Время возмездия

Проснулась Марфа Харитоновна, накинув на плечи платок, в ночной длинной сорочке, босыми ногами прошлепала по холодным половицам, молча подошла к Лизавете, обняла ее, прижала к своей груди и, словно дочку, гладила шершавой ладонью по растрепанным волосам, по голове:

– Ну, чего ты, милая, так-то?.. Ну чего раскисла?..

– Ваза… Ваза… Сама, понимаете, я ее чуть тронула… а она… сразу и на осколки… Ой, мамочка моя родная! К несчастью такое… К несчастью!..

– Примета, она, конечно, есть такая… Стекло – оно бессловесное… Так-то оно так, – успокаивающе говорила Марфа Харитоновна. – Да только еще неизвестно к чему, к несчастью или счастью. Поживем – увидим, а загодя, авансом нечего раскисать.

– К несчастью… К несчастью, – не унималась Лизавета. – Я знаю, потому что дурная примета…

– Эхма, родная моя, ты лучше делом займись! Работа, она что твой доктор: успокаивает душу, бабскому горю нашему помогает.

Марфа Харитоновна ссудила ей кусочек мыла («Получишь по карточкам, отдашь!»), принесла из сеней корыто, плеснула воды, в кастрюле нагретой. Лизавета, шмыгая носом, начала свою быструю постирушку. Утро раннее в окна заглядывало первым светом, в печке потрескивали дрова. Начинался еще один день жизни с привычными заботами и хлопотами.

А когда Лизавета развешивала во дворе на веревке на просушку стираные вещи, ее окликнула почтальонша:

– Письмо тебе оцененно, с сургучной печаткой!

Лизавета, замирая на ходу, взяла тонкий конверт, стрельнула глазом по адресу: из Москвы, из отдела, которому подчинялось и ее конструкторское бюро. Помнят, подумала, не забыли. Разорвала конверт, пробежала строчки, отпечатанные на машинке, и сама не поверила. Прижала письмо к сердцу, закрыла мечтательно глаза.

– Ну чего там, сказывай? – любопытно интересовалась почтальонша.

– Вызов пришел! – выдохнула Лизавета и бегом кинулась к дому.

Марфы Харитоновны уже давно не было, бригадир грузчиков уходила на завод чуть свет. Лизавета разбудила Андрюшку, целуя его и плача от радости.

– Вызов пришел, понимаешь! Вызов! Нас в Москву навсегда вызывают, домой поедем! Домой, домой… Там прямо в кухне водопровод, и еще ванна есть. Ты помнишь, как тебя купали?..

6

Два бельгийских крестьянина, чертыхаясь на своего бургомистра, который в такой ненастный день именно их послал закопать в землю какого-то расстрелянного, добирались на повозке, запряженной лошадью, по лесной дороге к тому месту, на какое им указал немецкий жандарм с бляхой на груди, попивавший пиво вместе с бургомистром. Впрочем, чертыхался больше молодой, а старый, его дядя по материнской линии, молча посасывал трубку и не особенно усердно погонял лошадь.

Выбравшись из леса на луговую пойму, они сразу увидели следы человеческих ног, протянувшиеся с железнодорожной насыпи. Вскоре, у небольшой копны позапрошлогоднего сена, увидели и труп в солдатской шинели, стоптанных сапогах. Убитый лежал лицом вниз, обхватив руками копенку и поджав левую ногу, а на спине его, продырявленной во многих местах пулями, темнело одно сплошное большое кровавое пятно.

– Жандармы и гестаповцы сами своих дезертиров убивают, а мы для них могильщики, что ли? – снова ругнулся молодой, доставая с повозки лопаты.

– Не дезертир он, а, бургомистр сказал, важный государственный преступник, – произнес пожилой.

– Преступников по закону судить надо, а не убивать вот так, как они сделали… Палили, видать, по бегущему. Он, наверное, с поезда сиганул, – размышлял племянник и, увидев нарукавную нашивку остлегиона, понимающе закончил: – Оно видно, какой преступник. – В слово «преступник» он вложил иной смысл. – Русский это! А они для германцев все враги и преступники.

– Русский? – пожилой как-то уважительно посмотрел на распростертого и бездыханного солдата и добавил: – Надо его по-человечески похоронить. Здорово они германцам по шеям надавали на своем Восточном фронте, здорово!

– Жандармы все карманы повыворачивали, все, сволочи, унесли, – чертыхался молодой. – Давай перевернем его, может, во внутренних что осталось. – И, понизив голос, словно его могли подслушать, произнес: – Из отряда просили, что если попадутся какие документы и военные бумаги, так чтоб сразу к ним, в лес.

Перевернули расстрелянного. Никаких документов, кроме фотографии Макса Шмеллинга, не обнаружили.

– Странно, – сказал задумчиво пожилой, – не окоченел еще окончательно, вроде даже теплый немного… Словно недавно его убили. А жандарм говорил, что три дня назад…

– Ну? А может, он вовсе и не мертвый? – племянник, отбросив лопату, склонился над телом Миклашевского. – Стекло бы сейчас… Дай нож, он у тебя шире!

Пожилой вынул свой тесак, начищенный до блеска. Молодой вытер его рукавом, для верности, и приложил к ноздрям расстрелянного. Плоскость тесака сразу припотела, появились малюсенькие капельки влаги.

– Видал? – племянник вопросительно посмотрел на дядю. – Дышит… Весь продырявлен, как решето… А дышит еще! – он снова приставил тесак к носу, и тот снова запотел. – Живой, выходит… Что ж делать нам, а?

Пожилой засопел трубкой, нахмурился. Облокотившись на лопату, долго молчал. Выпустив клубы дыма, произнес:

– Могильщиками они еще могли нас сделать, но палачами мы не станем. Живых закапывать не будем. Так-то, Лео! Стели сено на повозку.

– Ты прав, дядя Анри, – племянник сразу оживился, поняв родственника с полуслова. – В отряде там русские есть. Хорошие ребята! Отчаянно храбрые. И доктор туда из города наведывается. А дорогу я знаю.

Глава четырнадцатая

1

Летом сорок четвертого советские войска, успешно форсировав полноводную Вислу, закрепились на ее западном берегу. Следом за передовыми частями ночью, по наведенному понтонному мосту, переправился танковый батальон капитана Шагина. Командование поставило батальону задачу: не только удержать плацдарм, а по возможности расширить и углубить его.

Не теряя времени, танкисты готовились к трудному бою. Заправлялись горючим, пополняли боекомплекты. Старшина Колобродько в замасленной гимнастерке, на которой сверкал новенький орден Красной Звезды, химическим карандашом отмечал в своей замызганной толстой тетради номера боевых машин и отпущенный боекомплект. Танкисты сами сгружали ящики со снарядами, пулеметными лентами и патронами для автоматов.

Григорий Кульга, переправлявшийся через Вислу одним из последних, подкатил на своей «тридцатьчетверке» почти к пустому «форду». Кульга по привычке вскочил на подножку грузовика, заглянул в кузов и удрученно присвистнул:

– Что ж ты нам оставил, земляк?

– Что и положено, – отозвался артснабженец загадочным тоном и, приподняв брезент, показал на два ящика. – Всим выдавав по одному, а тоби припас вот парочку. Якись новы громебойны, товарищ младшой лейтенант. Их для пробной проверки из самой Москвы самолетом прислали.