утопил вглубь на полпальца, сверху залил расплавленного свинца и, как остыло, заклепал. Это потому, что у Максика с его самопала заглушку зарядом вышибло назад, и все говорили, что он везучий, могло самого насквозь прошить, а так только руку у локтя порвало. Лешке такого везенья не надо. Со свинцовым клепаным задником - это он лихо придумал. Этот не вышибет!

Когда крутил дырку для запала, поломал два тонких сверла отчима. Пришлось выбросить. Лучше пусть подумает, что сам затерял, чем обломыши найдет.

Головки спичек снимать лучше не бритвочкой, не срезать серу, как другие, а обжимать плоскогубцами - сама осыплется. Лешка до этого сам допер. Сразу несколько спичек можно взять и поворачивать, потом, что на газету осыпалось, в баночку. Спички в доме есть, их не спохватятся, на верхней полке, на кухне всегда большой запас. Соль внизу, а вверху спички. Эта привычка едва ли не у всех хозяек с войны осталась. Лешка слышал - говорили!

Трубку к арбалету изолентой примотал, потом еще проволокой и поверх опять изолентой. Фиг сорвет! Засыпал серу с баночки, потом забил внутрь тряпку - туго-туго (читал в книге про индейцев, как делали), потом уронил внутрь пулю, и снова запыжил тряпкой. В прокрученную дырку тоже серу от спичек затолкал - самую мелкую, поверх головку спички наложил и дальше дорожку из спичек - головка к головке, тоже изолентой, теперь только коробком поверх чиркнуть и... как стрельнет!